В Калининградском историко-художественном музее восстановили портрет кёнигсбергского бургомистра Теодора Готлиба фон Гиппеля. Картине неизвестного автора более двухсот лет. Она попала в музей свыше 20 лет назад, но реставрацию решили провести только сейчас, к юбилею Иммануила Канта: Гиппель был его другом. Работу доверили художнику-реставратору из Москвы Ирине Владимировой. «Новый Калининград» встретился с мастером и поговорил с ним о тонкостях восстановления исторической ценности и работы реставратором.
Реставрационная мастерская часто представляется как лаборатория, где ходят только в халатах и масках. В хранилище Историко-художественного музея — совершенно иная картина. Вдоль коридора стоят экспонаты, а реставратор работает в одном из кабинетов — среди шкафов, компьютеров и столов; на одном из них стоит коробка с пакетиками чая. Рабочее место реставратора — огромная деревянная панель, рядом — флакончики с лаками и краской.
Слои реставрации
Ирина Владимирова — художник-реставратор станочной масляной живописи первой категории. Её пригласили специально для работы над портретом Теодора Готлиба фон Гиппеля. Картина была написана неизвестным художником ещё во второй половине XVIII века. Работу передали Историко-художественному музею потомки Гиппеля в 2003 году. По словам главного хранителя фонда ИХМ Ирины Эйдельман, полотно было не в лучшем состоянии, эксперты насчитали 18 прорывов и «утрат» (поврежденных участков). Все это время картина ждала своего часа. «Она экспонировалась у нас на выставке в зале „История Восточной Пруссии“ в том виде, в каком она была. Не все картины могут похвастаться тем, что они хорошо сохранились. Но на то она и музейная, и историческая ценность, со всеми прорывами. И на неё можно было смотреть», — рассказывает Ирина Эйдельман.
Фото предоставил Историко-художественный музей
Помимо прорывов полотна на картине нашли две бумажные наклейки с инвентарными номерами и надпись R10. Такие документы свидетельствуют, что портер Гиппеля попал как минимум в три коллекции, поясняет Ирина Владимирова. В их числе — коллекция самого бургомистра, которая потом была передана художественному музею Кёнигсберга. Картину до передачи в Историко-художественный музей Калининграда уже восстанавливали. «Последняя реставрация была, скорее всего, не так давно. Это вот конец XX века, потому что некоторые прорывы были. Вот сейчас не очень уже видно, и это хорошо. Были здесь свои записи на прорывах, они зашпаклеваны просто слоем масляной краски», — оценивает реставратор. Прорывы латали серпянкой, которую крепили при помощи миниатюрных гвоздей ручной ковки.
Однако картину обновляли и еще раньше. Для некоторых заплат использовалась воско-смоляная мастика, которую применяли почти двести лет назад.
Картина до сих пор находится в историческом подрамнике. «Это холст домотканый, — показывает Ирина на края портрета. — Есть одна из кромок камвольная. Натягиваются нити основы на ткацкий станок, и уток бегает вдоль нити основы, и образуется там, где загибается уток, вот эта краевая кромочка камвольная. Из этого мы можем заключить, что это домотканый холст. Фабричная камвольная кромка выглядит по-другому». Полотно обветшало и частично деформировано на внутренних гранях подрамника, некоторые из дефектов почти неустранимы. А вот использовавшийся во время предыдущих реставраций изолон вокруг прорывов восстановили в процессе укрепления грунта и красочного слоя.
