— Летом 2010 года вы говорили о том, что образ избирателя «Единой России» размыт. Образ избирателя стал более четким?
— Нет, на самом деле этот парадокс заложен и в уставе партии, где написано, что «Единая Россия» — партия большинства. С точки зрения профессиональной бизнес-науки это очень сложная идентификация своего избирателя. Потому что получается, что он слишком широк. Вот в чем проблема «Единой России» — у нее слишком широкий избиратель. Он от миллионера до пенсионера.
Как правило, партия фокусируется где-то на определенных слоях населения или профессиональных видах деятельности. Есть там, в Америке, партия консерваторов, которая нефтяников поддерживает и крупный бизнес. Есть партия демократов, которая теоретически малый бизнес и домохозяйство поддерживает. Есть фокусировка по малым группам или средам так называемым.
У «Единой России» вот этой вот фокусировки нет, и, получается, осложняется сама система работы со своим избирателем. Приходится применять общение широкого вида. То есть, политика должна быть направленной на широкий круг избирателей.
— Политика должна стать таким своеобразным лекарством от всего?
— Она должна быть универсальной, да.
— Но ведь такого не бывает.
— Почему же? Бывает. Солнце, воздух и вода — это же для всех. И физкультура еще.
— Вы говорили ранее: «Либерализация означает свободу. А свобода развития личности дает шанс для развития государства». При этом партию, в которой вы состоите, либеральной назвать нельзя. Чем вы объясните это противоречие?
— Я бы так не сказал. «Единая Россия», как мы помним, выросла из «Единства», а у них у единственных в уставе была записана либерализация экономики. Понятно, что одно дело — декларировать, другое — осуществлять. Мы знаем, что самые лучшие конституции, самые демократические и либеральные написаны в авторитарных странах. Абсолютного либерализма не существует. Это же еще с древних философов— греков — идет: насколько свобода должна быть свободной. Потом уже придумали формулу, что она должна ограничиваться территориями других свобод. Это некая дискуссия.
У нас же тоже в «Единой России» есть разные мнения и есть разные дискуссии. У нас, также как и в любой большой организации, есть хорошие и плохие люди. Каждой твари, я извиняюсь, по паре. Есть люди, которые объединены и либеральными идеями. И я считаю, нужно больше стремиться и к свободе политической, экономической свободе каждого отдельного, конкретного человека.
— Широкая общественность не особенно осведомлена о внутрипартийных дискуссиях.
— Почему? У нас есть либеральный клуб. У нас вообще 4 клуба внутри «Единой России» — от консервативного до либерального. Понятно, что общественность не очень сильно интересуется политикой. Как мы знаем, членами партий в России являются только 4% населения. Это нормально. В Китае то же самое.
— Наверное, Китай — не та страна, на которую нужно в политическом смысле ориентироваться.
— Я думаю, в других европейских странах то же. Это нормально, когда количество членов партии существенно меньше населения. Это нормально. Это как раз хорошо.
— Насколько я знаю, когда вы вступили в либеральный клуб, вы планировали принять участие в разработке новой стратегии развития страны. Вы осуществили свое намерение?
— Вы понимаете, я вот сторонник теории Толстого о том, что существует некая народная энергия, которая формирует путь. Она формирует и лидера, формирует процессы, связанные с этими лидерами. В частности, у него интересные размышления были о том, что успехи любого лидера — это есть некие следствия народных энергий, которые возникают как-то и потом как-то пропадают.
Но я сейчас о другом. Просто так не приходит какой-то гениальный лидер, у которого возникают какие-то гениальные мысли и он их, значит, реализует. Они все равно обусловлены некой питательной средой, связанной с ментальностью людей, которых он возглавляет. Фактически, какие мысли будут у них, такие мысли будут и у него. Фактически, мы роль каждого в истории иногда принижаем. Нам кажется, что если я, допустим, рабочий, то какой с меня спрос. На самом деле твои мысли материальны, и получается в итоге какая-то стратегическая мысль населения, нации, этноса.
