Тенденции конца

Мы без конца проклинаем товарища Сталина, и, разумеется, за дело. И всё же я хочу спросить — кто написал четыре миллиона доносов? Дзержинский? Ежов? Абакумов с Ягодой? Ничего подобного. Их написали простые советские люди. Означает ли это, что русские — нация доносчиков и стукачей? Ни в коем случае. Просто сказались тенденции исторического момента.

Сергей Довлатов. «Зона: записки надзирателя».

Прошло под пошловатые шутки о конце света 21 декабря 2012 года. Да и 23-е число последнего месяца уходящего года, ставшее запасным аэродромом для уверенных в неизбежности апокалипсиса, унёс в прошлое ледяной декабрьский ветер. Зелёные человечки не прилетели на своих огромных летающих тарелках и не принялись испепелять нас лучами смерти. Земля не наскочила на небесную ось и не встретилась с мифической планетой Нибиру. Гигантский Евгений Петросян в костюме женщины-Гитлера с накладными усами и грудью не сошёл с экранов телевизоров и не растоптал города и сёла в прах (хотя явно мог). Прочие популярные эсхатологические сценарии также не воплотились в жизнь.

Вместе с тем, рискну предположить, что конец света для многих из нас всё же наступил. Конец света образца конца 2012 года — он особенный, он личный. Он внутри нас самих, и имя ему безразличие. Результатом которого, кроме прочего, стало принятие Государственной Думой шестого созыва подавляющим большинством голосов в третьем и окончательном чтении законопроекта № 186614-6 «О мерах воздействия на лиц, причастных к нарушению прав граждан Российской Федерации». Более известный под названиями «ответ на „закон Магнитского“», «закон Димы Яковлева», а также «людоедский закон». Законопроект, запрещающий гражданам США усыновлять российских детей-сирот, детей, которых не захотели усыновлять наши сограждане. Законопроект, за который депутаты всех без исключения фракций проголосовали как раз в тот самый роковой день, 21 декабря 2012 года.

Нет, конечно, нынче некоторые части нашего общества пытаются проявить определённую гражданскую сознательность. На сайте Белого Дома десятки тысяч людей, подписывающихся русскими именами, требуют внести в «список Магнитского», участникам которого заказан въезд в Штаты, теперь уже не только всех поддержавших законопроект депутатов Госдумы, но даже и самого президента России Владимира Путина. А в прошлый четверг, на пресс-конференции господина Путина я лично видел, как восемь из шестидесяти задававших вопросы журналистов пытались изменить его позицию по данному вопросу. Это им, конечно, не удалось; Путин сообщил, что считает подобные меры адекватными, после чего принялся всячески переводить тему разговора в направление «у них там негров вешают». Но на улицы выходили лишь десятки протестантов, да и то — лишь в столице. Даже записные калининградские «оппозиционеры» не сподобились хотя бы ради приличия проявить позицию чем-либо большим, нежели расстановкой «лайков» в Фейсбуке. Да и вообще, как-то поздновато пить боржоми, почки не просто отвалились — их уже и след простыл.

Ситуация со скандальным законопроктом стала лакмусовой бумажкой, индикатором того, что точка невозврата пройдена. Нельзя сказать, чтобы это было совсем уж неожиданно. Весь свой недолгий срок Госдума шестого созыва находилась в состоянии законотворческого ража, принимая один за одним однозначно репрессивные законы. «Анти-магнитский» закон стал венцом этой истерики, но венцом вполне предсказуемым. Ведь мы сами выдали депутатам мандаты на принятие любых, самых абсурдных законов. Кто-то потому, что искренне испытывает дефицит «сильной руки» (что нередко является следствием неспособности взять на себя ответственность за свою же судьбу). Кто-то — попросту от нежелания «брать в голову» все эти сложные вопросы парламентаризма, представительства, простите, демократии. Результат очевиден. Дума, редких несогласных депутатов которой жёстко поставили на место ситуацией с лишённым мандата Геннадием Гудковым, показала, что теперь с радостью консолидируется вокруг любой законодательной инициативы. Пусть она даже касается абсолютно не виновных в политических дрязгах двух стран, маленьких и зачастую больных детей-сирот. Что будет дальше? Отмена моратория на смертную казнь? Принудительная эвтаназия инвалидов? Список открыт, результат предсказуем.

