Алексей Высоцкий: «Калининградцы научились кривляться»

Алексей Высоцкий. Фото "Новый Калининград.Ru".
Все новости по теме: Эпоха Николая Цуканова
Во второй части интервью социолог Алексей Высоцкий рассказал «Новому Калининграду.Ru» о том, что на смену угрозе сепаратизма пришло отсутствие идентичности у калининградцев, что для победы на выборах в Госдуму «Единой России» в регионе не нужно делать вообще ничего, а также о том, что монополия на власть «партией власти» будет потеряна наверняка — но не все в ней хотят в это верить.

От редакции: разговор вышел непростым, долгим и интересным, так что интервью публикуется в двух частях, первая была опубликована на минувшей неделе, вторая - сегодня.

— Алексей, возможно, это только мое личное ощущение, но сейчас в целом ряде федеральных изданий вновь стала подниматься тема, конечно, не сепаратизма в нашем регионе, но возможных изменений статуса области и — это точно — того, что жители её более ориентируются на запад. Насколько, на твой взгляд, эта тема актуальна, насколько она стоит сейчас в повестке дня? 

— Сепаратизма, автономизма, как ни назови это явление, сейчас нет. Такой проблемы нет вообще. Более того, калининградцы, и, что еще очевиднее за пределами городской черты, жители области предельно такие же россияне. С теми же отличиями, что есть, к примеру, между сибиряками и уральцами. 

Есть другая проблема. Я о ней много размышляю в последнее время. В Калининграде полностью размылась идентичность. Её просто не стало. Есть какой-то космополитизм, позерство, рисовка: вот, например, кто-то ездит за продуктами в Польшу, и очень этим гордится. Хотя это скорее миф, который мы придумали для «москвичей». 

— Я не езжу, но у меня под окнами почти что классическая торговая точка — мужик на микроавтобусе привозит из Польши колбасу, пиво и соусы. Я иногда у него кое-что покупаю, но сейчас и цены и, в отношении некоторых товаров — качество примерно сравнимы. 

— Мы придумали себе такой миф — мол, мы такие западно-ориентированные, его принято пересказывать любому приезжему «москвичу». Я читал ряд публикаций, в которых эта мысль отражена, последняя, в частности, показалась мне полным бредом — к журналисту, якобы, подходит дядечка и говорит: зачем же ты, мол, бросил окурок, здесь же Европа. 

Я увлеченный охотник и ещё люблю по полям ходить искать монеты, я могу сказать на множественных примерах — то, что калининградцы делают с областью в смысле, простите за это антинаучное слово, загаживания её, тупого, безразличного загаживания — это не снилось ни одному субъекту РФ. 

Проблема не в сепаратизме, автономизме или чем-то еще другом. Проблема в том, что у калининградцев потерялась самоидентичность. Янтарный край России исчез, столица рыбного промысла исчезла. Осталась масса людей, очень сильно разбавленная переселенцами, разбавленная ещё и теми, кто понимает, «как оно устроено в Европах». У них очень сильно развилось чувство даже не паразитизма, а некоей алчности, иногда прямой фискальной неудовлетворённости. «Нам все должны». Это — проблема. 

Калининградцы научились кривляться. Калининградцы перестали излучать энергию, они перестали излучать уверенность, они стали слишком много говорить о том, что все вокруг обязаны обеспечить им то и се, пятое и десятое за то, что... А дальше возникает тот самый «сепаратизм». За то, что мы особые, за то, что мы за тридевять земель, за то, что нам так трудно и у нас такие дорогие визы, хотя реально ездят по ним не более 5%. 

— Это может быть оправдано, если взглянуть на перераспределение налоговых сборов. Любой регион, не важно — Еврейский автономный округ, или ХМАО, или Калининград, или Тверь, мне кажется, должен был быть так настроен. 

— Мне не кажется, что именно об этом люди задумываются. 

— Но я это иногда вижу, даже в анонимных комментариях пользователей нашего сайта. Люди начинают задумываться, сколько денег уходит «туда», сколько возвращается обратно, каким образом и почему это происходит. 

