Поруганный храм

Для меня лучшая метафора калининградской жизни — это импортные автобусы, бывшие в употреблении. Очень люблю немецкие автобусы, которые бегают по калининградским улицам и пугают прохожих диковинными надписями на языке Шиллера. Надписи эти наносятся в тех местах, где на родине автобусов обозначаются направления движения.

Сегодня вот я обнаружил, что (как, впрочем, и полагал Кант) пространство и время сотканы из одного материала, хотя кажутся чем-то разным и вообще другим.

Вечерний автобус застал меня на остановке напротив магазина «Маяк» на улице Театральной, где я предавался размышлениям о природе дождя, льющегося по-верленовски над городом К. Прервав плач моего сердца, гостеприимный автобус принял меня в своё чрево. Будучи человеком, беззаветно преданным тексту, я тут же приступил к изучению бегущих по электронному табло надписей.

Все они здорово озадачили меня, хотя я немало времени провёл в транспортных средствах по обе стороны железного занавеса.

Первая из них была такая: 7=:?9

Она, как я догадался позже, указывала на время. Что это было за время, понять мне не удалось, но тут вдруг табло обрушило на меня следующую лавину сведений:

17: ?2: 2062

Это, как я понял уже быстрее, было указание на дату. Автобус полагал, что на дворе 2062-й год. Не то февраль, не то декабрь — в этом месте автобус-педант заколебался.

Третья надпись, пробежавшая по табло, обескуражила ещё больше. До того момента я предполагал, что это всё наследие немецких владельцев автобуса б/у, которое в спешке забыли удалить наши специалисты. Но третье сообщение не оставляло сомнений в том, что специалисты наши всё-таки поработали, и на славу.

Надпись была такой:
«След. остановка — ул. О. Кошевого».

Эта надпись, подобно вестнику из-под Марафона, бежала неутомимо — и напротив магазина «Маяк», и на ул. Театральной, и около драмтеатра, и у зоопарка, и напротив кинотеатра «Заря», и в начале ул. Космонавта Леонова, и у бывшего главпочтамта. Везде пассажирам сообщалось одно и то же. Не пойми какой месяц. 2062-й год. Скоро будет улица О. Кошевого, потерпите. Я немного знаю географию родного города, так что отдавал себе отчёт, что с каждой минутой мы не приближались к этой улице, а отдалялись от неё. Уходили на север. Но это было и не очень важно, потому что минуты на табло тоже не менялись.

Я поозирался по сторонам: все ехали как ни в чём не бывало. Кому хмель, кому трын-трава. Возникало тошнотворное ощущение, что мне больше всех надо. Я старался не смотреть на бегущую надпись, но не получалось: серый фон дождливого летнего вечера подчёркнуто ярко выделял красные буквы и цифры…

…Мест в салоне хватало, но пассажирка направилась к паре сидений, на одном из которых сидел мужчина, а на соседнем покоился его рюкзак. Мужчина переместил рюкзак к себе на колени, освобождая место для вновь прибывшей. Не тут-то было: женщина возмутилась: «Зачем вы ставите грязный рюкзак на сиденье? Не могли газетку подстелить?». С этими словами она демонстративно встала около сиденья, всем видом показывая, что намерена продолжать многообещающий диалог.

Владелец рюкзака опешил от такой реакции на свою предупредительность, но ненадолго. Он резонно осведомился, почему собеседница полагает, что у него грязный рюкзак. Она сослалась на свою наблюдательность и добавила, что лучше будет стоять, чем сядет на перепачканное место. Он возмутился и сообщил ей, что в её рассуждениях нет логики: почему она думает, что он носит грязный рюкзак на собственной спине?

На этот аргумент у стоявшей с гордым видом пассажирки не нашлось ответа, но тут появилась кондукторша и ненавязчиво отвлекла её от спора. Достав кошелёк, пассажирка ненароком выронила автобусный билет прямо на сиденье, недавно ещё изнывавшее под тяжестью рюкзака с репутацией неизвестной чистоты. Все, как мне показалось, посмотрели на билетик: и я, и разгневанная пассажирка, и владелец рюкзака, да и сам рюкзак, как мне померещилось, уставился на нового седока с немой укоризной. Пассажирка проследовала к другому сиденью и села там, вовсе не представляя, кто там сидел и что ставил хотя бы получасом ранее. Её собеседник гордо отвернулся к окну. Я, проследовав к выходу, отдался тёмным стогнам града.

Одинокий билетик, почтительнейше возвращённый автотранспортному предприятию, остался на сиденье свидетельствовать о нашей общей страшной и безумной судьбе.

Российский город Калининград где-то в районе улицы Олега Кошевого. Неизвестно какой день неизвестно какого месяца две тысячи шестьдесят второго года. Столетия развития человеческой цивилизации не прошли напрасно: мы научились не верить своим глазам, волноваться по поводу пустяков и равнодушно взирать на важные вещи. Мы вступаем в разговор с другим человеком, чтобы самоутвердиться на пустом месте, и с гордостью покидаем просёлочную дорогу, оставив в мире чуть больше хаоса, чем было в нём до нашего появления.

Хотя табло уверяло, что мы едем на улицу Олега Кошевого, обмануть меня ему не удалось. На самом деле мы, конечно, двигались по лихим дорогам в направлении полярной преисподней, где гнёт свинцовых веков обессмысливает всё: хронологию, топонимику, логику, этику, тривиум и квадривиум. За запотевшим окном расплывались знакомые силуэты из городского ландшафта.

Найдём ли мы среди них поруганный храм? Поймём всё? Вынесем всё, любя? Благодарно улыбнёмся движению другого человека нам навстречу? Промолчим в ответ на обидное слово? Подберём билет, чтобы ближний мог вздохнуть облегчённо?

Стихии продолжали выть и веять: за автобусным окном лил дождь, по электронному табло бегали бессмысленные знаки, чувство взаимной обиды пускало глубокие корни в душах пассажиров. Какое-то безнадёжное ледяное постоянство выстуженного северовостока. Сумрачный гений германского автопрома, споткнувшийся о кириллицу у наших пенатов и замерший навсегда вне времени и пространства, по ту сторону добра и зла.

Что нам осталось — клейкие листочки, дорогие могилы?.. Хотя бы что-то, чтобы дотянуть до 2062-го года, добраться до нужной улицы и наконец улыбнуться другому человеку.
Начнём с улыбки.

Илья Дементьев, историк. Фото — Арндт Бек.