Управляющий турзоны: мы заложники той ситуации, которую создал нацпарк

— Ситуация действительно выглядит немного по-другому. У нас есть согласование проекта (размещения турзоны — прим. «Нового Калининграда.Ru») от Минприроды (МПР), подписанное замминистра Ринатом Гизатулиным. Нам согласовали проектное решение при условии соблюдения требований экспертов, которые были получены при проведении ОВОС (оценки воздействия на окружающую среду).

Формулировка о том, что желательно реализовать проект на территории поселений, появилась позже. Она справедливая, но мы эти земельные участки не выбирали. Было решение МПР, согласно которому директору нацпарка, тогда еще Снегиреву, было поручено дать рекомендации по местам размещения турзоны. Второй пункт протокола — «включить в план научно-исследовательских работ на 2008 год работу по оценке экологического состояния <...> нацпарка „Куршская коса“ и определению максимально допустимой рекреационной нагрузки территории» и «подготовке научно-обоснованных предложений по экологически приемлемым вариантам размещения участка ОЭЗ ТРТ в границах национального парка».

Мы в некоторой степени заложники той ситуации, которую создал сам нацпарк. Они дали землю, но не определили предельную рекреационную нагрузку. Теперь все с больной головы валят на здоровую.

— Мы являемся техническим исполнителем — заказчиком-застройщиком, который выполняет все мероприятия по реализации данного проекта. Мы действуем в рамках тех документов, которые нам спускают МПР, Министерство экономического развития, правительство Калининградской области.

Сейчас национальный парк опускает тот факт, что земельные участки выбрали они сами, но при этом утверждает, что на тех территориях делать ничего нельзя. Конечно, у меня напрашивается вопрос: «А вы раньше думали о чем-нибудь или нет?» Но я не получил на него ответ. В течение 4 лет работы над проектом я ни на один свой вопрос от национального парка не получаю иных ответов, кроме «нет» и «нельзя».

— В 2007 году. Но я отсчитываю от того момента, когда был создан наш филиал — от 25 мая 2008 года, после того как были выделены земельные участки, и возникла необходимость провести мероприятия по землеустройству.

— Снегирев дал свои предложения. Вот протокол, на основании которого Минэкономразвития эти участки утвердило. Предполагалось на тот момент, что в какие-то разумные сроки работы по определению предельной рекреационной нагрузки на участки будут выполнены. Но если нацпарк не выполняет протокольные решения своего же министра, чего тут говорить?

Более того, когда ЗАО «Курортпроект», который занимался разработкой проекта, запросил все относящиеся к делу материалы в архиве нацпарка и заплатил за это, насколько я знаю, 0,5 млн рублей, выяснилось, что архивы-то пустые. Мы не получили данные о предельно допустимых рекреационных нагрузках, которые должны были получить для того, чтобы работать над проектом.

— Нет, мы разработали проектные решения, которые многократно обсуждалось на научно-техническом совете нацпарка. Мы провели ОВОС. Ученые дали рекомендации по каждому участку.

— С ограничениями — да. По первому и четвертому участкам эти ограничения делают объекты непривлекательными для инвесторов.

— Прежде чем делать любой строительный проект, проводится комплекс инженерных изысканий и ряд замеров, направленных на мониторинг состояния окружающей среды. Это достаточно дорогостоящие работы. По всем четырем земельным участкам, в том числе на проект планировки, потрачено 56 млн. рублей.

— Да. У нас фактически прекращено сейчас финансирование. Штат свернут до минимума: было 7 штатных единиц, а стало 3. Мы сейчас в той стадии, когда решается, будет развиваться проект или нет.

— Здесь задействовано много сторон. Есть 116-й федеральный закон «Об особых экономических зонах». В рамках него субъекты федерации подают тендерные заявки на создание одного из четырех видов особых экономических зон. Эти заявки рассматриваются экспертной комиссией при Минэкономразвития, и принимается решение о создании необходимой для инвесторов инфраструктуры.

Получается: первое действующее лицо — правительство Калининградской области, второе — Министерство экономического развития, третье — МПР и национальный парк как организация, которая управляется этим ведомством. Еще задействовано муниципальное образование — Зеленоградский район, который участвовал в подписании трехстороннего соглашения о создании зоны. Есть еще администрация сельского поселения «Куршская коса», которая является наиболее заинтересованным лицом, чтобы на ее территории что-то происходило.

