— Темы, которые обсуждаются на симпозиуме в БФУ — то, что будет составлять будущее биомедицинской науки в ближайшие, наверное, лет 50. Это магистральное направление современной медицины: с одной стороны, мы должны очень глубоко понимать происходящие процессы (ведь речь о молекулярной медицине), во-вторых, она должна быть персональная, в-третьих, нужно интегрировать всё на основе одной из важнейших систем, которые есть в человеческом организме — нашего иммунитета. Иммунитет — это не только борьба с бактериями, вирусом, с ковидом, чем-то еще. Иммунитет — система поддержания нас «как мы есть», то, что делает меня мной, вас — вами. То. что на протяжении нашей жизни сохраняет нашу целостность. Каждую минуту внутри человека образуются патогены, каждые несколько минут в нас возникает раковая клетка: мы живем, и живем десятилетия, хотели бы жить столетия; понимание основ работы иммунитета даст нам ответ и на вопрос, как продлить нашу жизнь, как сделать так, чтобы люди после 50−60−90−100 лет жили активной полноценной жизнью. Во все, что происходит с процессами развития, с процессами старения, и с этим связано большое количество болезней человека — во все это так или иначе в них вовлечен иммунитет. Если мы будем этим управлять, понимать, как это работает, мы будем управлять жизнью человека, продлевать ее, делать насыщенной.

Сколько мы будем жить конкретно в состоянии вот таком? Это как с водительскими экзаменами — когда сдашь, тогда и получишь права. То есть когда мы достигнем уровня коллективного иммунитета определенного, после чего заболеваемость из эпидемической, пандемической, перейдет в спорадическую — обычную сезонную простудную историю: когда к лету становится полегче, а с осени начинаются проблемы. Рано или поздно мы к этому придем. Если мы хотим уже после нового года начать жить нормально, надо просто прививаться. Либо мы переболеем все, либо привьемся, третьего не дано. Но непривитые болеют тяжелее, умирают чаще. По-моему, проще предохраняться, чем ставить свою жизнь на кон, это не та ставка, не та игра, с которой стоит шутить. Сейчас серьезно заговорили о проблеме антиваксеров, везде это обсуждается: пора перестать врать себе и людям, прививки работают, вакцины эффективны, никаких последствий ни приближенных, ни даленных нет. А вот последствия для непривитых есть — если человек не умер, слава богу, то велики шансы получить так называемое постковидное осложнение и еще очень долго выкарабкиваться из этой истории. Ответ на этот вопрос — все в наших руках. Тот редкий случай, когда каждый гражданин может повлиять на жизнь общества. Но чему удивляться — до сих пор есть люди, которые верят, что земля плоская. И объясняют это в интернете, который предоставляется спутниками, летающими вокруг земного шара.

Будут ли новые пандемии? Да, безусловно. До рубежа XX и XXI веков нам, конечно, были известны коронавирусы, но они вызывали лишь сезонные простуды, их не считали проблемой. Потом в Южном Китае появился первый коронавирус, вызывавший острый респираторный синдром, после которого люди тяжело болели и умирали, и наиболее прозорливые ученые обратили внимание уже тогда, почти 20 лет назад, на эту группу вирусов. Заговорили о том, что мы недооцениваем ее, у нее высокий эпидемический потенциал. Но затем все вроде успокоилось, с 2002—2003 года мы не регистрировали случаев тяжелого острого респираторного синдрома вируса SARS-COV-1. Проходит совсем немного времени, и в 2012−13−15 годах начинает лихорадить Ближний Восток, появляется «родственник» вируса SARS, MERS так называемый — ближневосточный респираторный синдром. Там совсем тяжелая история, он до сих пор прорывается в человеческую популяцию, но в его случае погибает каждый третий, штука страшная. Тогда все уже всерьез заинтересовались коронавирусами. Прошло совсем немного времени — и «жахнул» еще один коронавирус, нынешний. Для людей, которые поддерживают абсолютно бредовую идею об искусственном происхождении коронавируса, могу сказать, что совершенно недавно в очень труднодоступном отдаленном районе Лаоса экспедиция ученых обнаружила в летучих мышах, которые не имели до этого никакого контакта с людьми, вирус, прекрасно инфицирующий человека. В культуре клеток он размножается так же, как коронавирус, и очень на него похож, но это не он. Это новый тип, который, будь бы дело не в джунглях, а в городе или деревне, вполне мог бы заразить людей. Более того, эпидемический потенциал группы коронавирусов такой, что мы вправе ожидать появление новых вариантов в ближайшие годы.