— Калининград — один из самых дотационных регионов Российской Федерации. Я много езжу по стране, и меня искренне изумляют эти, например, претензии калининградцев к тому, что дороги не отремонтированы. Возьмем Смоленск, это ближний к нам регион страны, работал там два года назад. Если бы смоляне увидели средненькую по благоустройству улицу Балтрайона в качестве своей центральной, они были бы вполне довольны. Они сказали бы, что в их городе наступили улучшения. А концепция «не хотим, товарищ мэр, асфальт, переложите-ка нам брусчатку» могла бы ввести российского жителя, наверное, в исступление — самим фактом, что так можно. На следующем шаге можно захотеть переложить меленькой брусчаткой Московский и Ленинский проспекты — так сказать, для утверждения европейскости. 

Дело даже не в том, что калининградцы стали неблагодарны по отношению к власти. Проблема в том, что они уже не знают, что хотеть. Город объективно очень комфортный для жизни. Есть мало регионов, где я не бывал. Калининград сильно комфортней для жизни, чем те же столицы — Москва и Санкт-Петербург, во всех отношениях: транспорт, ЖКХ, дороги, безопасность, экология. Но нам все равно чего-то не хватает. Мы решили пойти своим путем, мы решили просить, затем требовать, а по факту паразитировать. 

При этом Калининград, по большому счету, ничего не производит. При Советском Союзе была совершенно понятна миссия региона в его составе — рыбопромысловый центр и военный форпост. Что сейчас Калининград для России? Мы-то для нее — что? Коньяк, мебель, консервы и «Автотор»? Или просто мы — такие и именно те люди, которым страна должна давать деньги, безо всяких там условий? Это для меня уже даже не фактор раздражения, для меня это загадка. Как ни крути, сообщество должно жить какой-то надцелью. 

— Может быть, это не так и плохо? Люди не просто сидят пассивно, как овощи, говоря спасибо за эту манну небесную, а хотят чего-то большего, имеют эту самую сверхзадачу. 

— А чего они хотят? 

— Наверное, жить лучше. 

— Это неизбывная задача и желание всего человечества. Несомненно, перейдя с одного уровня доходов на другой, любой будет рад, нет человека, который сказал бы, что не хочет жить лучше. Я не говорю о том, что человек должен удовлетвориться доходом, к примеру, в 700 долларов. Но чего калининградцы хотят по гамбургскому счету? Много денег? В Москве — они не понимают, затрудняются. Губернатор не очень? Решили. Калининградцы подняли проблему медицины — решают эту проблему. Проблема эксклавности — не слишком быстро, но решают эту проблему. Нет ничего, что не решается за деньги российских налогоплательщиков, я такого не вижу. Но калининградцы всё равно находят повод покривляться: дают из федерального бюджета денег, значит, воруют; решают проблемы — значит, боятся нас, ату их. Наверное, это проблема спада энергии сообщества. 

— А кто бы мог эту идею, этот вопрос «зачем» заронить, зародить, откуда она должна взяться? Сама-то она появиться не может. От чего вдруг люди должны задумываться, кто они тут, что они для России? 

— Губернатор как региональный лидер, власть. 

— Власть — это единственный источник? 

— При существующем порядке вещей — несомненно, только власть. Не вижу другого субъекта. 

— Почему? 

— На фоне того, что сейчас происходит, только власть заметна. Так сложилось здесь гражданское общество, что все всё знают, все всё понимают, все во всём эксперты, и других экспертов слушают с крайним невниманием. Власть — единственное, что хоть как-то видно людям, какой-то интерес вызывает. Она возвышается в этом ландшафте. 

Идеи появления таких мыслей снизу, где-то через ТСЖ, где-то через общественные организации что-то прорастет, пока неперспективна. По крайней мере, здесь и сейчас, в более-менее внятной перспективе. 

— Власть должна взять на себя просветительскую функцию? 

