Хильде Корсает: это история об испытаниях, выпавших на долю двух любящих людей

— Не могу удержаться и не задать первым вопрос, жив ли еще герой твоей ленты?

— Я познакомилась с Яном Хенри и Лайлой в 2005 году, с 2008-го по 2009-й мы снимали, а через полгода после завершения съемочного периода Ян Хенри попал в дом престарелых. Сейчас его состояние значительно ухудшилось.

— Как ты нашла своих героев?

— Еще до того, как я приняла решение снимать фильм, история Яна Хенри и Лайлы уже была публичной. В 2007 году Ян Хенри был признан самым популярным министром рыболовства в Норвегии, а спустя три-четыре месяца ему поставили диагноз «болезнь Альцгеймера». Тогда вместе с женой они приняли смелое решение — сказать об этом публично. Мы все знаем, что и другие политики страдали от этой болезни — Маргарет Тэтчер, Рональд Рейган, — но Ян Хенри Олсен был первым политиком, который сказал об этом открыто. Он показал пример того, что с болезнью Альцгеймера можно продолжать жить. Это вызвало реакцию не только в Норвегии, но и за рубежом. Многие люди, находящиеся в подобной ситуации, почувствовали открытую поддержку со стороны моих героев, которые ездили по стране и честно рассказывали о том, как изменилась их жизнь, какие в ней есть проблемы и радости и как научиться жить с такой болезнью. Смелость Яна Хенри и Лайлы меня просто восхитила, и я решила снять о них фильм. Они согласились — это во многом было связано с тем, что их выход в публичность с проблемой болезни Альцгеймера принес и им самим много хорошего. Мы знали, что болезнь будет развиваться в течение съемочного года, но решили, что будем говорить не только о хорошем, но и о сложном. И фильм состоялся.

— Какой резонанс был в Норвегии?

— Разговаривая со зрителями, которые посмотрели фильм, я поняла, что эта тема затрагивает очень многих людей. Не только тех, кого проблема болезни Альцгеймера коснулась непосредственно, но и тех, кто эту проблему для себя открывает. У нас эта болезнь считается народной, она очень распространена.

Премьера фильма состоялась в прошлом году, потом он был показан на нескольких фестивалях, сейчас идет в норвежских кинотеатрах. На фестивале в Любеке я познакомилась с организаторами фестиваля кино Северных стран в Калининграде, и они решили пригласить меня с этим фильмом сюда.

— Будет ли возможность у зрителей в других российских городах и регионах увидеть твой фильм? Планируется ли какая-то прокатная история?

— Я надеюсь, но это вопрос не ко мне, а к дистрибьютору и организаторам фестивалей. Кстати, фильм уже был показан в ноябре прошлого года на кинофестивале в Мурманске. Мне очень приятно, что калининградским зрителям фильм понравился, что они его поняли, хотя там, конечно, есть какие-то специфические норвежские моменты. Тема универсальна — о людях, о жизни. Неважно, из какой страны эти люди, кто они, кем были. И я очень благодарна моим героям Лайле и Яну Хенри за их смелость и мужество.

— С развитием болезни наверняка наступил такой момент, после которого уже не весь снятый материал можно было делать публичным. Может быть, даже вторгаться с камерой в жизнь больного человека, отстраненно фиксируя его недуг, было, мягко говоря, неловко, и он, наверняка, как-то тревожно реагировал на это вторжение. Как справлялись с подобными трудностями — ты, Лайла и Ян Хенри?

— Да, было много этических дилемм. Документальное кино — это кино о реальной жизни. Здесь большую роль играют непредсказуемые факторы, которые не срежиссируешь. Никто из нас не знал, как все будет. Я попросила у Лайлы и Яна Хенри полного доверия — чтобы я могла присутствовать при разных ситуациях. Но ведь необязательно использовать весь отснятый материал. Это вопрос этики. И я не хотела углубляться во все подробности и детали болезни и рассказывать о том, какая она страшная. Моя история — о любви и о тех испытаниях, которые выпадают на долю двух любящих людей. По ходу съемок мы втроем все откровенно обсуждали. Лайла — журналист, и с ее стороны я получала постоянную поддержку. Но как самый близкий Яну Хенри человек, она, конечно, прежде всего защищала интересы своего мужа. Они оба — очень опытные люди в плане общения со средствами массовой информации, и это было большим плюсом.

Не скрою, были сложные ситуации, когда состояние Яна Хенри ухудшилось, и болезнь стала показывать свое лицо. Мы часто были только вдвоем или втроем — оба моих героя, или один из них, и я с камерой. Я старалась быть незаметной, просто снимать, а потом уже сделать выбор, что использовать, а что нет. Но наступил все-таки момент, когда Ян Хенри начал чувствовать себя неловко. В конце съемочного периода, когда уже были отсняты самые важные ситуации, которые действительно показывают, как болезнь влияет на него, на их ежедневную жизнь, на их любовь, я взяла других операторов. Необходимо было дистанцироваться от Яна Хенри, поскольку он стал реагировать именно на меня.

Перед тем, как фильм был показан публично, Лайла и Ян Хенри имели возможность его посмотреть. Им понравилось, и я успокоилась: значит, мы все сделали правильно.

— Ты изумительно говоришь по-русски. Так получается только у тех, кто искренне хочет узнать страну, ее культуру и язык как краеугольный камень этой культуры. Каким образом в твоей жизни возник интерес к России и русскому языку?

