Перед своим калининградским концертом
— Игорь Миронович, публика участвует в построении вашего творческого вечера — или у вас есть четкий сценарий, по которому вы действуете?
— Есть жесткий сценарий. Публика влияет, пожалуй, только на настроение. Есть публика смешливая, которая реагирует, есть люди, которые приходят послушать неформальную лексику — и от этого возбуждаются и радуются… У меня программа довольно тупая и выстроенная.
— Вы часто выступаете на постсоветском пространстве. Чем российская публика отличается от американской, австралийской, израильской?
— Российская публика,
— Как распространяется информация о ваших выступлениях, помимо традиционных медиа? В Интернете есть ваш сайт, но он неофициальный…
— Это
— Пьянки в этом случае выступают как один из видов нетрадиционных медиа. Кстати, на этом вашем неофициальном сайте информация обновлялась
— Очень многие публикуют мои стишки. И сейчас появилась такая ужасно мерзкая штука:
— Когда вас называют создателем нового поэтического направления, вы очень собой гордитесь?
— Херня это полная. Один Омар Хайям чего стоит. А Саади! Российская традиция четверостиший — совершенно потрясающая. Был такой замечательный человек
— Какие чувства испытываете, когда ваши четверостишия цитируют как фольклор?
— Относился бы к этому хорошо, но практически не знаю случаев — или их очень мало, — когда цитируют, не перевирая. А когда перевирают, бывает очень обидно и больно.
— Вы же не любите, когда вместо ненормативной лексики в ваших напечатанных стихах ставят многоточия?
— Это надругательство над стихом. Если ты боишься неформальной лексики — не печатай этот стих вообще.
— Но в употреблении ненормативной лексики в сфере искусства должна быть мера. Кто,
— Только вкус автора. Сегодня многие авторы пользуются ненормативной лексикой, но в большинстве случаев это ужасно безвкусно. Похоже на тринадцатилетнего подростка Васю, который девочкам в подъезде пытается доказать, что уже взрослый, — он курит и жутко матерится. Есть такие авторы. Но если бы не было неформальной лексики, мы бы не узнали Веничку Ерофеева в полной мере. Алешковский — огромный русский писатель, живущий сейчас в Америке. Есть еще замечательные писатели, которые употребляют неформальную лексику. Это естественная часть великого, могучего, правдивого и свободного, как мне кажется.
— Два дня подряд читала ваши «Пожилые записки». Книга написана такой как будто не до конца ритмованной прозой — интересно читать и текст воспринимается совсем иначе. Так было задумано?
— Падлой буду, не задумывался.
— Часть «Пожилых записок» — «Закатные гарики», потом были «Предпоследние гарики» и «Гарики из Атлантиды». Почему из Атлантиды?
— Потому что из Советского Союза, который рухнул как Атлантида. Перед отъездом из СССР в
— Будут еще гарики?
— Да, сейчас пишу уже восьмой «Иерусалимский дневник».
— Стоит ли заниматься изысканием новых рифм?
— Я новых рифм не ищу, пользуюсь тем, что есть. Мне гораздо важнее выразить мысль, ощущение.
—
— Думаю, да, хотя не встречал таких случаев — или просто не помню. Наверное, может, но тогда он должен быть личностью шизофренически раздвоенной. У меня жена филолог, поэтому я к филологам отношусь сдержанно, чтобы
— Наверняка, ваша жена, как филолог, познакомившись с новыми гариками, не может удержаться от оценки…
— Но она тоже воспитанный человек. Если я выхожу, улыбаясь, из своей комнаты, единственное, что она говорит: опять
— Кого из русской современной литературы читаете и кого можете отметить?
— Читаю много, с утра до вечера, я больше читатель, чем писатель. Очень люблю Пелевина, просто обожаю. Последний его роман гениальный. Акунина люблю, но не последние книжки, а там, где про Фандорина. Люсю Улицкую очень люблю — мы хорошо знакомы, — Дину Рубину, Маканина. Из молодых, пожалуй, одного люблю, с удовольствием о нем скажу. Это Дмитрий Горчев, он недавно умер в возрасте 47 лет. Очень советую почитать. Что он собой представляет? Смесь: чуть обэриутов, много Зощенко, немножко Тэффи, — но абсолютно свой слог, свое мышление. В интернете есть его творчество, в том числе, сборник коротких рассказов «Все люди сволочи». Потрясающий писатель.
— Вы никогда не скрывали, что подрабатывали «литературным негром» в Советском Союзе. Что это был за опыт для вас?
— Более того, я этим горжусь. Я написал книжку за своего приятеля Марка Поповского, замечательного человека. У него был договор на книжку в серии «Пламенные революционеры» о Николае Морозове — террористе и авторе первой в России книге о терроризме. Мировой терроризм ведь во многом пошел из России — и теоретически тоже. А Марк Поповский в это же время наткнулся на целый чемодан рукописей и дневников Луки
— Милорад Павич
— Абсолютно согласен. И именно поэтому я не могу называть себя писателем.
