Берлинале. День 1

— Берлин дико переменился! — предупредили меня перед выездом.

 — Ну не знаю, я был там две недели назад, все как обычно.

— Ты все сам увидишь.

Высаживаюсь на Потсдамер платц. Мне нужно забрать свою аккредитацию. Я точно знаю, что это отнимет какое-то время, может даже придется минут 20 стоять в очереди. Решаю для надежности сходить в туалет.

Я был в нем десятки раз. Уверенно направляюсь к нему, как к старому другу. А его нет. То есть место то самое, но там больше нет туалета! Ищу его поблизости, но его нигде нет.

 — Берлин уже тотально не то тот город, каким был раньше, — осознаю я.

Прихожу в здание «Martin-Gropius-Bau». Оно находится в пяти минутах от площади. Там проходит кинорынок, и там выдают аккредитацию.

 — Вам не сюда, — объясняют мне.

 — Как же так! Я был здесь десятки раз.

 — Вы же теперь жюри. А у жюри аккредитация прямо на Потсдамер. Центральный вход, роскошное лобби, быстроходные лифты, всякие там ароматы.

Возвращаюсь на площадь. Все так и есть. И лифты, и ароматы. Нахожу нужный кабинет. Меня встречает смешная японка. Ее глаза превращаются в щелки.

 — Жюри, — говорю я.

Она восхищенно кивает, а ее глаза становятся настолько узкими, что вовсе исчезают с лица земли.

Получаю свой бэджик и конверты с пригласительными. Вешаю бэджик на шею. А теперь меня можно снимать на телевидении. Весь мир должен узнать, что я жюри.

Иду в следующий кабинет. Там мне выдают фестивальную сумку. На этот раз она холщовая и выглядит так, что с ней запросто можно пойти на рынок, купить 10 кг отборного картофеля, и она выдержит.

Внутри сумки официальный каталог. Огромный. Выглядит так, как оружие массовое поражения.

Занимаю стратегически правильное место в «Старбакс» с видом на Красную дорожку и принимаюсь изучать пригласительные. И тут же узнаю, что я не только приглашен на церемонию открытия, но и то, что я туда не пойду.

Внизу мелким шрифтом написана зловещая фраза «Black tie». Буквально она означает «Черный галстук». Я какое-то время пытаюсь себя убедить, что это название фильма открытия, а никакой не дресс-код. Но не очень-то выходит. В общем, «Черный галстук» подразумевает, что нужен костюм, белая рубашка и черный галстук. Дело плохо. У меня с собой только джинсы, штруксы и пиджак. И я понимаю, что даже если я одену джинсы и штруксы друг на друга, нацеплю на шею черный носок и побелю свою черную майку, мне это все равно не поможет пройти. Наслаждаюсь чаем с лемонграсс. От чашки исходят облачка пара. Небо синее, я выдыхаю, изо рта вырывается еще одно облачко, я спокоен, я дзен. Гуглю пункты проката черных галстуков. Один совсем недалеко, залпом выпиваю чай, он обжигает рот.

Прокат выглядит странно. На витрине костюм женщины-кошки и шапочка, которую обычно одевают доминатрикс в БДСМ. Внутри еще лучше. Весь набор инструментов испанской инквизиции, наряд Иосифа Сталина и парик Эйнштейна.

 — Мне нужен черный костюм, — говорю, — я звонил.

 — Секундочку.

На вид хозяину примерно столько же лет, сколько сейчас было бы Чарльзу Дарвину. И вообще, он на него жутко похож.

Он появляется через 10 минут. В руках у него и правда черный костюм. Но это не совсем такой черный костюм, который я был бы готов надеть. То есть дело даже не в цвете, хотя я уверен: если бы секьюрити решили сравнивать мой костюм с черным цветом Audi, официального автомобиля фестиваля, то меня могли бы запросто забраковать. Это был черный, впитавший в себя минимум триста лет пыли.

Но дело было не в этом. Он и выглядел на 300 лет. То есть, наверное, в таком можно было бы легко появиться при дворе Людовика 14-го, но точно не на открытии фестиваля.