— В молодости я приехала работать в губернию Финмарк на север — это единственный регион в Норвегии, где есть общая граница с Россией, длиной 160 км. Я родилась в средней Норвегии, но в определенный момент почувствовала сильное желание уехать на север, узнать его. В первый раз я приехала туда в 1985 году, еще не имея режиссерской и операторской профессии. Преподавала детям в обычной школе на острове Серое, заменяя постоянного учителя. Познакомилась с людьми. Тогда была Холодная война, нас учили, что Советский Союз — главный враг. Эта черно-белая картинка глубоко проникла в наше сознание. А на севере к русским было совсем другое отношение: русские освободили нас от фашистов, это наши соседи, наши друзья, их не надо бояться. Люди, несмотря на то, что творится в большой политике, хотят общаться. Мы, простые люди, все делаем гораздо проще, чем политики. Моя картина мира изменилась до наоборот. Я решила, что хочу жить на севере. Здесь так много истории, связанной в том числе со Второй мировой войной. Мне хотелось в этом покопаться и рассказать людям. Я завершила образование, вернулась на север, много лет проработала на местном телевидении.

В Россию впервые приехала в 1988 году в составе официальной делегации с министром защиты окружающей среды — это был визит в город Никель Мурманской области. Потом много снимала в России. Году в 1997-м приняла решение учить русский язык. Без языка чего-то не хватало, было как-то даже неприятно просто снимать без понимания того, что люди говорят. Учила язык постепенно — в Москве, где мы с мужем жили и работали четыре года, потом в Архангельске, потом в Норвегии. Язык — это ключ к пониманию, к человеческому контакту. Когда начинаешь копаться в языке, многое открывается — про страну, про людей, про систему, про власть. Русский язык для меня важен не только как рабочий инструмент, но и просто по-человечески.

— Для телевидения ты работала только как журналист или документальное кино параллельно снимала?

— И то, и другое. Я до сих пор делаю иногда кое-какие журналистские материалы для телевидения и документальные проекты, но в основном работаю самостоятельно в документальном кино.

— На какие средства в Норвегии снимается документальное кино? Существует ли какая-то система господдержки?

— У нас очень развита система госфинансирования, развития кинопроектов и производства фильмов через центры кинематографии. Я живу в городе Тромсе. Как в любом другом регионе Норвегии, у нас есть свой киноцентр. У региональных центров своя политика, они финансируют неигровые фильмы и, в небольшой части, игровые короткометражки. Полный игровой метр поддерживает главный фонд кинематографии, который располагается в Осло. Есть другие учреждения, где можно попросить поддержку, можно работать через телевидение.

Основное финансирование фильма «Мой любимый» шло через телеканал, на котором я работала раньше и с которым сотрудничаю сейчас по некоторым проектам. Я стараюсь поддерживать хорошие отношения с моим бывшим работодателем. Система работает так, что если есть один стабильный партнер, то к нему обязательно подтягиваются другие. Ленту «Мой любимый» поддержали также министерство здравоохранения Норвегии, несколько гуманитарных организаций и фонд кинематографии. От своих российских коллег по цеху я знаю, что в России с финансированием документального кино дела обстоят далеко не так. У нас же система работает: если у тебя есть идея, и ты сможешь ее отстоять, деньги найдутся. Но просто так их никто, конечно, не даст. Кроме того, работает система совместного производства фильмов с другими европейскими странами — в рамках Евросоюза тоже есть специальные фонды, поддерживающие кино.

— Ты уже определилась со следующим проектом? Какова его тема?

— Я не очень люблю говорить о нереализованных проектах. Скажу только, что это фильм о насилии, о том, как насилие из сферы искусственной жизни (театр, кино, компьютерные игры) может перейти в сферу жизни реальной. Эта тема связана с той трагедией, которая произошла в июле 2011 года в Норвегии и потрясла весь мир. Но эта тема универсальна, она важна не только для норвежцев.

— Мне кажется, норвежская трагедия как-то изменила мир — должна была изменить, по крайней мере. Как будто преодолена какая-то точка невозврата, и уже невозможно на некоторые вещи смотреть так, как раньше — надо менять подходы. Эта трагедия живет в каждом из нас, и с каждым из нас что-то произошло…

— Конечно, очень важно это осознать, особенно по отношению к нашим детям. Я сама мама, у меня есть сын, и я хочу, чтобы он вырос здоровым и добрым, чтобы умел решать свои проблемы без насилия.

— Какие общечеловеческие темы, но именно в российской интерпретации интересны тебе как кинодокументалисту?

— У нас была общая работа с моей коллегой из Мурманска. Мы снимали фильм о стремлении людей к общению несмотря ни на какие препятствия, воздвигаемые большой политикой. Мы оттолкнулись от одной, может быть, даже забавной, истории, которая случилась во время Холодной войны, в 1959 году. Маленький любительский норвежский оркестр загрузился на небольшую шхуну и отправился в гости к своим русским соседям, чтобы сыграть для них музыку. Они отплыли с небольшого острова в северной Норвегии и, как ни удивительно, приплыли в Советский Союз без всяких виз и разрешений. Очень интересная история. Я впервые услышала ее от своих русских коллег, и мы решили снять фильм.

Поскольку я живу на севере, у меня очень много контактов с коллегами с русского севера, из Мурманской области. У нас на севере много общих тем — это и Вторая мировая, и жизнь после войны. Очень много историй, которые актуальны и сегодня. Например, был проект о совместных советско-норвежских партизанских отрядах, которые действовали на севере во время Второй мировой. В России очень много судеб, связанных с большой историей. Вы очень много пережили, но через эти испытания формировался очень интересный и крепкий народ.

— А норвежцы — крепкий народ?

— Да, мы тоже крепкие, упорные, при этом очень индивиуальны. У нас с вами есть много общего. Может быть, из-за своего благополучия мы не до конца сможем понять, как трудно жить в России, что вы переживаете. Но зато всегда есть о чем рассказать в фильмах.

Текст — Евгения Романова, фото kudosfamily.com