Актриса

Я мечтала купаться в овациях, стоя одна на сцене столичного театра. А теперь, как тысячи других актеров и актрис, играю в провинциальном театре второстепенные роли.

Это моя мечта — играть. Чтоб мною любовались. Именно любовались, так, как смотрят на алмаз. Им любуются.

В театральный институт я поступила без проблем. Я очень хотела, а когда ты одержима мечтой, то переспать с ректором не сложно. Никаких моральных мук. Главное, что он не обманул и выполнил обещание. Уже на первом курсе я поняла, что, в общем-то, никакого таланта у меня нет. Так, способности на одну октаву из восьми. Это знаю я, но об этом больше никто не должен знать. На нашем курсе по-настоящему была талантлива Кристина. Вот у кого таланта на весь диапазон! Мы всей группой это понимали, но об этом тоже никто не должен был знать, это был наш секрет. Она сильно выделялась на нашем фоне. А фоном никто из нас быть не хотел, и мы ей мелко пакостили. В общежитии воровали еду, прятали тексты ролей, не давали списывать на занятиях. Мы делали это, даже не сговариваясь. А когда у кого-то из нас случался день рождения, мы все старались Кристину напоить. А на следующий день на занятиях невзначай говорили о ее плохом самочувствии педагогу, и ее снимали с ролей. Это было как награда нам за наши старания. И мы все бежали ее жалеть, а внутри у нас было хорошо. Потом становилось ясно, что никто из нас не может так сыграть роль, и ее восстанавливали. В столичный театр ее приняли уже на 4 курсе института, а нас по окончании — нет. Ни в один, ни одного. А фокус, как когда-то с ректором, мне не удался. Нет, сам фокус удался, но главный режиссер обманул. В провинциальный театр меня взяли без проблем. Просмотр мне явно не удался, ни для кого опасности я не представляла, поэтому труппа была настроена положительно и все были «за». Определили маленькую зарплату и какую-то там ставку. Но это поначалу «какую-то», а потом ставка стала важна. Если у тебя маленькая ставка, значит, ты худший из худших. Мы это все понимаем, но об этом никто не должен знать.

И вот такой весь коллектив на одну октаву. Если кто-то выбивается из всей нашей односортной толпы (нет, подождите, не толпы, — труппы), его тут же бьют по рукам и ногам. У нас много свободного времени, поэтому кости перемываем друг другу тщательно и досконально. Вы можете себе представить, чтобы в металлургическом цеху друг другу перемывали кости? Там нет времени, а у нас есть. И если вы думаете, что мы переживаем друг за друга, вы очень сильно ошибаетесь. Из серой массы таких же, как ты, очень сложно выделиться — нет таланта. А еще я ненавижу, когда приезжают антрепризные спектакли. И люди идут смотреть на ту самую Кристину. А я не люблю, когда меня, как котенка, тыкают в отсутствие таланта. Я ненавижу, когда мне показывают, как нужно играть, поэтому мы не ходим на приезжих артистов. Это мы распространяем слухи о плохом качестве их постановок и пороках известных артистов.

Теперь мне уже достаточно лет, и я могу взять под свое крыло молоденькую артистку, но с условием присутствия в моей команде. У нас в театре, так сказать, группировки. Талантливые люди всегда поодиночке, а мы вместе. Мы вместе можем изжить из театра кого угодно, мы можем написать письмо и наша воля будет выполнена. Если вы считаете, что главный в театре — режиссер или худрук, вы очень сильно ошибаетесь. Хозяева здесь мы. Потому что, если мне снизят ставку, мне будет нечего есть.

Я подстелила себе соломку в виде хороших — читай: интимных — отношений с замами. Они никудышные люди в профессиональном плане, поэтому зубами держатся за свои должности, они имеют влияния на директора, а роли можно получать и таким образом.

Опять плохо играю, опять вру. Я прокляла того ректора, который когда-то выполнил свое обещание. Я ненавижу сцену. Меня тошнит при виде её. Мне опротивели те люди, которые на ней, за и возле. Я должна поддерживать беседы в курилках и гримерках, потому, что если я не буду этого делать, меня съедят. И мною не будут любоваться приглашенные мною же зрители, которые по окончании спектакля будут хвалить, а мне это очень нравится. Мне это нравится настолько, что я готова на все. Чтобы мне режиссер сказал, что я гениальна, я могу с ним так же, как когда-то с ректором. За сказанное или за роль. Я устала строить из себя успешную актрису, которой я не являюсь, я-то это знаю.

Я ненавижу молодость других. Я с ней не могу бороться. Они все молодые, красивые и хотят играть. Я знаю, что меня в постели сменили, но я как та собака, которую бьют, она сжимается, скрючивается в комок, но всегда готова вернуться к хозяину.

А еще у меня из-за этого балагана нет детей. Я за свое желание поплатилась будущим. Во-первых, забеременев, я бы выросла из всех театральных костюмов, а во-вторых, спустя год мне бы уже никто не дал играть те роли, которые я играла до.

Но я об этом не жалею. Вру. Жалею. Я плачу по ночам от безысходности. Если бы у меня были дети, я бы никогда не допустила, чтобы они стали актерами. Нет таланта — в артисты идти нельзя. Быть плохим дворником можно, плохим артистом — нет, будешь нищим и твоим детям нечего будет есть. Если они у тебя будут. И ты будешь вынужден играть сказки в детских садах и школах, придумав себе кучу отговорок на этот счет, как делаем это мы, брезгливо называя «халтурой».

У меня дома на стенах висят мои афиши, там я красивая, молодая, и каждый раз, проходя по коридору в рваном халате, я любуюсь ими. А я хочу играть другое, что-то другое, я не знаю, что, а писать я не умею. Я не знаю и не умею.

Сука ректор, он во всем виноват.

Благодарю за внимание. Удачи.