Так вот, возвращаясь к формулированию стратегии страны. У меня есть глубокое убеждение насчет того, что нужно для реформирования экономики России, чтобы иметь новый период развития. Мы знаем, что был такой авторитарный период ручного управления — с
Нам нужна теперь, на мой взгляд, идея большей свободы в экономике и уменьшения доли государства в экономике. На сегодняшний день около 60% ВВП в России формируется государственными либо квазигосударственными компаниями. Это крайне неповоротливая структура. Мы вот говорим сейчас о модернизации. Модернизация, как правило, начинается не в крупных компаниях. Инновации в первую очередь приходят в небольшие компании, которые формируются под какие-то проекты.
— Так эти ваши идеи легли в основу стратегии? Вам удалось их донести до власти, бизнеса, коллег по партии?
— А я вот читаю сейчас конференцию «Тройки Диалога», где собираются не только предприниматели, но и чиновники. Я смотрю на эти идеи. Не принципиально, кто эту идею сформулировал и донес. Самое главное, чтобы она подталкивалась. Повторяю, чем больше людей ее будут подталкивать, тем скорее она станет основой страны. Где возможно, я это озвучиваю. Вот вам озвучил. Кто-то еще прочитает — согласится или нет. В итоге эта идея набирает силу. Знаете, как из маленьких ручейков вытекает река и впадает в море благополучия.
— Ранее вы заявляли — цитирую: «Калининградская область для России — чемодан без ручки: и нести тяжело, и выбросить жалко». При этом в сентябре вы заявили о том, что собираетесь взяться за региональную стратегию развития области. Вы сформулировали какие-то предложения, которые бы помогли приделать ручку к чемодану или облегчить ношу?
— Мысли есть, конечно. Сейчас, знаете, у меня немножко другой образ возник. Это образ бутика такого. Почему все, что здесь не производится— дорого? Потому что это маленькая территория с экономической точки зрения, здесь маленький рынок. Поэтому любой товар, привезенный сюда, будет дороже, чем там, где он производится. Чтобы убрать вот эту особенность, мы здесь должны зарабатывать большие деньги, чем на других территориях. Либо — стать транзитным узлом. В транзитном узле только всегда снижается цена товара, потому что большие товарные потоки проходят через него. Это позволяет снижать себестоимость товара.
Итак, мы знаем, что федеральный центр — это всегда некая площадка для борьбы за ресурcы. И все 80 с лишним регионов наших там борются за эти ресурсы. Понятно, что Калининград с его 0,4 в экономическом плане в России и с 0,7% в человеческом — слишком маленькая территория, чтобы претендовать на какую-то особость. То, что мы заграничная территория, больше настораживает, чем вызывает расположение к нам. Поэтому нам нужно найти такую стратегию, которая в меньшей степени бы соперничала со стратегиями других территорий.
Вот мы помним: мы стали бурно развивать автомобилестроение, потом — бац! — у нас появляется крупный конкурент — Питер, — и ушло все туда. Плюс в Калугу ушло. Мы начинаем развивать сборку электроники — Россия тут же начинает у нас забирать.
На мой взгляд, калининградская стратегия развития должна базироваться на тех вещах, на тех конкурентных преимуществах, которые являются неотъемлемой частью нашей территории. По идее, что это? На мой взгляд, три вещи. Транспортный узел, логистический центр, потому что здесь и порты, и железная дорога с двумя колеями, и воздушный хаб и прочее, и прочее.
Второй момент — туризм. Причем, может быть, в связи с пожарами в Подмосковье, в связи с событиями в Турции, основной наш стратегический турист, может быть, россиянин даже. Здесь мы должны бороться с Клайпедой, с Палангой, с Юрмалой за наших туристов российских. Это очень серьезный рынок и это очень большой потребитель. И здесь мы не конкурировали бы с другими российскими территориями, понимаете?
И третье, на мой взгляд, настолько очевидное, что для меня непонятно, почему это никак не решается. Ни один из пяти губернаторов не решил эту проблему. Это проблема янтарной отрасли.
— У вас была возможность решать проблемы во власти. Вы ведь были министром промышленности области.
— Я не смог решить.