Фото: Юлия Власова / Новый Калининград
Подлинность авторского цвета установить просто. Художник обращает внимание на «сеточку трещинок» — кракелюры, которые всегда присутствуют на старых картинах. «Реставрационные» слои видны невооружённым взглядом, их выдаёт толщина. Владимирова называет такие места «бутербродами». «Просто зашпаклёвывали вот эти прорывы. Не так как сейчас — чётко по прорыву сделана тонировочка. Было пятнище большое, если здесь вот такой цвет (мастер указывает на оригинальную авторскую краску — прим. „Нового Калининграда“), то оно [место реставрационной записи] более темное. Это просто из опыта понятно, что это запись, это видно. Но она перекрывает вот эту сеточку кракелюра. Уже как доказательство того, что это запись», — рассказывает Ирина о тонкостях подбора цвета. Она отмечает, что сейчас исследовать слои можно при помощи маленького микроскопа.
Теодор Готлиб фон Гиппель изображён в овале, несмотря на прямоугольный подрамник. Так делали в целях экономии даже богатые люди: овальную раму сложнее изготовить. В среднем она стоила в четыре раза дороже. К тому же в те времена на такие художественные решения была мода.
В частную коллекцию портрет кёнигсбергского бургомистра уйти не может. Сотрудники музея подчёркивают, что это собственность государства. Страховая стоимость работы исчисляется миллионами. По словам реставратора, «это неадекватная сумма», которая выставляется, например, при перевозке или временной передаче.
Восстановление подходит к своему завершению. По словам Ирины Владимировой, был лишь один сложный этап, и непосредственно с реставрацией он не связан: «Я не люблю делать описания сохранности. Это надо записывать, сейчас в компьютер всё это вносится: состояние холста, прорывы, утраты грунта, как они, в каком состоянии. Я это, конечно, делаю, но это не самое лучшее».
Ирина выступает также и как наставник для юных реставраторов. В основном подобные школы сложились в крупных городах, таких как Москва и Петербург. В других регионах с этим сложнее, и Калининградская область — не исключение. «Например, моя ученица, она приехала сюда, в Калининградскую область, и живет в Донском. У каждого своя история, своя жизнь. Многие из реставраторов уходят в художественную какую-то сферу, кто-то — в дизайн. Сейчас же всё очень быстро меняется, и поэтому реставрация профессия достаточно такая скрупулезная, внутренняя. Ещё очень пахнет, когда лаком покрывают. Мы тут, наверное, всем устроили амбре реставрационных запахов», — улыбается мастер.
Запах лака — очень приятный, с хвойной ноткой. «Амбре» создаёт даммара — смола, которая используется в качестве основы. «А пихта — это скипидар, или пинен, то есть „фракция перегонки смолы возле деревьев“», — добавляет реставратор.
«Не финансовая профессия»
В работе с портретом Теодора Готлиба фон Гиппеля ей помогали студенты калининградского колледжа сервиса и предпринимательства. В финальном этапе принимает участие одна студентка. «Я четвёртый курс, скоро выпускаюсь с направления реставрации по масляной живописи. Нас готовят именно как реставраторов картин, потому что нет материала того, чтобы готовить нас и по архитектуре. Мы реставрируем простенькие картины, как вот эта [портрет Гиппеля]», — делится девушка по имени Елена. На вопрос, хотела бы она получить такое же образование по другому профилю, отвечает, что в калининградских университетах такой возможности сейчас нет.
Ирина в подобной практике видит большой плюс. По её словам, российская школа реставрации, в отличие от западной, направлена больше на практические навыки, а не лекции. Для неё это пример наследия. «То есть реставраторы обучаются не сколько там, слушая лекции, а именно вот в таком варианте преемственности, когда им показывают, как это делать. Девочки пробуют себя. Вот это и есть обучение, потому что рассказать словами — это не то. Надо иногда взять в руку утюжок, погладить как-то, как надо все это [прочувствовать на практике], где-то надавить, температуру выставить», — рассказывает она.
Ирина Владимирова и студентка КИТиСа Елена
Раньше реставратором можно было стать, что называется, придя прямо с улицы. Такое, по словам Владимировой, было возможно в 90-е. Сейчас в отбор профессионалов вносит лепту государственная система аттестации, по которой до третьей категории мастерства можно оставаться со среднем профессиональным образованием. Дальше для повышения квалификации требуется обучение в университете. «Сейчас очень большие сложности с тем, чтобы просто прийти и сказать: я хочу стать реставратором», — замечает Ирина..