Нет, никто коронавирусы не выводил, более того, я вам скажу, что любой человек, который мало-мальски понимает в молекулярной биологии, в таких вещах, как клонирование, редактирование генома, биоинженерия и так далее, вам любой скажет — нет, у ковида 100% естественное происхождение. Не так делается искусственная конструкция. Мы умеем это делать, нам это нужно для изучения определенных свойств. Вы слышали о вирусах гепатита В, С? Использовать специальных животных, в которых вирусы размножаются, иногда очень сложно. Вот вирус гепатита можно в броненосце культивировать — но это очень экзотическое лабораторное животное. А в мышке он не размножается. Поэтому делают псевдовирусную конструкцию: берут часть одного вируса, вставляют в другой, который в мышке размножается — ставят эксперимент. И это видно, смесь бульдога с носорогом получили в итоге. Я уже говорил о находке в Лаосе ближайшего родственника коронавируса (все говорили, а где его родственник?) — ну вот нашли в природе, среди летучих мышей, которые никогда ни с кем не общались, там просто естественный резервуар возбудителей этой инфекции. А как конкретно коронавирус от мышки попал к человеку — это сейчас не важно. Важно, что они в природе есть, и нужно быть готовым к тому, что придет еще один. И второй, и третий, и пятый. А то, что кто-то из ученых мог, изучая его, сам заразиться и выйти заразить коллег — это говорит о его культуре. То, что специально могли заразить, — конечно, нет, совершенно не так распространяют вирусы. В конце концов, идея создания биологического оружия не нова, это, так сказать, целая наука, и у нее есть свои каноны. И любой специалист по радиационной, химической, биологической безопасности, у нас военные этим занимаются, скажет: не так это делается. Коронавирус как оружие вариант плохой. Если предположить, что кто-то это создавал, то это больной человек, нормальный бы так не стал делать ученый.

Фармлобби, которое делает вдогонку таблетки? Если бы лобби было в этом заинтересовано, то сначала бы сделали таблетки, а потом уже вирус. Только сейчас появляются более или менее эффективные препараты. Не вот эти попытки применять глистогонные или ветеринарные, противомалярийные средства, которые от отчаяния люди использовали поначалу, когда хватались за все, потому что казалось, что помогает. Выяснилось, что нет, не помогает. Специализированные препараты, которые сейчас в том числе в России создаются — кстати, об этом тоже говорилось здесь, на симпозиуме в Балтийском федеральном университете, — помогающие иммунитету бороться с коронавирусом напрямую, они вот только сейчас выходят. Вот только сейчас регистрация проходит в США, в Китае, Европе, в России — как-то фармлобби сильно тормозит. Простите, плох тот бизнесмен, который через два года после реализации проекта прибежал с продуктом. Не сходятся концы с концами. Но любителей теории заговора все это не волнует, они живут в своем мире и на неудобные факты внимания не обращают.

Китай отреагировал прекрасно, но давайте говорить почему. Давайте скажем вот этим всем ноющим по поводу неудобств масок и QR-кодов: да у нас либеральнейшее, гуманнейшее правительство, которое со всеми нянчится, не дай бог, никого обидеть не хочет. Так, как это было в Китае — а я там был два раза и видел все это своими глазами — ребята, с вами там просто никто бы не стал разговаривать. Вы либо маршируете в тюрьму, либо маршируете в маске, в перчатках и строго по месту назначения, а на улице не выходите. И когда я слышу, как говорят, ах, мы не можем справиться — так мы друг друга жалеем. У меня есть фотография, я в центре Гуанчжоу, где проживает 25 миллионов человек, и в разгар рабочего дня там никого. Я еду в вагоне метро, и нас там двое, я и коллега. Вот что такое карантин по-китайски. И с прививками там никто не церемонился, построили и вперед — иначе ты не выйдешь и не зайдешь в собственный дом. Может, это жестоко, но эффект-то есть.

Вирус меняется, что естественно. Но абсолютное большинство мутаций для вируса неблагоприятны, это известно очень давно, благоприятны считанные доли процента. Магистральный путь эволюции вируса: повышение его заразности и стремление закрепиться в человеческой популяции, чтобы мы им болели как можно дольше. В идеале стать вообще хроническим — мечта любого паразита: жить вместе с хозяином долго, желательно всю его жизнь. При этом не сильно его убивать, потому что, когда умирает хозяин, паразит умирает тоже. Но, как это ни цинично звучит, от любой новой болезни прежде всего умирают крайне восприимчивые индивидуумы. От любой новой заразы первыми умирают те, кто к ней максимально чувствителен. Потом болеют и иногда умирают люди просто с повышенной чувствительностью, потом — с умеренной, и всегда остаются какие-то доли процентов людей, которые генетически не болеют этой конкретной болезнью. Они могут болеть другими. А, поскольку это доли процента, то вакцинировать надо всех.