— Почему? Что вам помешало?
— Мы же знаем, что помимо региональных властей есть и федеральная власть. И там какие-то механизмы, какие-то люди конкретные не дают нам решить эту проблему, связанную с развитием янтарного комбината. Но ведь понятно, что стратегия развития янтарной отрасли должна базироваться на янтарном комбинате. И, повторяю, просто глупость, когда 2 тысячи янтарнообрабатывающих предприятий в Литве и 2 тысячи — в Польше. А у нас — около 40, и они вяло достаточно работают.
Не нужно быть очень умным, чтобы понимать: для того, чтобы развить здесь внутренний рынок переработки, нужно просто на сырье сделать заградительные пошлины. Допустим, если ты на янтарь не сделал порядка
Соответственно, всю обработку мы автоматически затаскиваем сюда — и литовскую, и польскую, и даже, может быть, немецкую. Я знаю, что даже в Африке есть пара обрабатывающих предприятий. И тогда мы создаем в Калининградской области прекрасную площадку для малого и среднего бизнеса и так называемого кластера. Потому что, естественно, когда будет обработка, когда будет добыча, у нас и химия будет развиваться: я имею в виду медицину, связанную с янтарной кислотой, крошкой и прочее.
Есть масса исследований о том, как янтарь можно использовать. Еще неизвестно, на чем можно больше зарабатывать — на использовании янтаря для ювелирных украшений или как на техническом препарате. Даже скрипки Страдивари и Амати в свое время покрывались янтарным лаком, представляете?
— Так у губернатора есть какие-то рычаги, чтобы повлиять на ситуацию в янтарной отрасли?
— Есть. Я знаю, что он точно так же, как и мы, приходит туда и слышит «не отдадим», «не пустим», «так будет лучше». Это все-таки государственная машина, вертикально выстроенная и не все, даже самые здравые идеи могут решаться. Я повторю, пять губернаторов не могли решить эту проблему.
— Кстати, вы, будучи министром, разрабатывали стратегию развития области до 2031 года. Она сейчас выполняется? Все исполняется, что вы запланировали?
Ну, не очень. Мало ведь написать стратегию. Нужно еще ее обеспечить ресурсами. А ресурсы для реализации этой стратегии это, все же, нормативно-законодательная база. Причем, понятно, что основные законы у нас федеральные, и это большая сложность.
Возьмите тот же логистический центр. Если у нас будут вот такие вот проблемы с «дозволами», а они у нас случаются регулярно, если у нас будут на пересечении границ по двое суток стоять, то вы хоть какую генеральную стратегию логистического узла напишите, она никогда нереализуется. Поэтому проблема, на мой взгляд, в экономике Калининградской области одна. У нас нет четко зафиксированной стратегии ее развития, согласованной с Российской Федерацией и подкрепленной ее законами.
— А почему бы эту стратегию не согласовать?
— Ну, потому что мы сразу вторгаемся в достаточно чувствительную область. По идее, должен быть закон о заграничных территориях Российской Федерации, чтобы не называть его законом о Калининградской области и никого не раздражать. Я глубоко убежден, что должен быть закон о заграничных территориях. У нас, на самом деле, две заграничных территории — это Калининградская область и Шпицберген. Повторяю, чтобы никого не задевать. Будете заграничной территорией — тоже попадете под действие этого закона, если другие регионы спросят, почему.
Но мы видим, что любой федеральный закон или нормативный акт зачастую неправильно действует на нашей территории, и мы видели несколько таких примеров. Я даже не хочу их называть, все их прекрасно знают. Каждый раз, когда принимается тот или иной нормативный акт, даже не закон, повторюсь, а просто нормативный акт ведомственный, нам приходится бить по хвостам, сражаться не для того, чтобы получить что-то, а чтобы сохранить то, что было. Ну, например, создание союза с Белоруссией и Казахстаном — мы сразу попадали в опасное положение. Да любой акт, какой не возьмем. Наверное, в месяц мы точно по одной проблеме получаем как раз связанной с тем, что наши особенности не учитываются.