— Какие ваши книги вышли в России за последние пять лет? Как обстоит дело с пиратскими изданиями?
— К счастью, сейчас пиратских переизданий уже нет. А в
— А кулинарную книжку вы тоже ведь вместе с Окунем написали?
— На самом деле «Книгу о вкусной и здоровой жизни» написал сам Сашка, он любит кашеварить. Там мои только стишки. А фамилию мою он поставил, чтобы продавалась лучше.
— Вы всю жизнь коллекционируете не только байки и стишки, но и произведения искусства. Первую вашу коллекцию, которую вы собирали 12 лет в Советском Союзе, конфисковали по приговору суда…
— Следовательница моя тогда, в 1979 году, сказала мне открытым текстом: «Игорь Миронович, мы вам дадим гораздо больше, чем вы заслуживаете, потому что иначе мы не сможем конфисковать вашу коллекцию живописи, а она очень понравилась директору нашего музея». И ее конфисковали — там были иконы, живопись. Но я очень быстро собрал новую коллекцию, уже по возвращении из ссылки. Художники дарили — тогда не было денег покупать. Хотя и сейчас нет, но примитивное искусство стоит сравнительно довольно дешево. У меня штук двадцать хороших примитивов — я обязательно их завещаю Иерусалимскому музею. Вообще живопись — это прекрасно.
— Икон, насколько я понимаю, в сегодняшней вашей коллекции нет?
— Иконы хорошо было коллекционировать в Советском Союзе. В Израиле продается на рынке такое чудовищное количество икон, что
— Если бы не было статьи по спекуляции, как думаете, вам бы какую статью «нарисовали» в
— У меня была не спекуляция, а скупка краденого — это гораздо интереснее. По мнению моего адвоката, мне бы полагался срок полгода условно или просто штраф. Они нашли двух уголовников и скостили им срок за показания, что я, якобы, у них купил пять заведомо краденых икон. Но в моей коллекции этих икон не было — и уголовники их опознать не смогли, точнее, каждый указал на разные. А поскольку икон в коллекции не оказалось, меня судили за сбыт краденого. На пятый день пребывания в лагере меня блатные позвали в свой отдельный барак. А у меня кликуха была Профессор, потому что кроссворды всем отгадывал. Блатные говорят: «Ну, Профессор, колись, за что сел». Пришлось рассказать про подпольный журнал «Евреи в СССР». Я не хотел говорить правду — чтобы до начальства не дошло, чтобы не быть в лагере на особом счету, на особой примете. Но блатным пришлось рассказать. Зато подружился с хорошими людьми, для которых из уголовника превратился в политического.
— Когда переехали в 1987 году в Израиль, чем вы готовы были заниматься, если бы не повезло с литературным творчеством?
— На сборы было месяца три. Конечно, никто не знал, как мы будем там жить и что делать. Жена робко сказала, что готова работать уборщицей, добавив при этом, что хотела бы мыть аптеки, там чище (смеется). Я инженер никудышний, хоть и с высшим образованием, что буду в Израиле кормиться стишками, мне даже в голову не приходило. Был готов на все. Приехал — работал ночным сторожем, потом на радио, всякое было. Первые годы очень тяжелые.
— Многие из уехавших тогда вернулись обратно в Россию?
— Говорят, процентов
— У вас двойное гражданство или израильское?
— Я со своим российским гражданством резко разорвал. Мне предлагали его восстановить, но я отказался — даже хамским тоном. Со мной очень нехорошо поступали, я не хочу возвращаться.
— Но ведь плохо поступали в Советском Союзе, а гражданство предлагали российское…
— К сожалению, мало отличаются друг от друга те, кто предлагает гражданство, и те, кто его лишает.
— А творчество ваше имеет гражданство?
— Я еврей российского розлива. И российский автор. Автор, поскольку не люблю слов «писатель» и «поэт».
— Как относитесь к поколению нулевых?
— Про Россию я практически ничего не знаю, поскольку уже 24 года живу в Израиле. Довольно много людей этого возраста приходит ко мне на концерты в России, билеты стоят дорого, так что, очевидно, они получают от моих концертов
— «Пожилые записки» написаны во второй половине
— Россия еще больше стала похожа на лагерь. Я иностранец, поэтому сдержан в суждениях, но должен сказать, что сейчас стало намного хуже со свободами и достоинством.
О чем я писал в девяностых в «Пожилых записках»? О том, что все происходящее в России укладывается в следующую схему. Огромный лагерь — скажем, десять тысяч человек. Однажды утром их строят (
— На ваш взгляд, интеллигенция уже опомнилась?
— Судя по Болотной площади и проспекту Сахарова, начинает приходить в себя, — но как поздно и с каким трудом.
— Какова, на ваш взгляд, роль писателей и поэтов в формировании той идеи, которую нарождающееся гражданское общество может взять на знамя?
— Я для этого уже не гожусь, поскольку пожилой и иностранец. А среди молодых… Игорь Иртеньев хорошо пишет. Очень талантлив Дима Быков. Но
Текст — Евгения Романова, фото — antho.net, Филипп Полозов/guberman.info