"Семейное счастие" на "Балтийских сезонах": репортаж "Нового Калининграда.Ru"

«Фоменки» (так актеров ласково называют коллеги и зрители) очень любимы театралами. Не зря за «Мастерской» уже давно закреплено неофициальное звание «один из лучших театров страны». 2 года назад калининградские поклонники уже имели возможность насладиться игрой актеров театра, что называется, «живьем» - в рамках «Балтийских сезонов» в Калининграде тогда прошел спектакль «Волки и овцы». В 2010 театр привез на фестиваль свой «камерный» спектакль, поставленный по не самому известному, раннему произведению Толстого «Семейное счастие». 

Изначально спектакль задумывался как постановка для малой сцены с минимумом декораций. Однако зрители оценили и полюбили «Семейное счастие» - спектакль хотели видеть не только в других городах, но и за границей, поэтому со временем с легкой руки режиссера его постановка претерпела изменения, превратившись из неторопливого «внеклассного» в публичные (про)чтения. 

Впрочем, на сцене, по-прежнему, ничего лишнего. Главные герои предстают перед зрителями в декорациях русского загородного дома 19 века. Сошедшая со страниц классика героиня Марья Александровна (ее играет Ксения Кутепова) рассказывает историю своей жизни, своего такого недолгого, такого призрачного и зыбкого женского счастья, которое (какие метаморфозы!) порой умещается в коротком слове «люблю», а порой разливается по залу бушующей волной душевных переживаний и неожиданных эмоций. Ее мужа Сергея Михайловича как будто только что достали из чулана и, слегка припудрив и стряхнув нафталин с плечиков сюртука, вывели на сцену – так органично актер Алексей Колубков смотрится в этих интерьерах. 

Героиня Кутеповой – девочка без возраста. Она то сорванцом порхает над неразобранным чемоданом, в котором, порой кажется, и спрятано их счастье, их ответы на все вопросы, то гранд дамой в траурных одеждах рассекает партер. «Тише, тише, тише…», - не понятно, кого успокаивает героиня – то ли свое сердце, то ли особо расчувствовавшегося зрителя. «Тише, тише, тише»… 

Тут, и правда, есть, кого успокаивать. Написанное в 1859 г. произведение Толстого в 21 веке как никогда жизненно и актуально. Выйдя замуж в цветущие 17 за своего более взрослого опекуна, героиня сталкивается со всеми прелестями и нюансами замужней жизни. За несколько месяцев этого «семейного счастия», которое они черпают очень большими порциями, их заглавное «Счастье жить для другого» дополняется трезвомыслящим: «…зачем для другого, когда и для себя не хочется?...» 

Вырвавшаяся из деревенского захолустья в Высший свет Петербурга, полный пороков и искушений, Марья Александровна слишком быстро взрослеет. Настолько быстро, что через несколько лет, вернувшись в родные стены, за привычным вечерним чаепитием, она уже не дурачится, не веселит окружающих, не флиртует с любимым, а только лишь давится чаем с баранками, а на самом деле – горькими слезами. 

История Толстого, поставленная Фоменко, это знакомая всем история упреков, ссор, измен и разочарований. Только когда «господин А» и «госпожа Б» проживут эту длинную, сложную, ненавистную совместную жизнь, придет понимание, что это и есть настоящее счастье – сидеть рядом, держать друг друга за руку и ни о чем, ни о чем не думать (и зачем нужны были все эти развлечения и острые ощущения?). Правда, вся ирония в том, что когда за спиной годы боли, упреков и переживаний, трудно вот просто так сидеть рядом, держать друг друга за руку и ни о чем, ни о чем не думать. Трудно забыть и простить. Остается плакать… 

Лев Николаевич и Петр Наумович создали удивительно гармоничный тандем. Там, где Толстому не хватает времени растолковать главное, на помощь приходят «фоменковские» нюансы: платье, небрежно висящее на манекене и струящиеся занавески – как символ беззаботной, юношеской жизни, наполненной мечтами и фантазиями; «сдержанные» шторы, одинаково аккуратно подвязанные – в самом упорядоченном периоде совместной жизни; муж-манекен, во время измен жены стоящий в тени, подобно навязчивой мысли, никак не выходящей из головы и только усиливающей муки совести. Порой Толстой не оставляет никаких надежд на благополучное разрешение семейной драмы, напоминая, что «каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». И только «фоменки» чуть сжалятся над зрителем, разбавляя «тяжелые» сгустившиеся краски кусками вырванного из воспоминаний света, удачным жестом, нелепой мимикой и таким точным воспроизведением толстовских строк.