Мне кажется, если говорить по серьезному, в российском разделении труда нам первым Россия должна определить наше место и сказать: «Да, ребята, это отрасли ваши, мы на них фокусируемся и развиваем эти сферы». А второе — это законы. Вот чтобы, повторяю, не мы бегали по министерствам со словами «вы нас затронули, на нашей территории действует это так-то». Что хорошо для России, для Калининграда — смерть. А ведь такие случаи бывают. Когда мы вводим эти приграничные территории в радиусе от 20 до 50 километров, для России — это понятно. На Дальнем Востоке, где расстояния большие, можно и 100 километров делать. А в Калининграде — всё, регион сразу вычеркивает туристические планы, как минимум, ситуация в этой отрасли ухудшается. Проблема даже не в том, что необходимы визы. Проблема просто в администрировании этого пространства.
Я вот как-то ехал на поезде во Францию, из Лондона в Париж. Там же тоже визы. Я прошел визовый контроль за три минуты. В Лондоне ты проходишь французскую границу. Французский пограничник проверяет твои документы на вокзале Лондона, а английский пограничник — на вокзале во Франции. И, соответственно, зачем два кордона, если одна и та же служба занята фактически одним и тем же: выявлением поддельных паспортов и поддельных виз. Но процедура настолько проста и технологична, что 3 минуты — и ты уже прошел границу.
— Все эти многочисленные препоны создают, по вашим словам, представители федеральных властей. Чем же объясняется такая шизофрения? Ведь, получается, своими действиями федеральные власти подставляют и своих коллег в регионах. В сложившихся трудностях население обвиняет действующую власть, в том числе работающую на местном уровне.
— Вы знаете, мы держим только один хвост проблемы. Мы говорим о России в целом, но Россия действительно очень большая. Мы же знаем и обратную сторону медали, связанную с большей свободой территорий, которую в свое время Ельцин объявлял. В нашей стране больше 80 регионов, и всегда есть некая опасность развития сепаратизма. И это для нас тоже очень чувствительно. Мы многонациональная страна, и здесь, может быть, лучше перебдеть, чем недобдеть. В этом, наверное, и есть политика — искусство возможного.
Повторяю, то, что вот отсюда, из Калининграда, кажется легким и простым, со стороны, из федерального центра может выглядеть совсем по-другому. Поэтому я не думаю, что это желание навредить или какая-то недалекость. Я думаю, что нужен интеллект, не знание или незнание, а возможность принятия решений — и в политике, и во всем прочем. Я думаю, может быть, потихоньку мы добьемся всего этого. Вот видите, зачастили к нам в последнее время федеральные министры всякие. Власть, опять же, поменялась. Ведь Бооса-то сняла не «Единая Россия» в конечном итоге. Население взбунтовалось, партия чутко отреагировала.
— То есть, оппозиционеры сняли, по-вашему, губернатора?
— Нет, губернатора, в самом деле, сняла «Единая Россия».
— Мы приходим к противоречию.
— Почему?
— Вы сначала сказали, что «Единая Россия» на самом деле не снимала губернатора, это все протесты населения.
— Я сказал, что «Единая Россия» сняла губернатора, причем это был сильный, серьезный шаг. Мы же понимаем прекрасно, что это некое раскачивание надежды населения, что такими митингами можно снять любого. Это ладно, бог с ним, Калининградская область. Представьте, в масштабах страны это какой серьезный шаг. Тем не менее, население не только на выборах может демонстрировать свое мнение. Это иллюзия, что только раз в 5 лет население, придя на выборы и голосуя за того или за другого, принимает какие-то государственные решения. Регулярно проводятся, наверное, ни для кого не секрет, социологические опросы. Только Калининградскую область мониторят, я знаю, три агентства, я говорю о федеральных, а еще есть и местные. На самом деле, вот эти мнения населения достаточно часто поступают на стол на всех уровнях власти.
— 70% населения были недовольны тарифами ЖКХ, а тарифы как были высокие, так и остались. Население недовольно качеством медицины, а в этой сфере, кроме министров, мало что меняется.
