Живем мы на руинах свинофермы. Раньше тут были большие комплексы, телятник был. Но потом колхоз «разбомбили», одни развалины остались. Сейчас здесь где-то семей десять всего, четыре дома на два хозяина и два дома на одного хозяина. Там дальше еще есть хутор, но туда вообще никак — ни проехать, ни пройти. Там женщина живет, уже за 90 ей — слепая, глухая. За ней дочка ухаживает. А так дома наши здесь есть. И таксофон у нас есть. «Тарелки» у людей, телевизор смотрим. Больше ничего нету, интернет здесь не ловит. Магазин ближайший в Краснополянском, в соседнем поселке.

Пройти к нам только по подвесному мосту этому и можно. Теперь хоть ограждения есть и доски поменяли. Раньше досок не было, мы сами их латали. Дети наши проваливались. Дочка вот моя по самую макушку провалилась, вся в синяках была. А когда маленькая еще дочка была, я успела её за бант только схватить, а так улетела бы вниз. Поскользнулась, упала. Вон тут мальчишка живет, он тоже падал с этого моста. Да многие падали. Просто Бог миловал, что живые они остались.

А мой муж здесь погиб, на этом мосту. Шли мы с гостей с деревни, Новый год был, лет 10 назад. Он и поскользнулся. А как раз получилось, что дождь прошел, потом снег. Мороз шандарахнул, этот снег в лед превратился, а к утру опять дождь. Я шла впереди с сыном и двухлетней дочкой. А он сзади идет. И только слышу: «Ааа!». Он улетел вон туда, упал на этот пенек и шею сломал. Висел прямо на этих вот ветках.

Вот когда муж погиб, я трамбила-бомбила, чтобы доски хотя бы постелили. Чтобы можно было идти без страха. И ограждения сделали, но это уже в прошлом году. Но даже сейчас маленький ребенок будет идти — пространства хватит ему улететь. А когда дождь идет или снег, эти доски намокают, очень скользко. И все боишься, что от веса они рухнут и ты вместе с этим мостом вниз улетишь. Опоры-то там никакие!

Больных на носилках через этот мост выносят. Скорая подъехала, когда женщину тут парализовало, её на носилках через этот мост несли. Когда отца моего дома парализовало, с горем пополам мы его отсюда вывезли, вот так вот его кидало, бедного, на этих носилках. Со всех сторон мы его держали, чтобы его не выкинуло с носилок. Вообще-то врачи к нам обычно не ходят. Они спрашивают: откуда звоните? С Заречья? Мы не пойдем, мы моста боимся.

Покойников точно так же на носилках несут. Мою бабушку через этот мост выносили, когда она умерла. Милиция приехала, катафалк. И они ее так и уносили отсюда. Потом вторая бабушка, соседка, умерла. Ее точно так же, через мостик этот вынесли. Мы покойников всех так уносим, потому что гроб через этот мост не пронести, а носилки еще так-сяк. Когда муж мой умер, мы через речку прямо на тракторе увозили гроб. Отец умер летом — и точно так же, через речку, потому что был дождь и машины к нам заехать не могли.

Завидуют здесь немного соседнему поселку. В Краснополянском хоть вода есть. Хоть и ржавая, техническая, ей даже стирать нельзя. Но у нас и такой нет, один-единственный колодец на все село. Сейчас воды густо, а летом — пусто. Пересыхает, хоть «караул» кричи. Раньше башня была водонапорная. Но бывшая председательница сельсовета её вывезла — то ли на металлолом... Не знаю, куда. Но воды в ней все равно не было, потому что бог еще знает в какие времена украли насосы. Мы себе выкопали колодец, хоть какой-то цивилизации хочется. Но к лету он все равно пересыхает, хоть и 10 колец мы опустили.

Нас отсюда все переселяют. Несколько лет назад в клубе собрали, в Краснополянском. Пообещали, что нам построят дома. И вот все еще «строят», с 2002 года. Боос сначала нас переселял, потом Цуканов начал переселять. Теперь ни Бооса, ни Цуканова. И клуба тоже нет, продали его к чертовой матери.