«В 9 лет у ребенка седые волосы»: как живут в Калининграде беженцы из Славянска

Семья Левченко, не выдержав жизни в эпицентре военных действий, смогла убежать из Славянска в Калининград, к родственникам мужа. Сейчас четверо взрослых и трое малышей живут в комнате, в которую их пустили случайные знакомые по интернет-переписке. О том, почему малыши боятся самолетов, как семье удалось пересечь русско-украинскую границу и как им живется на новом месте, Левченко рассказали корреспонденту «Нового Калининграда.Ru».

Вместо «СлавЯнск» они говорят «СлАвинск», а звук «Г» у них выходит фрикативным, как и положено его произносить носителям украинского языка и южнорусских диалектов. Нам удалось встретиться с Еленой Левченко и ее дочерью Анжеликой, пока их мужчины отстаивали многочасовые очереди в ФМС. Женщины много улыбались и шутили, дети рисовали и шумно играли. Но вещи, которые мать и дочь рассказали о войне, к веселью совсем не располагают. В итоге мы решили вовсе обойтись без журналистского пересказа и позволить им самим поведать свою историю.

Елена Левченко: Муж мой, Левченко Александр, 1971 года рождения. Он — коренной житель Славянка и всю жизнь там прожил, но вот сейчас пришлось уехать. Я — Левченко Елена, мне 38 лет, я приехала учиться в Славянск, да так и осталась. Сама тоже из Донецкой области, но из Шахтерского района — с другой стороны Донбасса. У меня трое детей, Левченко Анжелика — старшая дочь, ей 21 год. Замужем за Антоном Камбалиным, он — тоже коренной житель Славянска, их сыну Мише 2 годика. Еще у меня двое малых детей — дочь Анастасия девяти лет и сын Леша, ему пять.

Славянск. «Война — это, оказывается, совсем не просто слова»

Анжелика Левченко (далее — А.Л.): Почему уехали? Там невозможно жить! Там нет воды, там нет света, газа, но это мелочи жизни — постоянно бомбили, постоянно этот шум. Снаряд попал в соседний дом, крышу разнесло у нас. У меня квартира, в квартире окна повылетали. Детский сад рядом разбомбили. Школы все разбомбили, там нет больниц вообще — их все разбомбили в хлам просто.

Елена Левченко (далее — Е.Л.): Их в первую очередь и бомбили — школы, садики, больницы.

А.Л.: Я училась в Энерготехникуме, я по специальности релейщик. Но у меня нет диплома, я его не смогла забрать, 4 дня я не дотерпела. Техникум разбомбили, жилой корпус, общежитие — его полностью нету, рядом корпус, там, где столовая — тоже. А в учебный, там вот, где два корпуса учебных, попали снаряды. Полстены нету. Но так, в принципе, стоит.

Е.Л.: Бомбоубежищ нет никаких, все по подвалам прятались. Нет, ну, может, на железной дороге есть. И вот хлебокомбинат был, говорили, что туда люди бежали, но их выталкивали, потому что много очень людей. Ну, куда их? А люди «щемятся», и вот возле этого хлебокомбината были первые смерти, именно рядом с ним. Женщина с нашей улицы… Ну, у нас 8 человек с нашей улицы погибло от бомбежек.

А.Л.: Детям? Детям так и объясняли — война, такая ситуация, в погреб бежать надо.

Е.Л.: У нас дети сейчас стреляют бегают.

А.Л.: У нас дети видят самолеты просто, которые у вас тут летают — и все, истерика: «Война, война начинается!», начинают сразу тикать, бежать и прятаться, у них паника. Дети начали уписиваться, настолько это была моральная травма. 9 лет, а у ребенка седые волосы, это насколько война дала о себе знать. То есть у нас такое в Славянске было, сейчас такое в Луганске. До этого у них было поспокойнее.

Е.Л.: В курятник прямо вот через дорогу попало, 12 курей сразу осколками разорвало прямо на клочки. Бабушки в огород выйдут, — начинается конкретно прямо над головами — там же свист такой: бубух, земля дрожит, а бабушки с тяпками стоят и молятся на огороде, и только мимо пролетает и снова: бубух!

А.Л.: Мы ужасов таких насмотрелись — четырехлетнего ребенка распяли на кресте на центральной площади на глазах у всего народа, и все стояли, смотрели. Гвоздями прибили к кресту его. Четырехлетнего ребенка! И мать стояла смотрела, ее расстреляли через 4 часа. Он висел 4 часа на кресте, пока не умер от разрыва сердца. Потом ее расстреляли. И это из-за того, что муж ее в ополчении был. Вот такое наказание. Это вы представляете, как там находиться?