— Согласен с вами. У Де Голля было хорошее выражение: «Сложные вопросы провоцируют простые ответы». Ну, хорошо, мы согласны с вами: конечно, плохо, когда тарифы растут. А что делать? Что делать? Инфляция существует, а это такой серьезный макроэкономический фактор, который приказами и распоряжениями не устранишь.
Действительно, все говорят, что надо бороться с коррупцией, и вроде как борются, а не получается. Вы же не считаете, что государство специально разогревает коррупцию, или государство специально раздувает инфляцию? Я к тому, что все эти проблемы — серьезные государственные проблемы, причем периода развивающейся страны со своими родовыми проблемами и бедами, которые в одночасье не разрешишь. Понятно, есть разные алгоритмы решений: какие-то лучше, какие-то хуже. Но опыт — он не передается, он только познается. Опыт управления и опыт реализации тех или иных мероприятий всегда субъективен для конкретных территорий.
Был такой экономист американский японского происхождения, который писал о государственном управлении интересные вещи, например, что американцы в Афганистане, в Ираке пытались выстраивать идеальные системы административного управления. Эти системы были построены по классическим моделям, но они не работали. Они не работали, потому что там совсем другая ментальность. Там как раз нужно делать синтез между знаниями и опытом. Делать какой-то новый продукт, связанный с управлением, который был бы оригинальным, приспособленным только для этой территории.
— Но у нас-то власть не американцы строят, а россияне.
— Россияне.
— Так что же им мешает учитывать менталитет?
— Нельзя говорить, что власть не пытается это делать. Другое дело, что бывает хорошо, бывает плохо. Любая власть, самая авторитарная, хочет делать много хороших вещей. Другое дело, что есть некие скрытые пружины, которые в авторитарной власти мешают найти связь между идеальным управлением и желанием населения. Может быть, в современных демократических обществах это какие-то более современные, более демократические отношения.
— То есть вы признаете, что в России авторитарное государство, а не современное демократическое?
— Крайностей не существует. Нет, я не хочу сказать, что у нас авторитарное или у нас развитое демократическое государство. Мы где-то посередине болтаемся. Когда придем и куда придем — я не готов говорить. Но я немножко о другом. Вот вы сказали, что проблемы-то есть и проблемы достаточно серьезные: тарифы, например, растут. С другой стороны, вы знаете, я посмотрел, с 2000 по 2008 год реальные доходы населения в долларах выросли в 5,5 раз. Понятно, что не у всех, понятно, что у кого-то — больше, у кого-то меньше. Но в целом, объективно, доходы населения реально выросли в 5,5 раз. Понятно, что пенсионер, у которого пенсия 6 тыс рублей, этого не поймет. Но бедные-то были и в советские времена. И были, извините, колхозники, которым паспорта не давали, и была масса сегментов, о которых власть просто забывала и не видела их. Что я хочу сказать? Теоретически у нас доходы растут.
— Вы знаете, статистика — это как средняя температура по больнице.
— Конечно. А что другое есть? Как по-другому вы сравните. База для сравнения все равно должна быть. И должна быть какая-то действительно обобщенная цифра, которая отражает не конкретного человека, а ситуацию в целом.
— Например, предлагают сравнивать разницу в доходах — доходы самых бедных исамых богатых.
— Да, и такое есть. В этом как раз и проблема — малый и средний бизнес у нас плохо развит. Вот вчера мы выступали с Юрием Савенко в Янтарном том же самом, и я вот вспомнил, как 10 лет назад я пришел к тому же Савенко, у которого я абсолютно бесплатно получил участок для строительства супермаркета. Как на духу говорю. Была идея, был опыт какой-то. Пришел к Савенко: «Вот, Юрий Алексеевич, есть идея такая». Он мне ответил: «Да, давай попробуем». Сейчас, конечно, это трудно представить — чиновничество, да и вообще появилась масса ограничений. Даже если мы говорим об объективных ограничениях, связанных с СанПиНами, ты должен собрать массу бумаг.