— Я не говорил, что она должна. Но она же всё равно все время пытается. 

— Ну, ведь тебе же не нравится такое положение вещей, значит, кто-то должен сделать что-то, в результате чего оно изменится. 

— Многие из таких людей, как я, чаще всего отвечают на подобные проблемы отъездом. 

— Тогда я в этом смысле — полная противоположность, я-то никуда отъезжать не собираюсь, связываю свои действия, образ жизни с этим местом. Я много поездил по России и согласен, что Калининград — это самый комфортный город для жизни, несмотря на множество проблем.

Пару недель назад я писал статью, причиной которой стало заявление заместителя секретаря президиума генсовета партии «Единая Россия» Андрея Исаева. Он перечислял проблемы, стоящие перед партией, вероятно — в свете грядущих выборов в Госдуму. Назвал он их три. Первое — наличие расширяющегося слоя людей, которые негативно относятся к партии и голосуют за кого угодно, кроме нее. Второе, на мой взгляд, намного важнее — отсутствие идеи, которую можно было бы предложить людям, непонятно, на чем концентрироваться. Третья проблема — административный ресурс, чиновники, сросшиеся с партией, чрезмерное участие губернаторов в выборах. У нас, как известно, губернатор есть партия, партия есть губернатор. Хотя он собирался покинуть этот скользкий пост главы отделения. 

— Прямо так и заявлял? 

— Да, это было одно из первых его заявлений после инаугурации. Он собирался покинуть пост после выборов в областную Думу. Так вот — идея, и я не говорю о какой-то общенациональной идее. Региональная идея — в чем она могла бы заключаться? 

— Ох. 

— Хотя бы, в каком направлении думать? Была идея, которую декларировал Георгий Боос, о том, что мы должны догнать и перегнать по уровню жизни Польшу и Литву. Она, правда, сама себя дискредитировала. 

— Видишь ли, в чем дело. Если мы признаем саму целесообразность поиска идеи для калининградцев, мы признаем нас едва ли не особым сообществом. Сам подход, при котором начинается поиск региональной — отличной от российской — идеи для калининградского сообщества уже является неверным. 

Мне кажется, что сам путь поиска идеи для калининградского сообщества является тупиковым. Это путь даже не в сепаратизм, но в различение Калининграда и России. Который и так нам навязан объективными обстоятельствами.
 
Или по-другому. Вот, например, я живу в дачном сообществе, у меня там дом, а вокруг — соседи. Мы договорились не делать друг другу гадостей, поддерживать в порядке общую инфраструктуру, платить вовремя за свет и прочие услуги. У нас сложилось то самое комфортное общежитие. Это очень банально и просто, но если бы хотя бы такой способ освоения территории стал приятным и комфортным для калининградцев, его хватило бы выше крыши. Для той самой идеи. 

Дело даже не горах мусора, которые граждане привычно оставляют после пикников или под подъездами. Калининградцы слишком явно, слишком часто, слишком нарочито демонстрируют деструктивный тип поведения. Ещё я слышал такую точку зрения, что они стали такими оттого, что их задолбала власть. Чуть ли не протест такой. Как-то сомнительно. Мы живем на очень маленькой территории, но у нас нет идеи общежития. 

— Почему? Мне казалось, наоборот, благодаря этим факторам — размеру территории, отделенности — людей должно было бы толкать, провоцировать на то, чтобы делать свое общежитие более комфортным. 

— В теории — да, на практике не получается. Вспомним того же Леонида Горбенко. При всей его неоднозначности, была программа «Тысяча». Это был ответ на то, что я говорил, это была просьба — давайте свою землю содержать в порядке. Но мы почему-то не можем ответить сами себе, что это наша земля. Она всё время какая-то чужая. Земля рядом с домом, эти шесть соток — мои, там я гадить не буду. А отъеду на сто метров — и всё это даже близко не моё, вали хлам, мой машину, ломай деревья. А браконьерство это дикое. 

