Берлинале. День 4

Солнечное утро середины зимы. Я сижу в холле отеля «Grand Hyatt», еще рано, и в холле почти никого нет. Лучи солнца находят сложный путь к моих глазам сквозь тени от небоскребов. В стаканчике дымится свежезаваренный имбирь. Каждый глоток целителен. Каждый глоток отдается в организме благодарным «О, да!». Семидневная щетина топорщится от удовольствия, как стрелы дикобраза, а глаза неустанно бегают по отчетам о вчерашних премьерах. Все-таки, наверное, надо пойти посмотреть на новую девушку Джеймса Бонда в «Дневниках горничной», а на это правильно, что не пошел: на ней было ужасно безвкусное платье, я бы не смог смотреть с ней фильм, зная что она тут поблизости сидит в этом отвратительном платье. Я даже почувствовал, как мои мысли принимают такой дребезжащий старческий тон, все мысли перемазаны подушечками с румянами, а моя пластически вылепленная скула сейчас пластично отвалится и с грохотом упадет на пол.

Меня кто-то негромко окликнул. Человек стоял за спиной, мне нужно было обернуться, чтобы понять, кто это. Делать этого не хотелось, колючки дикобраза были решительно против, тем более что я точно никого не ждал, а просто встречал утро в «Grand Hyatt». Такая маленькая роскошь. Голос окликнул снова.

— Вы меня ждете?

Говорили по-английски. Голос был смутно узнаваем. Я обернулся. Передо мной стоял Ян МакКеллен и улыбался.

— Ну, конечно, уже много лет жду, — попытался пошутить я, но как-то не очень шутилось в присутствии Магнито из «Людей Икс».

— Пойдемте.

Он улыбался и буквально за рукав тащил меня на улицу; совершил несколько ловких поворотов, привычно защищаясь полями шляпы от прохожих — видимо такая звездная привычка, — заскочил в какой-то небольшой закуток, и мы оказались в какой-то крошечной чайной. Это, правда, была одна из тех чайных, где по утрам легко подают шампанское. Он элегантно махнул рукой — принесли бокалы и ведерко со льдом.

— Ну ладно, раз уж вы меня так рано вытащили, давайте сразу рассказывайте.

Я понятия не имел, о чем идет речь. Было очевидно, что он меня с кем-то перепутал. Моя щетина, клетчатая рубашка и пиджак, campers на ногах… кем я, по его мнению, мог быть?

Само собой, мне не хотелось его спугнуть. Еще нет десяти утра, я сижу с Гэндальфом Серым из «Властелина колец» в какой-то тайной забегаловке на Потсдамер Платц, и он явно чем-то заинтересован. Его нереальные голубые глаза кидали в меня веселые молнии, и я не хотел, чтобы за ними последовал гром. Мы чокнулись. И я смело предложил тост:

— За проект!

Я подумал, что это был 100% безошибочный тост. По такому меня не раскусить. Ведь явно за всем этим стоял какой-то проект. С одной стороны, я вроде бы знал, о чем идет речь, а с другой — мой тост был непроницаем.

— А что вас в нем заинтересовало? — осторожно принялся выяснять я.

— Ваша дерзость, конечно. То, как вы сумели взломать мою почту и втиснуть среди моих напоминалок одну самому себе. Мне понравился ваш стиль. Все так лаконично, без всяких там эпитетов и рюшечек, и даже ошибку сделали в том слове, в котором обычно ее делаю я. Блестяще, мой юный друг! Я подумал, что раз вы на такое оказались способны, должно быть, вы талантливый сценарист. И вот я здесь.

Я начал понимать, что произошло. Какой-то сценарист взломал его ящик, залез в его заметки и написал заметку от имени МакКеллена. Что-то вроде «Встреча в лобби „Grand Hyatt“. Возможно, интересный сценарий».

Я решил действовать, исходя из этого. Сделал огромный глоток шампанского, и тут же внутри у меня сверкнул салют и как следует громыхнуло.

Единственный выход — рассказать ему мой старый сюжет. У меня было несколько, но я решил, что тот, что про уикенд на Куршской косе и то, как трое друзей три дня наблюдают за загорающей в отдалении девушкой и мечтают о ней, а потом выясняется, что это тело утопленницы, явно не подходит. О выборах нового мэра — тоже не то. А вот о тотальном телевидении ему может понравиться. И я рассказал. Я, может быть, говорил немного сбивчиво, но довольно четко. Мне помогало то, что я уже не в первый раз рассказывал это.

