В конце февраля в Калининграде с
— В одном из недавних интервью вы отметили, что ваш отец занимался музыкой, но непрофессионально, поскольку жил в провинции. На ваш взгляд, дает ли сегодняшняя провинция возможности для качественного образования?
— Давайте я вам отвечу вопросом на вопрос. У вас в Калининграде сколько человек проживает?
— В области — около миллиона. В городе — более 400 тысяч.
— Так вот я никогда не слышал такого словосочетания «Калининградский академический симфонический оркестр». Я хочу сказать вот какую вещь: по количеству симфонических оркестров на душу населения мы среди цивилизованных стран на одном из последних мест в мире. Это характеристика прежде всего уровня преподавания в провинции. Ни в одном провинциальном городе невозможно воспитать таких музыкантов, чтобы из них создать хороший, европейского масштаба симфонический оркестр.
— Это проблема только музыкальной сферы?
— Вы знаете, проблема куда шире — недостаток отношения к культуре, непонимание роли культуры в строительстве цивилизованного мира. При существующем уровне культуры невозможен и новый уровень развития науки, мышления, государственного мышления и так далее. Здесь много компонентов. Я взял для примера симфонический оркестр.
Знаете, население в Швеции — около 9 миллионов человек. И в Швеции в каждом городе есть симфонический оркестр. Три года у меня был контракт с провинцией Смоланд. «Столица» этой земли — Йёнчёпинг. Я вам скажу, что в Йёнчёпинге есть музыкальный театр, драматический, ещё несколько. Есть три концертных зала: большой на две с половиной тысячи зрителей, средний
— Каким образом вы предлагаете менять ситуацию в провинции?
— Должна быть принципиально изменена система образования — общего и музыкального. Нужно привлекать совершенно на другом уровне педагогов. Я помню, величайший профессор, педагог скрипки Юрий Исаевич Янкелевич сказал следующее. Было заседание, и один человек встал и сказал ему: «Юрий Исаевич, мы первая скрипичная держава мира. Смотрите, сколько у нас лауреатов международных конкурсов, величайших скрипачей». И вдруг Янкелевич, один из величайших столпов преподавания Московской консерватории, говорит: «Неправда, мы не первая держава мира, потому что никому не придет в голову оценивать уровень жизни населения по тому, что вы видите на выставке достижений народного хозяйства». Он сказал, что у нас нет высококачественных оркестров, что у нас есть
Общий уровень определяет музыкальная культура, а не выставка народного хозяйства и десятки лауреатов. И это напрямую связано с экономикой, с архитектурой, с чистотой городов. Потому что когда человек слушает великую музыку, он вокруг себя начинает формировать пространство.
— Почему именно музыку вы оцениваете как первооснову?
— Литературе так не удается, потому что литература пользуется словами. Язык становится подвижным, он часто меняется. Огромное количество молодежи сегодня уже не до конца могут понять тексты Пушкина. Я уже не говорю о других текстах. То же самое происходит с изобразительным искусством. Оно становится менее предметным, более абстрактным, у него выразительное превалирует над изобразительным. А те, кто воспитан на изобразительном искусстве, хотят видеть яблоко по всем гастрономическим признакам, чтобы слюнки потекли. На самом деле через яблоко Сезанн уже научился выражать всемирные идеи красоты, гармонии и так далее.
Музыка — единственный вид искусства, который близок, собственно, человеческому космосу, человеческой Вселенной. То есть на внутреннем глубинном уровне музыкальные системы и структуры незаметно формируют человека гуманистического. Человека, который начинает вокруг себя создавать пространство, очень близкое к структуре великой музыки.
Великая музыка структурирована как самая большая красота, как самая большая гармония. И тот, кто начинает это понимать, невольно детей воспитывает так, оборудует свою квартиру и дворик по законам великой музыки.
У нас были великие писатели. Как вы считаете, сегодня чувствуются следы воздействия Достоевского, Толстого, Гоголя, великой нравственной литературы? По речи людей, по форумам в интернете, по тому, что слушает молодежь? По текстам, скажем, Фараона, которого знают 58 миллионов людей от 8 лет до 16. «Пять минут назад я трахнул суку в „Мерседесе“» — это его самая знаменитая песня. Причем родители не знаю о склонности маленьких девочек. А эти девочки, они же все поклонницы Глеба Голубина, так называемого Фараона. Тексты его песен — матерные, отвратительные совершенно. И вот эти дети ушли к Фараону, к реперам, к таким вот
— С чего, по вашему мнению, стоит начать менять систему образования?