— Если бы сейчас людям была предложена программа такого типа, назовем ее, к примеру, «Две тысячи» — насколько она была бы позитивно воспринята людьми? 

— При нынешнем рейтинге власти как таковой она была бы воспринята как очередной способ насилия над свободным человечеством, издевательства, и попросту поднята на смех. Наверное, к сожалению. 

— А что же тогда делать? 

— А черт его знает. Я не понимаю, что делать. Мы наблюдаем здесь, на отдельно взятой локальной территории распад сообщества. Образование архипелагов, несвязных микросообществ. Транспортно мы вроде бы как связаны, мы можем доехать из каждой деревни до города, из каждого двора до «Виктории» или «Вестера». Но мы имеем дело именно с распадом, у нас нет ни одной скрепы, которая связывала бы наш миллион, которого нет, и о котором мечтают. При этом все идеи, которые преобладают в обществе, которые вынесены на обозрение и энергично обсуждаются, это идеи спада. 

Возьмем одно из последних мест, где я работал — Ростовскую область. Приезжаешь туда, в любой населенный пункт, и в каждой точке находишь некую самоорганизацию. То ли это школьный учитель, то ли это прямо глава поселения, то ли это батюшка в церкви, то ли казачья дружина. Для них есть идеологический уровень, и он важен — здесь для них Россия, здесь малая родина. Они что-то пытаются делать с пьяницами, бытовым воровством, мусором, чего-то еще. Я понимаю, что они, возможно, живут так 300-500 лет, это традиция, которая была передана от бабушек и дедушек. Но они так живут, они так укоренились. Здесь это не работает. 

— Может быть, у нас это тоже производная прошлого? Коллеги из других регионов и стран часто спрашивают насчет пресловутой уникальности, и единственная, которую я четко вижу, заключается в том, что — и это многие видели в своих семьях — первое поколение, приехавшее сюда после войны, десятилетия жило в ощущении, что здесь все ненадолго или уж точно не навсегда. Это накладывало отпечаток на всё — на то, что строилось, делалось, производилось. Потом вроде бы как все поняли, что никому область не отдадут. Но ощущение, что можно всё делать спустя рукава, что нет долгосрочного периода планирования — осталось. 

— Это очевидное и простое объяснение. 

— Оно ведь не всегда неверное, врачей учат видеть в непарнокопытном с гривой в первую очередь лошадь, а не зебру. И если оно верно, то как его нейтрализовать? 

— Если есть идея её нейтрализовать. Если есть заказчик её нейтрализации. 

— Насколько в Москве воспринимают необходимость наличия консолидирующей идеи для региона? 

— Там, насколько я вижу, в таких категориях не размышляют. 

— Потому что никто отсюда не пытается закинуть туда мысль о такой необходимости? 

— Идея уникальности регионов является контрпродуктивной. Чем Калининград так уж отличен от Бурятии? От Владивостока? От Екатеринбурга? От того же ХМАО? Идея уникальности идет тонким слоем, а толстым слоем — идея унификации. 

— Возвращаясь к теме разговора — можно ли сейчас прогнозировать с какой-либо точностью результаты выборов в Госдуму в декабре? Насколько к началу зимы изменится отношение населения к власти, к той же самой «Единой России»? Что вообще ждать от этих выборов? 

— Для начала напомню, что в 2006 году «Единая Россия» набрала 34% на выборах в областную Думу, в 2007 году — 57% на выборах в Госдуму. Просто на федеральном ресурсе, практически в отсутствие региональной кампании. Это, кстати, возвращаясь к предыдущему вопросу. Как только для калининградцев включается «россиянство», они намного более становятся расположенными к власти. Дело даже не в Путине и не в Медведеве, не в их рейтингах. Дело в мере отвлеченности; когда решаются проблемы субъекта — это одна ситуация, когда проблемы страны — другая. 