— Все очень просто. Представьте, что в мире телеканалов ровно столько, сколько людей. 6 миллиардов людей и 6 миллиардов телеканалов. Жизнь каждого человека — это телеканал. За ней можно наблюдать. Платишь человеку один евро и смотришь. Те, кто живет интересной жизнью, богачи. Те, кто живет скучной, живут бедно. И везде есть рейтинги. Главный герой на 150-тысячном месте в своем маленьком 400-тысячном городе. Он целыми днями валяется на диване, смотрит за жизнью своей соседки, слушает музыку и больше, можно сказать, ничем не занят. Соседка его не замечает, и однажды он понимает, что если он хочет это изменить, то должен начать двигаться. И он начинает совершать подвиги. Его рейтинг растет, его баланс на счету — тоже…

Я прервался. Собственно говоря, я рассказал самое главное. Он профессионал, он поймет, стоит это чего-то или нет.

— Это интересно, — сказал он, немного помолчав, — это интересно, потому что, с одной стороны, это вроде бы фантастика, а с другой стороны — именно так все и устроено.

— Да.

— А какая у меня роль?

— А вы будете знаменитостью, которая случайно приехала в город, и весь город тут же переключил канал на вашу жизнь.

— То есть драматическая? Я ломаю расстановку сил. Все местные герои вдруг делаются ничтожными, они недовольны, они злы, они хотят от меня избавится?

Я молчал. Он смотрел на меня и улыбался.

— Спасибо. Вот карточка моего агента. Он взмахнул рукой и исчез.

И тут принесли счет.

Я уже вжился в роль, а потому попросил записать на счет Яна МакКеллена.

16:00. Вокруг Красной дорожки небольшой человеческий потоп. Гала-премьера «Шерлока Холмса». Но только это не этот молодой и наглый Шерлок Холмс в исполнении Бенедикта КамбербУтча. И не нервный боксерский Холмс в исполнении Роберта Дауни младшего. Это Шерлок Холмс-старик, ему 93 года, на дворе 1947 год, он живет на ферме в Сассексе, увлекается ботаникой, потихоньку теряет память, давно растерял всю славу — его играет 76-летний Ян МакКеллен.

МакКеллен прибывает в том самой наряде, что с утра, в шляпе, шарфе и кедах. Выглядит он намного моложе, чем наши молодые люди с заспиртованными в колбах душами. Он активен, весел, он ведет себя почти как панк. Возраст выдает только кожа на лице, но кожа на лице для меня уже давным-давно не признак старости. Морщины на лице означают только, что ты не стесняешься морщин, не стесняешься своей жизни и поступков, которые эти морщины оставили, морщины на лице — это наш персональный портрет Дориана Грея, наши кольца на дереве, отражение нашего смысла жизни. В 20 лет, конечно, морщин еще нет, но на самом деле они уже там где-то пролегают потихоньку: каждый твой поступок, каждая улыбка, каждое предательство друзей и каждая ложь их каким-то особенным образом формируют. И к сорока все твое тайное уже явное. К сорока уже можно встречаться с лицами, а не со словами, которые произносят лживые рты. МакКеллен, спасибо, в 76 лет ты сумел остаться рыцарем в сияющих доспехах. Ты даешь нам всем 40-летним шанс прожить еще столько же. И оставаться людьми.

17:00. Фильм все еще идет, но мы уже знаем, что это за фильм. Я потихоньку включаю айфон, чтобы все это записать, хотя бы немного. Это прекрасный фильм, это не для тех, кто любит супер-расследования и мега-злодеев — это о смерти, об умирающем великом человеке, которого предают его собственные методы логики. Светлый фильм, МакКеллен бесподобен, все эти хрупкие интонации и человеческое тепло, эта угасающая жизнь, которая продолжает светиться, как падающая сквозь все небо звезда.

Я написал домой о том, что сегодня повстречался с МакКелленом. А у меня попросили автограф. И я понял, почему мне даже в голову не пришло попросить автографа. Я, мне кажется, ни разу в жизни не просил. Потому что тогда все настоящее общение тут же рушится, обваливается, как снежная лавина, Как только просишь автограф, эти люди включают режим «я — звезда». А до того они нормальные смертные люди, как ты и я.

Текст — Артем РЫЖКОВ