Я отрицательно покачал головой.

Старик понес его обратно, а я остался наедине с шапкой Чингисхана. Я решил потрогать ее на прощание. Не зря же я сюда пришел. Шапка оказалась на удивление мягкой.

Я снова занял стратегическое место в «Стабакс», а передо мной стоял чайник имбирного чая. Начинало темнеть. И тут я понял, что в темноте любой костюм выглядит подходяще.

 — А ведь фильмы показывают в темном зале, — подумал я, — и в этой темноте я в своих штруксах и майке запросто сойду за «Black tie».

Я это подумал, а потом переключился на что-то другое.

Ближе к восьми началась движуха. Появилась толпа любопытных, охрана, один за другим прибывали черные авто. Их них выходили звезды, их фотографировали, у них под ногами был красный ковер. Все кричали, свистели и радовались.

Прибыли Одри Тоту, Даррен Аранофски, Габриэль Бирн, Жюльетт Бинош… На Бинош было платье с таким вырезом, что у нее просто не оставалось места для того, чтобы хоть где-то поместить грудь. Я отпил имбиря.

Все они зашли внутрь Berlinale Palast и пропали на два с половиной часа.

Я прекрасно проводил время. Заказал еще чайничек, познакомился с девушкой с соседнего столика. Она оказалась режиссером из Чили. Она сообщила, что ненавидит платья.

 — Дело не в том, что они мне не идут, и у меня в них ноги кажутся короткими, дело в том, что…

Она осеклась и внимательно на меня посмотрела. Она как-будто оценивала, можно мне такое говорить или нет. Видимо, я прошел ее тест на внутреннее безумие, потому что потом она продолжила.

 — Ну, понимаешь, это, конечно, звучит глупо. Но мне не нравится, когда асфальт заглядывается на мои трусы.

— Что? — переспросил я, — Асфальт? А, ну конечно. Я понимаю.

Я понимающе покивал и отпил имбиря. Мы заказали по стаканчику глинтвейна.

— Mit schuss?

У них это означает, нужно ли в глинтвейн доливать ягермайстер.

Само собой, зачем спрашивать. Через два часа мы уже были в очень теплых отношениях. Она рассказала мне про свою бабушку. Та всю жизнь прожила в Андах, была коммунисткой и мечтала переехать в СССР.

Я посочувствовал мечтам ее бабушки.

Потянулись люди с показа. Фильм открытия назывался «Никто не хочет ночи», сняла его девушка из Барселоны по имени Изабель. Главную роль там как раз сыграла Жюльетт Бинош, весь фильм она проводит в тундре и носит меховую шапку. За соседними столиками какие-то канадцы обсуждали кино. Они обсудили его за две минуты. Ключевым словом была скука. А потом они принялись обсуждать, почему организаторы выбрали именно этот фильм для открытия.

Версий было три:

1. Чтобы Жюльетт Бинош прошлась по Красной дорожке.

2. Чтобы сказать, что мы за феминизм и готовы два часа смотреть на мир без мужчин.

3. Из-за того, что сейчас зима, а там повсюду снег.

Я начал прощаться с чилийкой. Не знаю, прощались вы когда-нибудь с чилийками или нет, но это нелегкая задача. Под конец я пообещал, что прилечу в Чили через два года. Иначе было никак не попрощаться.

Она пожала мне руку и сказала, что ее зовут Тринидад. И ее имя на 22-м месте по популярности среди женских имен в Чили. Я сказал ей, что меня зовут Артем, а моего сына — Том. Я не могу сказать, на каком месте по популярности было мое имя, но имя Том явно на самом последнем.

И тут неожиданно опустилась кромешная ночь.

— Никто не хочет ночь, — подумал я. Я был рад, что у меня не было черного галстука. Иногда все-таки важно оставить черный галстук дома. Я прямо увидел заголовок: «Черный галстук спас меня от плохого фильма».

Текст — Артем РЫЖКОВ