— В образовании ХХI века есть одна большая беда, называемая клиповым преподаванием. Это отсутствие связи между предметами. Условно говоря, приходит учитель географии на урок и не спрашивает, что у детей было на истории, потому что у него сегодня география Африки. А у детей на истории была Великая французская революция. Чего же мы хотим от детей? Потом приходит учитель литературы и начинает рассказывать, скажем, о русской литературе, что само по себе неплохо, но не имеет никакого отношения к географии Африки и истории французской революции. А почему не создать панорамное видение?
Почему учителя не работают в связке? Сегодня у нас география Франции, завтра у нас история французской революции, послезавтра у нас музыка, рожденная французской революцией, и её влияние на последующее развитие музыки.
У нас поэзия, литература, живопись, Делакруа, романтизм. Какое отношение романтизм имеет к французской революции? Почему французская революция сменила классицизм в музыке на романтизм? Что это такое? Невозможно воспитывать детей в клиповом сознании: кусок географии, оторванный от куска истории, разорванный с литературой, разорванный со всеми предметами. Отсюда такая прерывистая нарушенная речь.
Вы знаете, что болезнь Альцгеймера на первой стадии вызывает в людях агрессивность? Вот встречаются два человека с альцгеймером. Один говорит: «Вчера встретил этого самого, этого, как его». А второй говорит: «Кого?». Тот сердится: «Как кого? Неужели не понимаешь?». Этот считает, что над ним издеваются. Дело может дойти до рукоприкладства. Так вот я называю духовным альцгеймером, когда молодежь часто становится агрессивной, уходит в эти песни, в этих реперов, в низменную культуру дворов.
Посмотрите, кто поставил 58 миллионов лайков песне Глеба Голубина, Фараона, «Я трахнул суку в „Мерседесе“, я никогда не кончаю внутрь». Это девочки 8–9 лет. И что мы будем делать с этими девочками, когда они вырастут? Кого они родят, кого они воспитают? Какой гигантский поток плебса появится в стране вместо того, чтобы появились нормальные дети.
Этих девочек уже очень трудно спасти. Если девочка в 10 лет слыхала этот текст, полюбила его и пишет, что Глеб Голубин — самый любимый, ну и матом, я не знаю… Я потратил время — захожу на страницу этой девочки. Она там ещё такая миленькая, стоит с мамой, с папой или с сестричкой. Прошел
— В попытках изменить систему школьного образования вы не только теоретик, но и практик — вы создаете школы с особой методикой обучения.
— Пробую там, где мне удается. Там, где меня поддерживают. Там совершенно другие дети. Их даже часто называют астронавтами. Потому что у детей появляется ассоциативное мышление. Это значит, что каждое явление связано с другим, второе явление связано с третьим, третье произошло потому, что было первое. Нельзя разрывать человеческое мышление. В моих школах дети после уроков бегут не во двор, а обниматься с учителями, потому что они учителя замечательные, остроумные, веселые, парадоксальные. Потому что школа — это театр, а учителя — актеры. В игре дети познают математические формулы, величины, идеи. В театре все всерьез, но в игровой манере.
— Обучение в ваших школах стоит недешево.
— Этого я не знаю, я не получаю от этого ни одной копейки.
— Один день занятий в вашей школе в Тюмени, например, стоит полторы тысячи рублей. Серьезный денежный ценз.
— Подождите. Когда я приехал в Тюмень, я дал два концерта в тысячных залах. Один — для детей и родителей, другой — для родителей. Когда я приехал в Тюмень, я провел встречу с бизнесменами, с педагогами школ, с музыкальными педагогами школ всего тюменского региона. Так вот, ни на одной встрече не было ни одного представителя губернатора, министерства культуры, министерства образования.
И мы открывали школу без единого чиновника, но Россия — одна из немногих стран, где присутствие чиновника — это решающий момент. И без него денег не дадут. А раз денег нет, кто будет платить за здание, которое стоит 8 миллионов в год? Где взять эти деньги? Вы понимаете, какая ерунда.