Сейчас, наверное, малому и среднему предпринимателю тяжелее начинать новое дело. Так мне кажется. Может быть, я ошибаюсь. Есть и еще масса объективных причин. Большая доля государства в экономике. Понятно, что оно вытесняет всех остальных. Сокращение доли государства в экономике освободит ниши для малых и средних предпринимателей. Чем больше будет малый и средний бизнес, а он в Европе включает в себя70% от экономически активного населения, тем больше будет устойчивого среднего класса, который и есть хребет любого государства.
— Раз вы заговорили о «Виктории», перейдем к этой теме.
— Я о «Виктории» не заговорил.
— О решении Савенко в отношении «Виктории».
— О разрешении — да.
— Ранее вы говорили о планах расширения сети «Виктория» и покупке других компаний. Теперь «Дикси» заявляет о покупке ГК«Виктория». Чем это обусловлено?
— Ну, в розничной торговле масштаб имеет значение. Мы знаем, чем больше компаний, тем больше у нее возможность снижать себестоимость. В ритейле, в розничной торговле это очень важно. Плюс серьезный финансовый кризис показал, что быстро растущая компания имеет финансовые риски. В конечном итоге ты можешь получить баранку от бублика, самое главное опасение — не выполнить свои обязательства и получить пятно на своей репутации. Поэтому это всегда такие ножницы, где ты должен выбирать как тебе развиваться.
При слиянии с компанией «Дикси» можно получить синергетический эффект. У «Виктории» есть те форматы, которых нет у «Дикси» — инаоборот. У нас есть супермаркеты и магазины у дома, у них есть дискаунтеры и гипермаркеты. Здесь как раз может появиться та синергия. Современный бизнес большей частью публичный, акционерный, когда масса акционеров управляют совместно компанией. Есть такой инструмент как совет директоров, который интересы акционеров представляет перед менеджментом компании. Поэтому я считаю, что у объединенной компании больше шансов стать лидером российского рынка. И это здорово.
— При слиянии вы станете миноритарным акционером сети. Планируете ли вы принимать участие в оперативном управлении компанией?
— Не исключено. Может такое случиться, что я войду в совет директоров. Пока сейчас не готов загадывать. Пока еще событие не состоялось. Пока это только договор о намерениях, насколько он реализуется или нет — я бы пока не загадывал.
— Николай Цуканов в минувшую пятницу на оперативном совещании в правительстве области заявил о том, что «торговые сети берут откаты в районе 15%, чтобы поставщики только могли поставлять продукты на их прилавки». Как вы прокомментируете это заявление?
— Ну, как. Что я могу сказать? Случаи, наверное, есть такие. Потому что понятно, раз мы говорим, что у нас коррупция тотальная, то она у нас и в коммерческих компаниях есть. Но, естественно, по одному негативному случаю нельзя судить в целом о всей компании и сотрудниках, работающих в ней. Если у нас есть депутат Госдумы, за которым бегают все и пытаются в тюрьму посадить, мы же не говорим о том, что всех депутатов Госдумы нужно в тюрьму посадить. Повторю, нельзя по одному человеку судить о компании в целом.
— Ну а у вас были такие случаи?
— Наверняка, были такие единичные случаи, но это не политика компании. Политика компании — у тебя есть хороший продукт, у тебя есть готовность поставлять его ритмично, значит, ты попадешь на полку. Иногда откатом называют плату за вход на полку. Это не откат, это определенный государством термин. Бонус описан в законе о торговле, до 10% мы можем брать с поставщика, который приходит в сети.
Откуда этот бонус берется? Когда к нам приходит новый поставщик, нам нужно убрать какого-то старого. Соответственно, мы должны понимать: старый имеет какой-то оборот, доход, узнаваемость. А новый пока не опробован. А кто будет тогда покрывать издержки ритейлу? Ведь чтобы выставить товар, продать его — это, как правило, А поставщик, который заинтересован в данном товаре, его продвигает. Это как плата за маркетинг. Когда он стоит в магазине, это как скрытая реклама этого товара. В день магазин посещает
Более того, как-то американцы проводили исследования насчет вот этих бонусов. И если запретить вот эти бонусы, то, в первую очередь, пострадают не производители и не магазин, а пострадает покупатель. Почему? Потому что сузится ассортимент. Сети будет невыгодно иметь достаточно существенную часть товаров, потому что они плохо продаются. Потребитель проиграет с точки зрения ассортимента. Вот и все. Поэтому очень важно понимать скрытые пружины экономики. Когда говорим «невидимая рука», она не сверху там где-то шарит. Она реально существует, но ее видят только профессионалы и понимают ее скрытый смысл.