Проект турзоны здесь возник не на пустом месте. Европейская практика показывает: если население не вовлечено в деятельность нацпарка, и на его территории не реализуется концепция устойчивого жизнеобеспечения населения (УЖН), никакого сохранения культурного и природного наследия не происходит.

Вы же помните дикий случай на Куршской косе, когда один рыбак убил двух других рыбаков, порезал их винтами. По моему мнению, человек идет на браконьерство не потому, что он очень плохой, а потому, что ему надо как-то выживать. Поселок Рыбачий, да и вообще все поселки на косе, исторически, даже в советские времена, были рыбацкими.

— Нет, тем людям, которых винтами порезали. Это небогатые люди, которые таким образом добывали себе на жизнь. Я не хочу вдаваться в детали, но это серьезная война. И сам случай — лишь одно из проявлений неправильного подхода национального парка к проблемам поселков и людей, которые там проживают.

Понимаете, люди — это и проблема национального парка, и причина сохранения объекта. Именно благодаря взаимодействию природы и человека мы имеем природное наследие — Куршская коса. Весь лес на Куршской косе рукотворен, авандюна — рукотворна.

— Любое воздействия на природу обусловлено тем типом деятельности, которое ведется там человеком. С давних времен люди использовали рыбные запасы Куршского залива, и они были активно заинтересованы в поддержании этой экосистемы. Это не потому, что они были хорошие, а потому что жизненный уклад этих людей диктовал: «Надо делать это». По прошествии столетий мы видим: да, как-то они вдумчиво это делали, они где-то коррелировали свои желания с законами природы.

У нас последние 20 лет идет перманентное увеличение человеческого потока в нацпарке. Причем эти маятниковые движения — утром на косу, а вечером обратно, — ничего хорошего самому нацпарку не несут. Разве что мусор.

Кстати, в научных отчетах встречаются фразы, что если вообще ничего не делать, то ситуация в нацпарке будет ухудшаться из-за роста антропогенной нагрузки. Людской поток не регулируется. И, на самом деле, туризма на косе нет. Есть дикие посетители, которые паркуются, где хотят, и делают, что хотят. Грубо говоря, заплатил 300 рублей индульгенции на КПП — и дальше делай все, что хочешь.

Если бы мы попытались провести оценку ущерба, который наносят таким видом отдыха косе, то те копейки, которые собираются на КПП, были бы действительно мизером по сравнению с масштабом урона. Косвенное подтверждение моим словам то, что многие богатые люди, построив там дома за миллионы, порой не рублей, пытаются продать недвижимость, но не могут. Почему? Падает природно-экологическая рента территории из-за безобразного вида хозяйственной деятельности на косе.

— Каждый должен заниматься своим делом. После выполнения проектных работ мы заказали и оплатили ОВОС. Ученых, которых мы пригласили в работу, рекомендовал сам нацпарк.

— Да, тендерная заявка.

— Конечно.

— Я бы сказал оценка. Тогда же была разработана концепция «Роскошь уединения». При этом было понимание, что массовый туризм — неправильный для нацпарка. На косу нельзя ездить, жарить шашлык где хочешь и гадить, оставлять мусор после себя.

— Достаточно недешевый. Вы были по всему миру в национальных парках? В Европе, в Африке? Он нигде не дешевый, потому что надо сохранять природный комплекс в том виде, в котором он существует. В этом принцип управления национальными парками.

То, что происходит сейчас, не имеет никакого отношения к природоохране. Это просто зарабатывание денег. Я это называю кооператив «Шлагбаум».

Сейчас директор нацпарка говорит, что до него ничего не делалось. Он глубоко заблуждается. Профессиональные лесники расскажут вам, что происходило, какие меры принимались, какие ошибки допускались. Более того, вам местные жители расскажут, что стройка была, есть и продолжается. Есть поселки-фантомы на косе. Опросите анонимно, они расскажут вам расскажут про браконьерство, про то, как застраиваются поселки, что ни в одном поселке нет очистных сооружений, молодежь уезжает из поселков национального парка, а количество местных жителей постоянно сокращается.