Как говорит мастер, эта работа больше для души, — для тех, кто чувствует себя художником. В финансовом плане это не самая перспективная специализация. «Каких-то больших денег здесь заработать точно нельзя, потому что это всё делается долго. Это надо делать качественно, чтобы это [полотно] не менялось во времени реставрации. И в общем не финансовая профессия», — пожимает плечами Ирина.
Она сама специализируется на станковой масляной живописи и иконописи. Быть мастером общего профиля, по её мнению, невозможно. Нельзя сразу погрузиться во все виды реставрации и постигнуть все нюансы в работе. Для неё это как попытка усидеть на нескольких стульях: «Тут похватали, там похватали».
«Невозможно погрузиться хорошо сразу во всё. Вот иконы с картинами — они мне близки. Например, графика, то есть печатные рисунки, — другая специфика. Архитектура — это вообще другое, а есть еще декоративно-прикладное искусство: это скульптура, золочение, керамика. Есть археология, и прямо всё нет смысла охватывать. Хотя я знаю, что в каких-то музеях, которые очень далеко, реставраторам приходится просто-напросто быть специалистами общего профиля», — говорит Ирина Владимирова.
Подлинность vs красота
Реставрация для музеев и коммерческих целей существенно отличается. Касается это и обработки полотна. «В музейной реставрации очень обязательное требование, чтобы вы не влезали в построение авторского красочного слоя, чтобы не были нанесены тонировки свежие на авторский красочный слой, а в коммерческой реставрации нужно только то, чтобы картина выглядела хорошо и красиво», — поясняет художник.
Аналогичный принцип действует в отношении церковных работ. Даже если это старая икона, реставратор, воссоздающий ее для РПЦ, должен восстановить все полностью — все нимбы и надписи, таков церковный канон. А вот для музея её лишь слегка подтонируют и сохранят в первозданном виде. Такие примеры можно встретить в Третьяковской галерее, где хранятся образы XII-XV веков.
Работа над портретом Теодора Готлиба фон Гиппеля велась на протяжении двух недель. По мнению реставратора, это очень сжатый срок: уложиться в него помогли студенты, а по-хорошему на подобное восстановление следует отводить минимум два месяца. «Для тонировок нужно, чтобы они выстоялись, краска должна измениться. Первый раз она меняется через полтора-два дня. Второй раз она проседает через два месяца, и только тогда её нужно окончательно дотонировать и покрыть лаком. А у нас нет такого времени, — художник отмечает это с сожалением. — А лучше год, чтобы всё выдержалось, высохло, и можно было прямо с уверенностью сказать, что ничего не поменяется. Мы сейчас, конечно, тоже стараемся делать, чтобы всё было хорошо, но всегда есть свойства материалов, которые иногда диктуют свои какие-то моменты».
Ирина хотела бы открыть свою школу для подготовки юных реставраторов, однако сейчас с этим связано множество тонкостей. Это и аттестация самого мастера, и лицензирование организации. «И в общем на это потратишь больше времени, чем удовольствие от того, что будет своя школа. Сейчас я приехала к девочкам и получаю удовольствие от процесса», — с гордостью резюмирует художник.
Главного хранителя фонда Историко-художественного музея ее работа восхитила. «Картине будет выделено действительно особое место, потому что сейчас готовится выставка к юбилею Канта, и там мы её представим. Действительно особое место, рядом будет стоять планшет, который расскажет, как было до, что стало после, как она выглядела, что с ней сделалось. А потом по истечении срока выставки она пойдет опять в экспозицию, в витрину, только уже в лучшем качестве», — сообщила Ирина Эйдельман.
Текст: Денис Шелеметьев, фото: Юлия Власова / Новый Калининград
© 2003-2024