Чем больше людей болеет, тем больше пространство у вируса для изменений. Недаром основные варианты вируса, которые циркулировали до этого, возникали, например, в Великобритании, где на первоначальном этапе считали: пусть население переболеет, так будет лучше. Потом-то они признали, что это была ошибка — но в начале эпидемии-то в Великобритании были одни из самых высоких показателей заболеваемости и смертности. То же самое в Бразилии, где один из ярых антивакцинаторов президент, и с ним министерство здравоохранения бьется не на жизнь, а на смерть. В Южной Африке. И, наконец, в Индии, где полтора миллиарда человек в условиях скученности, а охват населения вакцинации крайне низкий. Там вирус постоянно эволюционировал — и появился штамм дельта, который оказался агрессивнее и злобнее прочих, вытеснив остальных: абсолютное большинство заразившихся в нашей стране, 99%, сейчас болеют дельтой, которая пришла на смену первичному штамму уханьскому и так далее. Это получилось потому, что огромные массы людей болели одновременно.

А надо понимать, когда человек болеет, в нем живет миллиард вирусных частиц. Когда болеет миллион человек, в них живет миллион миллиардов вирусных частиц. Речь идет об огромных числах. И даже если у каждой сотой будет мутация, мы будем иметь в популяции миллионов больных миллиарды, триллионы вирусов-мутантов, из которых кто-нибудь может оказаться вот тем счастливым с точки зрения вируса вариантом, который завоюет весь оставшийся мир. И чем ниже вакцинальный охват, чем меньше коллективный иммунитет, тем больше эта кормовая площадка для вируса, и тем проще им эволюционировать в более совершенную с их точки зрения, более агрессивную форму.

Для того, чтобы это эволюционирование вируса прекратилось, в целом мы должны ориентироваться на цифру, когда порядка 80% населения имеет защиту от вируса. Тогда он сможет заражать, грубо говоря, лишь каждого пятого, шестого, десятого, — ему просто будет кушать нечего, размножаться негде. Сейчас же и вакцинированные заболевают за счет того, что очень много невакцинированных. Когда мы войдем в эту спорадическую форму, как только вакцинальный пресс достигнет сопротивления этих больших чисел, конечно, резко упадет заболеваемость среди вакцинированных. Потому что я, например, как вакцинированный и контактирующий постоянно с вирусом в своей работе, не заболеваю. Какая-то часть заболевает — остальные-то нет.

Я хочу, с одной стороны, обнадежить, с другой стороны — расстроить. Надо понимать четко, что в признании-непризнании отечественных вакцин нет никакой медицинской составляющей. Это чисто политическая игра, причем безобразная. Это уже все говорят, и в международном медицинском сообществе тоже, что нужно ускорить взаимное признание вакцин, это ни к чему хорошему не приведет. Но есть свои, так сказать, нюансы. Это с одной стороны. С другой — сейчас последний пакет недостающих документов во Всемирную организацию здравоохранения передали наши производители вакцины. Надеюсь, что больше тем чиновникам придумывать уже будет нечего. То есть это вопрос месяцев двух-трех. Но надо понимать, что кто хочет — признает российские вакцины и так, в двустороннем порядке. Все сравнительные испытания уже пройдены. Уже миллионы опубликованы данных по эффективности — по крайней мере, «Спутник» показал себя с наилучшей стороны: самый придирчивый, самый недоброжелательный недоброжелатель ничего сказать против статистики применения не может. Увы, в коронавирусной истории политики, экономики больше, чем медицины. Больше сиюминутных интересов отдельных элит, государств, чем гуманизма, чем желания спасать людей. Вот это очень обидно.

У нас совершенно четко в стране осознают новые вызовы, и сейчас принята замечательная программа, с моей точки зрения, как человека, работающего в научной организации Роспотребнадзора. Она называется «Санитарный щит страны» и предусматривает развитие, с одной стороны, системы «дозорного» оповещения о возможных вспышках заболеваний, эпидемий и так далее. С другой — мы сейчас создаем новые диагностические платформы, чтобы получить новую диагностическую систему: пусть не летучие мышки, а ползучие крыски принесут нам какую-то другую инфекцию — мы должны в течение буквально нескольких дней после определения возбудителя создать диагностические системы, чтобы выявлять больных, и в течение месяца-полутора получать прототипную вакцину, которая дальше будет проходить весь цикл клинических испытаний. В принципе, коронавирусная инфекция в этом плане очень помогла. Она очень продвинула готовность государства, потому что всем стало понятно, что в биомедицину надо вкладывать. И сейчас хорошие времена в том числе для иммунологов, бактериологов, вирусологов наступают. Должны быть службы готовности. Ведь пожарные должны существовать постоянно, потому что нельзя создавать пожарную охрану, когда загорелось. Милиция должна существовать до того, как произошло преступление — и заниматься профилактикой. И вот точно так же инфекционная медицина — это медицина готовности. С одной стороны, она должна предотвращать, с другой — быть готовой внезапно лечить большое количество людей. Наверное, будет не очень выгодно содержать большой госпиталь, потому что не все койки будут заняты. Но когда повезут больных, куда-то же их класть надо? И в Советском Союзе это прекрасно понимали, и у нас одна из лучших инфекционных служб в мире была, и, слава богу, до конца дооптимизировать не успели наши оптимизаторы здравоохранения. Поэтому, я думаю, теперь мы займемся дальнейшим совершенствованием этой системы.