— Нет. Эта ситуация стала усугубляться последние 17–18 лет, когда пограничный пункт перенесли непосредственно на границу. Сейчас, грубо говоря, 300 рублей входного билета — не преграда для посещения косы. Человек едет туда, отдыхает, шашлык жарит, купается.

— А кто их соблюдает? Там на всю косу в дневное время два наряда ездит, а то и двух нарядов нет. Нацпарк говорит: «Мы каждый год выгребаем оттуда 45 тонн — я не знаю точно сколько — мусора». А что, это смысл деятельности нацпарка — сначала запустить туда людей с мусором, а потом титаническими усилиями этот мусор вывезти?

Стратегии развития нет ни у национального парка, ни у муниципального образования. Но муниципальное образование в какой-то степени заложник — у них нет земли, нет генплана, нет каких-либо архитектурно-строительных правил. А когда правил нет — это лучшая среда для злоупотреблений. Мутная вода привлекает людей определенной категории.

— На сегодняшний день да. А у литовцев есть все. У нас из трех поселков два уже потеряны для туризма. Лесное и Морское — это дачные поселки. Туристу там делать нечего. Разве что ходить и смотреть на заборы. Выхода к заливу там уже нет, к морю также ограничен.

— Национальный парк и создавали, понимая, что началось освоение новых участков и строительство заборов. Нацпарк не выполнил своей задачи в этом смысле.

— Вы знаете, почему мы туда пошли и какой позитив от того, что проект хотя бы в таком виде существует? Мы, вторгаясь в это мутное пространство, вынудили других участников процесса — муниципальное образование, национальный парк — шевелиться и реагировать на внешние возбудители, то есть на наши действия. Сейчас там монополия, а любая монополия порождает злоупотребления.

— Землей на косе монопольно распоряжается один орган — Росимущество. Национальный парк осуществляет экологический мониторинг и, слышал, выдает лесопатологические заключения. А муниципальное образование выдает разрешения на строительство. Наверное, так и должно происходить. Только результат смешной. Весь мир смеется. Не дай бог заехать в поселок — убого. И смешно. Блеск и нищета в одной колбе. А нищета порождается неправильной системой управления территорией. Рента этой территории 15 лет назад была выше, чем сейчас. И сейчас она в подавляющей части изымается нацпарком на КПП.

Я сам категорический противник того, чтобы поселки расползались, уходили в лес. Тем более там не должны появляться поселки-фантомы.

— Менять надо тип отдыхающих. Надо сокращать долю стихийных отдыхающих, предоставить возможность туристам остаться на 2–3 дня, разрабатывать и предоставлять пакеты туристических услуг.

— Нет, запретить не могу. Могу только отрегулировать и максимально обустроить те места, где действительно можно отдыхать по аналогии с Литвой. Почему в некоторых местах массового отдыха люди ходят только по тропке, а не обходят ее? Да потому что тропинка плетнем огорожена, обсажена шиповником — захочешь, да не пойдешь. А для того, чтобы люди не толпились, надо обустроить три тропки с переходами через дюну!

— Конечно! У нас в Cветлогорске, Зеленоградске пляжи смыты. Вообще. «Балтберегозащита» уже реализовала десятки проектов различных типов. А сюда приехал немец, наследник компании, которая в довоенные годы строила те деревянные берегозащитные сооружения, остатки которых мы видим. Он обратился к главе Зеленоградска: «Мы до сих пор так сохраняем пляжи в Европе на Северном море и на Балтике. Гарантирую прирост 10–15 м пляжа в год».

А дальше идет закон о госзакупках. Немец слушает и говорит: «Нет, я эти ваши игры не понимаю. Не понимаю, как участвовать в этих ваших тендерах». Вы же знаете, как проходят эти тендеры. Побеждают все время одни и те же. Зайти иностранцам — почти невозможно. Они «падать» ниже реальной себестоимости не могут, потому что есть реальная себестоимость объекта. А по-другому — это уже снижение качества объекта.

Допустим, в Германии тендеры проводятся по-другому. Там организаторы торгов оценивают реальную себестоимость с одной стороны и наличие уникальных компетенций и технологий с другой. При необходимости производится неконкурентная закупка.