Педагоги — не просто обычные учителя. Они готовятся, они пишут сценарии, они устраивают уроки, божественные уроки. А как им платить элементарную зарплату? Как оплачивать это здание, если государство не пикнуло. В конце концов я председатель Евразийской комиссии культуры, я награжден золотыми орденами, в том числе и за служение искусству. Неужели я недостоин того, чтобы ко мне пришли чиновники и посмотрели, что за школу мы выстраиваем, и сказали бы: «Знаете, мы ее будем спонсировать».
В школе, которую я открою в Белгороде, ничего не надо будет оплачивать, потому что губернатор Савченко (глава Белгородской области Евгений Савченко — прим. «Афиши Нового Калининграда») — он мой поклонник, он понимает все, что я делаю. Он был на всех концертах, встречах. И поверьте мне, что платить там дети ничего не будут. Это будут счастливые дети. И это зависит не от учителей и даже не от меня. Это зависит от отношения руководства города к вот таким школам. Школам нобелевских лауреатов.
Это беда не учителей и не моя, это беда системы, в которой чиновники не проявляют интереса к школе будущего, к тому, чтобы Россия вошла в число самых образованных, самых парадоксально и интересно образованных стран.
— Вы часто говорите о важности парадоксального мышления. Каким образом можно развить его?
— Прежде всего люди должны подумать о педагогах. И об этом должны подумать самые яркие родители, самые талантливые. Мы рождаем прекрасных детей, а потом отдаем их якобы профессионалам на 10–11 лет на 6–7 часов в день. Что мы получаем на выходе? Я считаю, что родители должны себе сами искать учителей. Такие учителя есть, но, к сожалению, очень часто они изгои в этом мире, потому что старая учительская масса не воспринимает учителей светлых, ярких, необычных. В современной школе патология принимается за норму, а норма — за патологию. Хотя норма — это яркость, артистичность, неординарность, самостоятельность.
На уроке в Тюмени учителя могут соединить несколько предметов так, что дети не замечают, что это несколько предметов. Они не замечают, что им рассказали содержание целого учебного дня, они ведь путешествовали с пиратом по островам различных культур, и слушали музыку, и гребли, и высчитывали километры. Там была и математика, и геометрия, и география, и история, и литература, там были пиратские песни на стихи средневековых поэтов. И дети даже не понимали, что им дают такой гигантский набор, ключ к познанию. Мы должны зажечь детей, а зажечь их можно только через театральное действие, через движение, открытие, парадоксы, юмор, музыку. Если этого не будет, то будет «Пять минут назад я трахнул суку в „Мерседесе“». Другого не ждите — дети уйдут от этих школ, пока мы будем валять дурака.
В сегодняшнем интернете можно открыть любую книгу вашингтонской библиотеки, можно прогуляться по улицам Флоренции, зайти в любые церкви, увидеть великие картины. Но ежедневно миллионы людей заходят на порнографические сайты. Интернет заставляет деградировать 95 процентов людей, но 5 он поднимает на высоту, благодаря информации, которую раньше не мог дать ни один университет, ни один профессор.
— Быть может, это соотношение — 95 и 5 процентов — было всегда, а появление интернета всего лишь это продемонстрировало?
— Вы говорите печальную вещь, которую я вынужден подтвердить. Человечество в пропорциональном отношении не менялось. Когда Александр Сергеевич Пушкин издал первую главу «Евгения Онегина», знаете, каким тиражом ее издали? 1200 экземпляров. В Петербурге тогда жили полмиллиона человек, в Москве — 300 тысяч. Даже не будем брать в расчет другие прекрасные города. 800 тысяч в двух крупнейших. 1200 тираж. Когда эти 1200 экземпляров разошлись в течение трех месяцев, что было рекордом для поэзии, две следующие главы были изданы тиражом большим — 2400. И их не продали. Продали 1600. Значит, прошлый раз книг не хватило для 400 человек.
В
Это были очень маленькие группы людей. Я думаю, на всю тобольскую гигантскую округу это были 50, 60, 70 человек. Но это были очаги по России, которые по законам синергии так или иначе соединялись и рождали такие таланты, как Алябьев.
Текст — Алина Белянина, фотографии предоставлены Михаилом Казиником.
© 2003-2024