— Возвращаясь к заявлениям губернатора. Николай Цуканов отметил, что найдет способ «осложнить жизнь сетевикам» в связи с тем, что в Калининградской области самые дорогие продукты по России. Насколько велика роль торговых сетей в росте цен на продукты в регионе? И как вы относитесь к тому, что вам планируют «осложнить жизнь»?
— Ну, (вздыхает) нам, как бы, не привыкать к этому. Хоть бы один политик выступил и сказал: «Я планирую облегчить, упростить жизнь сетей».
— Так разве новый закон «О торговле» не на это был нацелен? Ведь декларировали, что после его принятия станет лучше.
— Нет, абсолютно не на это. Видите там Владимира Владимировича (указывает на фотографию, на которой он вместе с премьер-министром Владимиром Путиным ходит по супермаркету), после этого мы ехали с ним в микроавтобусе. Я ему рассказывал как раз, что такое скрытая экономика и как формируется цена и себестоимость, на что он мне ответил: «Да, я понимаю, что вы все правильно говорите. А что мне ответить народу, когда я еду по территориям, на вопрос о том, почему растут цены? Что — им объяснять про себестоимость и про то, что у нас производительность труда в 4 раза ниже, чем в Европе, что у нас, к сожалению, не развита система складов, которые позволяют долго хранить товар?». Понимаете? Есть масса вещей, которые очень сложно и долго объяснять. Гораздо проще сказать: «Сети! Они завышают цену — и все тут. Мы примем закон, который ограничит работу этих сетей!»
— То есть, плодить невежество проще, чем объяснять?
— Ну, иногда — да. Это же, все-таки, политика. Это не плохо и не хорошо. «Ах, обмануть меня не сложно, я сам обманываться рад». Нам зачастую нужны такие простые решения — как выстрел.
— Вы тоже идете в политику. Вы будете пользоваться этим методом?
— Иногда — наверное. Не всегда, но иногда — да. Вы знаете, мне кажется это как таблетка. Одному нужно это, другому нужна другая таблетка. Не бывает универсальных решений и универсальных действий. Этика выше закона.
— Так партия разве не стремится к таким универсальным решениям для всех?
— Да, но другой вопрос — как их популяризировать. Мы же понимаем, что законы рекламного рынка отличаются от законов объективных. Это субъективное всегда действие. Оно всегда приукрашивает объективное действие. Это, на самом деле, и в бизнес-среде также. Руководитель, генеральный директор всегда должен быть самым лучшим директором. Он всегда должен быть немножко сказочником.
— У нас губернаторы — совсем не немножко сказочники, вам так не кажется?
— Ну, поглядим по результатам. Ведь все зависит только от того, достигнем ли мы заявленных целей или нет. Только тогда можно сказать.
— По прошедшим 5 годам можно сказать, достигли результатов или нет.
— Ну, и где сказочник тот? Видите, пострадал из-за того, что не сделал сказку былью.
— Но в региональном политсовете до сих пор ведь советует.
— Он?
— Да.
— Ну, де-факто — нет.
— А формально?
— А формально есть процедура. У нас же в марте месяце будет обновляться исполком и весь совет. Поэтому де-факто он, естественно, не бывает на заседаниях.
— Тем не менее, 5 лет все слушали, все соглашались, никто особо не спорил. Вот даже ваши смелые заявления тогда бы не были сделаны.
— Ну так, действительно, всегда интересный энергичный человек увлекает. Вы понимаете, мы ж говорим — судите по делам, а не по словам. И мы всегда говорим — дайте человеку возможность реализовать. Ведь, действительно, очень стройная была картина, стратегия. И, я не исключаю, что часть проблем, которые вешаются сейчас на Бооса — это проблемы федерального центра, которые здесь появлялись из-за того, что центр не всегда учитывает особенности Калининградской области. Закон о заграничных территориях позволил бы, наверное, это учитывать.