Е.Л.: Вот у нас соседа убило — вывел утром корову, бычка, и его убило вместе с бычком — снаряд попал. И дом разрушило, и соседскому стену выбило. В течение двух часов приехала «скорая», ополчение приехало, гроб с крестом привезли — тут же заколотили и забрали, сказали номер. Даже не знает никто, где похоронили, только номер теперь осталось искать. Вот такие похороны.

А.Л.: С 22 апреля это была уже одна большая семья — Славянск. Когда не стало воды и света, все бабушки выносили на баррикады огурцы, консервацию, все, что было, все, что в огороде росло. И все выходили на баррикады кушать, потому что дома вообще ничего не было. И вот огромные костры мы палили и все кушали за одним таким полевым столом. Я вот вчера интервью по телевизору смотрела одной женщины, она тоже беженец — типа ей вода не нравится калининградская. Мы пили воду из фонтана, она была зеленая, два-три раза кипятили и пили, потому что нигде не было воды.

Е.Л.: Я вообще раньше не воспринимала 9 Мая. А в этом году со слезами. Слушаешь этих бабушек, дедушек — и аж слезы катятся, и думаешь: «Господи, как вам было, теперь и я понимаю». Война — это, оказывается, совсем не просто слова.

Побег. «Мы тикали под пулями, с двухлетним ребенком!»

Е.Л.: Старшие съехали сюда 1 июня. Пересекли границу, отправила всех первого числа, потому что стало невозможно. А когда они отзвонились, пересекли границу, что все нормально, в Шахтерский район отвезла детвору. А сама не могла Славянск бросить, все равно еще целый месяц мы мучились там с мужем.

А.Л.: Мы с войны тикали… извините, прямо голос пропадает. Мы тикали под пулями! Снаряды летят, осколки летят — а мы текали! Пешком текали. Где-то таксист или какой-то небезразличный человек соглашался довезти там 5 метров — говорит, все, дальше я не поеду, там стреляют. Высаживаемся, бежим. Это все с двухлетним ребенком. Автобусами опасно ехать, расстреливают все автобусы. На глазах это все, видели.

Е.Л.: Окончательно я решилась ехать, когда к сестре сходила на другой конец Славянска. Километров 10 до нее. И вот перестали бомбить — я говорю, все, пошли сходим. И идем. Один дом — просто фундамент, то есть нету дома. И рядом по два дома вот в промежутке — стекол, окон вообще нет, вылетели. Ужас. Мы вот тогда пробежали — всю телепает, всю. Еще прибежали — а их нету никого в комнате. Кухня летняя — окон нету. Сашка орет, муж мой: «Вовка, Вовка!». Нету, тишина. Все выбито, стекла посыпались в доме. А потом они вылазят с подвала — и такая вроде радость, и слезы!

Е.Л.: 7 июля мы границу пересекли, в день рождения мужа. Думаю, пусть хранит нас Боженька. С двумя детьми младшими приехала и с матерью, она сейчас у брата живет. Автобусом ехать — высаживают мужчин. Автобусом поэтому мы не рискнули даже. Там украинские погранцы же стоят и забирают в армию. Откажешься — расстреляют. И мы тогда таксистов начали искать. И именно таксист нам помог — у него там кто-то со знакомых пограничников — и он по два, по три раза в день людей вывозит. И вот мы его нашли, очень повезло, он хороший мужчина. Мы почти не выходили, в машине сидели. Он сам все делал. Тысячу триста он гривнами взял. Мы его в Харцызске нашли, он заехал домой до нас, до границы нас отвез.

А.Л.: И опять же, там меняется каждые 5 минут информация. То есть, вот сейчас можно через Белгород выехать, через 5 минут уже нельзя, все, закрыта граница, там расстреляют. Я ехала через Белгород, а мама — через Успенку.

Е.Л.: Через Успенку — на Ростов-на-Дону, потом с Ростова мы — в Питер, а потом с Питера аж сюда. На самолете пришлось лететь — у нас нету загранпаспортов.

А.Л.: И денег. Мы сюда приехали — у нас 10 тысяч гривен было, это довольно-таки хорошая сумма для Украины. У нас зарплаты — тысяча-две тысячи. То есть, полгода можно было жить. Мы сюда приехали — стоит урна для гривны в Ростове. Все, мы приехали, выкинули деньги. Как издеваются — специально взяли урну поставили! Ну как это? Люди приезжают с Украины, у них такая трагедия! И приезжаем — все, один «Сбербанк России» меняет. Одна гривна — это «3 ваших копейки». Мы приехали — у нас 3 тысячи рублей на месяц. Все.