— Правильное техническое задание надо писать. Компании должны отвечать за качество своих работ активами, репутацией, а если их нет, то и отвечать нечем.

— Насколько я знаю, правительство области сейчас рассматривает несколько вариантов размещения турзоны. Я не буду называть конкретные участки. Не хочу подстегивать спекулятивный интерес у тех людей, которые не

 должны получать такого рода доходы.

— Конечно. Эта ж категория бизнесменов как мухи на одно дело слетается.

— Похожая, но не такая. Там договора были заключены в 2004 году, а права по этим участкам в Росимущество перешли в 2006 году. На тех участках даже были проекты коттеджных поселков сделаны. У нас есть эскизы некоторых из них — «Барвиху» хотели строить.

— Для определенной категории людей — да. Но к туризму и населению это не имело бы ни малейшего отношения.

Вот посмотрите, что прямо сейчас, в режиме онлайн, происходит на косе (открывает сайт realt-invest.ru с объявлениями о продаже участков на Куршской косе). Почитайте. Хотите участочек?

— Не мое это дело. Там все давно «попилено». Сейчас идут только переделы.

— Что значит «не считаю»? Я борюсь в рамках своих полномочий. Все уже писано-переписано. Все прокуратура знает.

— Да упаси Господи. Никогда не был и не хочу быть Дон Кихотом. Я — человек-прагматик. Я знаю, что не сломаю этих мельниц. Но! Фактом существования этого проекта мы мешаем очень многим и многих заставляем переосмысливать происходящее.

— Это проект. Да. Но даже когда мы попытались оформить землю, согласовать проектное решение, в отличие от многих застройщиков и частных лиц, мы шли официально всеми этапами. А когда мы все это делаем, выявляется следующая картина. Нацпарк говорит: «Это нельзя, это нельзя, это нельзя». А мы говорим: «Ой, постойте. А как нельзя? Все же уже тут построено как то, да? А там можно?» А «там» уже есть экологическое заключение.

Прокуратура, полиция, местные власти все видят прекрасно. Нацпарк все знает. Любая строительная техника проходит через КПП.

— Я никого за руку не хватал, а что касается проекта, то так и воспринимают. Люди не верят, что может получиться что-то хорошее.

— Все это глупости, конечно. Мы даже тендеры сами не проводим. Мы технические исполнители. Изначально идея правильная. Но организация управления территорией неправильная. Когда прошлый губернатор подавал заявку, он таким образом пытался ответить на вызовы времени.

Даже если проекта не будет — никакой трагедии не случится. Наш проект — это один из инструментов, который нужно было правильно использовать. Но его можно было использовать правильно только в одном случае — если бы у нас был диалог с нацпарком. Диалога не получилось вплоть до сегодняшнего дня, к сожалению.

Пришел новый директор и говорит: вы все прошлые научно-технические советы в сторону отставьте и забудьте. Постойте, вы же ФГУ? Есть же правопреемственность. Если новый президент будет говорить, что законы, которые принимались при экс-президенте, — неправильные, то куда мы придем?

— Да не может он отменить. Даже Анатолий Калина не может нам сказать, что все прошлое — неправильно. Есть должностное лицо, которое нам написало: выполните все рекомендации в рамках ОВОС — можно, не выполните — нельзя.

С учетом выполнения рекомендаций экологов единственный реальный участок — это второй, в Рыбачьем. Там можно сделать грамотно, правильно, выполнив все требования ученых. А все остальное — спекуляции на тему природоохраны.

— Земли не можем оформить до конца. Сейчас Росимущество судится с сегодняшними арендаторами. Вся земля на косе является собственностью Российской Федерации и не подлежит приватизации.

Инвесторы, кстати, приходили. Но у них, после ознакомления с проектной документацией (демонстрирует огромную коробку с проектными материалами), два вопроса: что с землей и когда будет инфраструктура. С землей — мы в судах. На что инвесторы нам говорят: разберитесь сначала. С инфраструктурой — технические решения есть. Но я не могу заказать техусловия на присоединение, если еще не знаю, куда ведут эти коммуникации.

— Нет простого ответа.

— Думаю, что нет. Первого октября у вице-премьера Дмитрия Козака состоится совещание, и там, по итогам судебных решений и на основании оценки всех составляющих, будет принято окончательное и бесповоротное решение.