Жюльетт Бинош. Фото berlinale.de
Берлинале. День 1
— Берлин дико переменился! — предупредили меня перед выездом.
— Ну не знаю, я был там две недели назад, все как обычно.
— Ты все сам увидишь.
Высаживаюсь на Потсдамер платц. Мне нужно забрать свою аккредитацию. Я точно знаю, что это отнимет
Я был в нем десятки раз. Уверенно направляюсь к нему, как к старому другу. А его нет. То есть место то самое, но там больше нет туалета! Ищу его поблизости, но его нигде нет.
— Берлин уже тотально не то тот город, каким был раньше, — осознаю я.
Прихожу в здание «
— Вам не сюда, — объясняют мне.
— Как же так! Я был здесь десятки раз.
— Вы же теперь жюри. А у жюри аккредитация прямо на Потсдамер. Центральный вход, роскошное лобби, быстроходные лифты, всякие там ароматы.
Возвращаюсь на площадь. Все так и есть. И лифты, и ароматы. Нахожу нужный кабинет. Меня встречает смешная японка. Ее глаза превращаются в щелки.
— Жюри, — говорю я.
Она восхищенно кивает, а ее глаза становятся настолько узкими, что вовсе исчезают с лица земли.
Получаю свой бэджик и конверты с пригласительными. Вешаю бэджик на шею. А теперь меня можно снимать на телевидении. Весь мир должен узнать, что я жюри.
Иду в следующий кабинет. Там мне выдают фестивальную сумку. На этот раз она холщовая и выглядит так, что с ней запросто можно пойти на рынок, купить 10 кг отборного картофеля, и она выдержит.
Внутри сумки официальный каталог. Огромный. Выглядит так, как оружие массовое поражения.
Занимаю стратегически правильное место в «Старбакс» с видом на Красную дорожку и принимаюсь изучать пригласительные. И тут же узнаю, что я не только приглашен на церемонию открытия, но и то, что я туда не пойду.
Внизу мелким шрифтом написана зловещая фраза «Black tie». Буквально она означает «Черный галстук». Я
Прокат выглядит странно. На витрине костюм
— Мне нужен черный костюм, — говорю, — я звонил.
— Секундочку.
На вид хозяину примерно столько же лет, сколько сейчас было бы Чарльзу Дарвину. И вообще, он на него жутко похож.
Он появляется через 10 минут. В руках у него и правда черный костюм. Но это не совсем такой черный костюм, который я был бы готов надеть. То есть дело даже не в цвете, хотя я уверен: если бы секьюрити решили сравнивать мой костюм с черным цветом Audi, официального автомобиля фестиваля, то меня могли бы запросто забраковать. Это был черный, впитавший в себя минимум триста лет пыли.
Но дело было не в этом. Он и выглядел на 300 лет. То есть, наверное, в таком можно было бы легко появиться при дворе Людовика
Я отрицательно покачал головой.
Старик понес его обратно, а я остался наедине с шапкой Чингисхана. Я решил потрогать ее на прощание. Не зря же я сюда пришел. Шапка оказалась на удивление мягкой.
Я снова занял стратегическое место в «Стабакс», а передо мной стоял чайник имбирного чая. Начинало темнеть. И тут я понял, что в темноте любой костюм выглядит подходяще.
— А ведь фильмы показывают в темном зале, — подумал я, — и в этой темноте я в своих штруксах и майке запросто сойду за «Black tie».
Я это подумал, а потом переключился на
Ближе к восьми началась движуха. Появилась толпа любопытных, охрана, один за другим прибывали черные авто. Их них выходили звезды, их фотографировали, у них под ногами был красный ковер. Все кричали, свистели и радовались.
Прибыли Одри Тоту, Даррен Аранофски, Габриэль Бирн, Жюльетт Бинош… На Бинош было платье с таким вырезом, что у нее просто не оставалось места для того, чтобы хоть
Все они зашли внутрь Berlinale Palast и пропали на два с половиной часа.
Я прекрасно проводил время. Заказал еще чайничек, познакомился с девушкой с соседнего столика. Она оказалась режиссером из Чили. Она сообщила, что ненавидит платья.
— Дело не в том, что они мне не идут, и у меня в них ноги кажутся короткими, дело в том, что…
Она осеклась и внимательно на меня посмотрела. Она
— Ну, понимаешь, это, конечно, звучит глупо. Но мне не нравится, когда асфальт заглядывается на мои трусы.
— Что? — переспросил я, — Асфальт? А, ну конечно. Я понимаю.
Я понимающе покивал и отпил имбиря. Мы заказали по стаканчику глинтвейна.
— Mit schuss?
У них это означает, нужно ли в глинтвейн доливать ягермайстер.
Само собой, зачем спрашивать. Через два часа мы уже были в очень теплых отношениях. Она рассказала мне про свою бабушку. Та всю жизнь прожила в Андах, была коммунисткой и мечтала переехать в СССР.
Я посочувствовал мечтам ее бабушки.
Потянулись люди с показа. Фильм открытия назывался «Никто не хочет ночи», сняла его девушка из Барселоны по имени Изабель. Главную роль там как раз сыграла Жюльетт Бинош, весь фильм она проводит в тундре и носит меховую шапку. За соседними столиками
Версий было три:
1. Чтобы Жюльетт Бинош прошлась по Красной дорожке.
2. Чтобы сказать, что мы за феминизм и готовы два часа смотреть на мир без мужчин.
3.
Я начал прощаться с чилийкой. Не знаю, прощались вы
Она пожала мне руку и сказала, что ее зовут Тринидад. И ее имя на
И тут неожиданно опустилась кромешная ночь.
— Никто не хочет ночь, — подумал я. Я был рад, что у меня не было черного галстука. Иногда
Текст — Артем РЫЖКОВ