Калининград. «Нам говорят, что беженцев не существует!»

Е.Л.: У меня брат тут в Калининграде. Он приехал сюда лет 10 назад, но еще нет ни жилья, ничего. Но нам все равно выезжать куда-то надо было, просто не было вариантов. Ему дачный участок теща отдала, и они там начали строиться, и вот строятся до сих пор, уже 10 лет. Они — тоже беженцы, вернее, конечно, переселенцы — с Казахстана приехали.

А.Л.: Небезразличные люди помогали, чем могли. Билеты нам покупали. Вот и сейчас нас приютили — через «Контакт» с девочкой познакомились, а она мне пишет: «Текайте. У нас двухкомнатная квартира, мы вам комнату дадим, будете жить».

Е.Л.: Их сейчас нет, они на работе. Я так понимаю, они до мамы детвору отдали пока. А выходные вместе все проводим. Их четверо — двое взрослых, двое деток. И вот они тоже чем могли, тоже билетами нам помогли.

А.Л.: В ФМС мы обращались. Нам говорят, что беженцев не существует. Вот хоть головой об стенку бейся — не существует их, все! Ну, а чем вы нам можете помочь? Куда нам идти, куда обращаться, покажите, мы же ничего здесь вообще абсолютно не знаем! Женщина одна тоже откликнулась, говорит: оформите временное убежище, оформляется на год. И мы сейчас так и хотим оформиться. Ну, вот мы сколько спрашиваем — может, есть какие-то льготы, какая-то помощь беженцам — потому что очень тяжело здесь. И нет, ничего нету. Куда обращаться? Никто ничего не знает. Вот в ФМС сидит женщина — ну, полный «мороз».

Е.Л.: Нас зарегистрировала теща брата. И там не знаю, сколько теперь по ее прописке — человек 30 зарегистрировано? Они живут в однокомнатной квартире в «Прибреге».

А.Л.: Нам только чтоб через 3 месяца не выезжать — там же война конкретная! Но в ФМС говорят, что можно квоту оформлять с видом на жительство. Но нам это не надо, мы не хотим получать российское гражданство, мы не хотим тут жить. Нам только временное убежище нужно.

Е.Л.: И на работу нужно, а как без разрешения на работу? Вот сейчас дочке предложили с 1 августа — за 5 тысяч полы она мыть будет в подъезде. Вот, предложила женщина мыть этот дом. Спасибо ей, небезразличная тоже женщина.

А.Л.: С садиком еще, может, как-то можно потерпеть, самим с ними посидеть. А школа Насте нужна все равно. Год ближайший, я думаю, точно домой не поедем, даже если там все уже утихло и больше война не вернется.

Е.Л.: Ну конечно, мы хотим обратно! Там и машина, и дом, и квартира, все нажито, свой бизнес. Собака даже осталась — по двору бегает, спустили ее с цепи, а то подохнет же! Многие так делают. У меня там дом свой.

А.Л.: А у меня двухкомнатная квартира.

Е.Л.: Бизнес — по посуде, свой цех в доме. Там каждый через двор посуду делает, за счет этого и живут, в общем.

А.Л.: А сейчас там работы нет, что там делать сейчас? Год как минимум надо здесь находиться — чтобы восстановили какие-то садики, школы больницы.

Е.Л.: А переживаешь очень много за своих родных — там же все остались. Там даже бабушки эти, с которыми мы прожили эти 3 месяца — и они уже такие родные и близкие. Ревут: «Лена, кто воду будет носить, если уедешь?».

(В это время Анжелика заканчивает телефонный разговор с мужем)

А.Л.: Все, подали они документы, нам надо на медосмотр идти, отпечатки пальцев будут брать. Это вот на временное убежище. Но мы, так чувствую, год его будем только оформлять (смеется)! Из кабинета в кабинет, такие очереди!

Анжелика и Елена говорят, что к ним уже приезжали калининградцы — привозили деньги и продукты. Говорят, будут рады любой помощи — одежда, кофе, крупы. А еще женщины сильно переживают, что девятилетняя Настя не сможет ходить в школу. Она должна была перейти в четвертый класс, да так и не перешла толком — вместо празднования выпускного их класс прятался в подвале от авиационных ударов.

Те, у кого возникло желание помочь большой семье Левченко, могут связаться с ними по телефону: 8-952-05-35-702 (Анжелика)

Текст — Алла СУМАРОКОВА, фото — Виталий НЕВАР

Нашли ошибку? Cообщить об ошибке можно, выделив ее и нажав Ctrl+Enter

Текст: Алла Сумарокова