Не допускаю, что может быть иначе — даже если здесь не будет вообще ничего делаться в смысле избирательной кампании, «Единая Россия» возьмет больше, чем на выборах в областную Думу, по партийным спискам. Это очевидно. Вопрос не в этом, вопрос в том, сколько из того, что возьмет «Единая Россия», будет в региональном компоненте, а сколько будет в федеральном. Возможно, чтобы достичь самого высокого результата, «Единой России» не нужно делать здесь вообще ничего. Просто положиться на тот ветер, который подует из Москвы через первый и второй каналы, через задумки и придумки, технологические шахматы и так далее. 

Дилемма при этом заключается в том, что с точки зрения развития именно местной общественно-политической ситуации, не использовать эти выборы в качестве площадки диалога, дискуссии, обсуждения чего бы то ни было, неправильно. Это вопрос меры — насколько будет серьёзно воспринята необходимость общественного диалога перед выборами, а у нас принято, что он возникает аккурат к выборам, и необходимость результата. Я думаю, что даже если у «Единой России» будет не слишком высокий результат, федеральный центр не расстроится, это даже попадёт в ожидания. 

Так что вопрос в том, как выборы будут использованы. Будет ли это здесь только Путин, или будет Цуканов?

— Читал я тут большущую статью директора фонда «Стратегия 2020» Михаила Ремизова, и основной ее мыслью была необходимость идеологических изменений в партии, о которой мы говорим. В качестве одного из вариантов автор предлагает повернуть ее в оппозицию так называемому либеральному истеблишменту. Речь идет обо всех этих крупных промышленниках и предпринимателях, держащих на самом деле в руках всю нашу экономику, которые не являются не только сторонниками «Единой России», но даже государственниками по образу мысли. 

Если такое решение будет принято, если руководство партии выберет такой вариант в преддверии выборов — сможет ли «Единая Россия» на региональном уровне откликнуться на такие изменения? 

— Идея левого поворота партии, о которой ты говоришь, очень дискутируема. Понимаешь, если читать комменты, то можно уверовать в то, что все, что говорится от имени «Единой России», есть забалтывание и пиар. 

— Нельзя сказать, что это умозаключение совсем уж бестолково. 

— Погоди. Сложилось такое ощущение, что все, что говорится от имени «Единой России» и под ее брендом, является попыткой ввести в заблуждение. Я не член этой партии, со мной этого не случится никогда, так же как и в отношении любой другой партии. Но общаясь с массой представителей истеблишмента, могу сказать, что только «Единая Россия» задумывается о проблемах обустройства политического ландшафта, и в целом — всей страны. Когда эти люди так говорят и так рассуждают, что делать с крупными промышленниками и предпринимателями, как к ним относиться, они делают это всерьез. У них серьезная дискуссия. 

— Потому что это для них проблема выживания для партии как политического субъекта. 

— Это не проблема выживания для партии. Партия всё себе уже доказала, себе и всем вокруг. Она знает, что она может, и чего она не может. Просто только на площадке «Единой России» сегодня разворачиваются дискуссии по поводу страны. 

— Но какие это дискуссии? Я честно отсидел все четыре секции жутчайшего мероприятия под названием «Форум „Стратегия-2020“: региональная проекция» пару месяцев назад. Это был филиал ада на земле, приехали какие-то невнятные люди из Москвы, которые подошли к делу абсолютно формально, и вели дискуссии с местными людьми, которые просто несли редкостную чушь. Я хотел послушать только две секции, но остался до конца, чтобы понять, все ли сферы этой «стратегии» может охватить подобный идиотизм, время от времени выходил из зала, встречал знакомых с такими же вставшими дыбом волосами, как у меня. Дискуссия-то дискуссии рознь. 

— Я на это мероприятие не пошел, так как знал, кто его организовывал. Оно было обречено на то, о чем ты так красочно рассказываешь. 

— Я даже не хочу вдаваться в детали, только один пример — на экономической секции один местный деятель вдруг очнулся и заявил, мол, послушайте, но у нас же есть янтарь! Захотелось заорать что-нибудь неприличное, кинуть в него стулом и убежать. 