Я здесь не обвиняю Бооса. Повторяю, всегда важно, чтобы мы делали выводы, не боялись их делать. Но также, чтобы мы давали кредит доверия, и только по результатам, взвешивая его хорошие и плохие решения, судили. Знаете, у самого лучшего врача всегда самое большое кладбище. Так и здесь: у любого грамотного и крупного управленца есть багаж ошибок. Но это есть и багаж его знаний.
— Вот вы говорили, что многое в области зависит от федерального центра. При этом прошлый губернатор обладал так называемой «федеральной проходимостью». У нынешнего — с проходимостью похуже. Не получится ли так, что по итогам 5 лет будут еще более раздражающие население результаты?
— Ну, трудно загадывать. Конечно, мы будем работать на то, чтобы результаты по итогам 5 лет нас радовали. Как там говорится? Делай, что должен и будь, что будет. Не могу сказать, как оно — удастся или не удастся. Здесь же не всегда потенциал равен авансу. У тебя может быть фантастическая проходимость, но ты использовал ее не на 100 и не на 50 процентов. Будем надеяться, что Цуканову удастся исполнить весь свой потенциал.
— Несколько лет назад вы ушли из политики, а теперь в нее возвращаетесь. Почему?
— Ну, на самом деле, несколько лет назад я ведь не был в политике. Я был в административном органе, который мало связан с политикой. В этот раз Цуканов позвонил мне, когда его назначили, и предложил этим заняться, хотя я предупреждал, что никогда не занимался политикой. Но он говорил, давай, мол, команду сформируем новую, покажем обновление, все-таки надо населению новые идеи какие-то вдохнуть. Поэтому загорелся, во-первых, компанией, а во-вторых, новое что-то сделать захотелось.
— Заняться этим — чем? Разработкой стратегии или выборами в областную Думу?
— Всем в совокупности. Понятно, что стратегия — это то, чем нужно заниматься в области. Потому что стратегия — это даже не задачи, которые нужно сделать в области, это задачи — что мы не будем делать, чтобы не распыляться. Есть и масса вещей, которыми на регулярном уровне нужно заниматься.
— А в региональное правительство Николай Цуканов вас не звал?
— Нет, не звал. Ну, наверное, может, я и не готов к работе в правительстве.
— Последний вопрос. Он, может быть, как-то не совсем согласуется с предыдущими вопросам, но все же представляет интерес. В прошлом году появилась информация, что вы начали заниматься гостиничным бизнесом. Какие проекты вы реализуется в этой сфере?
— Реализованных пока нет. Я как раз сейчас строю, это больше социально-экономический проект. В Янтарном, на моей исторической родине, я восстанавливаю немецкий «Шлосс-отель», в котором был охотничий домик Фридриха Первого, потом там была янтарная тюрьма и камеры, потом в советские времена много чего там было. Это в центре Янтарного. Было предложение Александра Блинова заняться его восстановлением, и оно мне понравилось. Я задался целью его отреставрировать, а когда стал реставрировать, оказалось, что все фундаменты поплыли и еще в советские времена там стояли бетонные распорки, рельсы. Поэтому получилась реплика старого здания. В мае, я надеюсь, мы откроем его.
Там будет уникальная вещь — подземный переход в открытый бассейн. Я знаю проблему калининградского отдыха — зачастую погода не очень, и купаться холодно. Чтобы обеспечить всесезонность купания на открытом воздухе, будет построен бассейн в виде беседки с поднимающимися стенами. Можно будет на открытом воздухе плавать в любое время года, пройдя туда по подземному тоннелю. Так что — приезжайте. В мае, я думаю, будем уже работать.
Текст — Ирина САТТАРОВА, фото — Алексей МИЛОВАНОВ.
Нашли ошибку? Cообщить об ошибке можно, выделив ее и нажав
Ctrl+Enter
© 2003-2024