— Повторюсь — я не апологет «Единой России». Мы начали с левого поворота, и вопроса позиционирования партии, которая, на секундочку, сегодня является точкой сборки всех элит в стране.
 
— Если она может встать в оппозицию либеральному истеблишменту — наверное, уж не совсем всех. 

— Всё-таки точкой сборки всех элит сегодня она является. Слово «элиты» от слишком частого употребления потеряло много красок и смыслов. Но как бы то ни было, любое движение со стороны «Единой России» — это как слово, сказанное свинцом. Оно через полшага отразится на обустройстве жизни. 

Ты говоришь об одной из статей; я, наоборот, знаю много статей, в которых описан правый поворот. Левый поворот можно ведь рассмотреть и как следующую схему: на волне популизма обретаются новые сторонники и еще на цикл власть монопольно удерживается в тех же руках. Но при этом не решаются многие проблемы страны. Правый поворот, в этом смысле, — удержание электорального ядра, которое понимает суть проводимой политики, игра на долгосрочную перспективу в 20-30 лет. Краткосрочные задачи всегда конкурируют с долгосрочными. А эффективные в долгосрочном горизонте решения, как показывает жизнь, электорально очень тяжёлые. Но это моё личное мнение. 

— Это ведь накладывается и на заявление Исаева, о котором мы говорили. Он ведь четко говорит — мол, товарищи, все не так чтобы хорошо, нас не любят, предложить нам особо нечего, а админресурс нас губит. И это говорит далеко не последний человек в руководстве партии. 

— Это важный момент. Они понимают, что уровень нелюбви постепенно растет. Они понимают, что в какой-то момент «Единая Россия» потеряет тотальную монополию на власть. Вряд ли это случится в нынешнем избирательном цикле, но такое понимание присутствует. 

— У кого? У избранных руководителей, или пронизывает всю партию насквозь? Отдельно взятая председатель облдумы Марина Оргеева понимает, что это всё временно? 

— Есть люди, которым положено думать на долгосрочную перспективу, и они понимают это. Когда я говорю, что «Единая Россия» потеряет монополию на власть, я не имею в виду, что она перестанет быть партией номер один в стране. Есть презумпция того, что всегда какая-то партия должна выиграть выборы. Этап коалиционности, переговоров, игры, реализации идеи представительства — того, что мы видим по телевизору в разделе «их нравы», что происходит в Италии, Германии и так далее — неизбежен. Но это не страх того, что власть будет потеряна, никто по этому поводу животного страха не испытывает. Это понимание того, что страна проходит такой-то путь. 

В Европе какие-нибудь лейбористы могут встречаться с какими-нибудь консерваторами, на протяжении многих часов предъявлять друг другу такие претензии, что, по идее, после этого не должны бы здороваться — по нашим понятиям — ни разу в жизни. Они называют друг друга, допустим, бородатыми козлами и земляными червяками, да как угодно называют. На исходе пятичасовых, к примеру, переговоров достигают компромисса. Компромисса! А потом идут в паб и пьют там вместе пиво, обсуждают международную политику. А в России скорее после такой политической дискуссии пойдут думать, как попросить кого-нибудь, чтобы у оппонента собаку отравили, чтобы тому неповадно было. В этом вся разница и беда. Искать компромиссы нужно ещё учиться. 

То, что будет потеряна монополия на власть — это очевидно. Но это ощущение никак не спустится на регионы, они не хотят в это верить. Они привыкли, что все в порядке, что как-нибудь все решится, а если не решится, то заработает федеральный механизм — и всё равно всё решится. Но сверху уже всё не так. И несомненно учитывается мнение населения.

Фото, текст — Алексей МИЛОВАНОВ, «Новый Калининград.Ru».

Нашли ошибку? Cообщить об ошибке можно, выделив ее и нажав Ctrl+Enter

Тема в развитии


[x]


Полулегальные методы

Замглавреда «НК» Вадим Хлебников о том, почему власти скрывают от горожан свои планы по застройке.