Но оставим на время общероссийские дела в стороне. Здесь, в Калининграде не так давно сложилась ситуация, не менее ужасающая — как с точки зрения сути вопроса, так и со стороны реакции на неё общества. Речь, конечно, об обеспечении льготников лекарствами. Ежедневно в десятках так называемых «льготных» аптек сотни пожилых, больных людей, инвалидов и даже ветеранов войны вынуждены слышать «лекарств нет». Потому что региональные власти, увлечённые политическими играми, не смогли наладить вышедшую из строя систему выдачи подчас жизненно важных медикаментов тем, заботу о ком государство якобы взяло на себя. 

Аптека в поликлинике номер 1 на улице Невского в Калининграде, полторы недели назад. Седенький и худенький дедушка склоняется к окошку, за которым восседает пышная, краснощёкая дама в зелёном халате.
— Как нет лекарств? Мне же министр на митинге обещал... — бормочет дед.
— Министр обещал?!? Вот к министру и идите! — кричит из окошка дама. Дед, махнув рукой, уходит.
— Достали уже своим министром! — огрызается фармацевт. — Ещё бы Кровавое воскресенье вспомнили.

На митинг, о котором говорил дедушка, явилось трое льготников, полтора десятка журналистов и министр Владимир Вольф, заявивший, конечно же, что проблема давно решена, да и вообще, её фактически и не было. На митинг против повышения транспортного налога в январе 2010 года пришло десять тысяч калининградцев. Можно бесконечно долго дискутировать о том, каков бы генезис этого протеста, кто и какие политические интересы пытался отстоять и обслужить, а также — о результатах тех митингов, польза которых с каждым годом кажется всё иллюзорнее. Но попытайтесь сравнить проблемы тех, кому пришлось бы платить за свой автомобиль пусть даже больше на десять тысяч рублей в год, — и тех, кто не может получить жизненно важные лекарства. 

Общественное здоровье, наличие пресловутого гражданского общества определяется способностью граждан возвышать голос не только тогда, когда за живое цепляет их самих, но и когда под угрозой оказываются те, кто не в силах выйти и потребовать. Кто нуждается в нашей помощи и поддержке. Раковые больные и диабетики, не получающие медикаментов в срок, не пойдут на улицы митинговать. Просто потому, что у них нет на это сил. Общественных организаций, которые защищали бы их права, как выяснилось, у нас не существует; третий сектор окончательно скатился в конформизм, сервильность, выклянчивание бюджетных средств и заседание в бесконечных общественных советах. Равнодушие — вот диагноз нашему обществу. Ни льготных, ни коммерческих лекарств от него пока что не придумано.

Равнодушие сквозит во всём. Равнодушный бизнесмен задерживает работникам зарплату, а ту, на которую расщедривается, даёт в конвертах. Равнодушные работники трудятся, спустя рукава, чтобы поскорее вернуться домой и забыться до следующего утра. Равнодушные власти пишут бессмысленные стратегии развития экономики, которые равнодушный бизнес делает вид, что одобряет — ведь у него уже накоплено достаточно денег на «домик в Испании». Равнодушные чиновники обещают не повышать налоги, одновременно их именно что задирая, а равнодушные предприниматели дробят свои предприятия, чтобы от этих налогов уклониться. Равнодушные избиратели не ходят на выборы, в результате чего к власти приходят равнодушные политики, точно с таким же равнодушием принимающие людоедские законы. Некоторые из нас имитируют неравнодушие, расставляя «лайки» в Фейсбуке. От этой сублимации активности ничего, конечно, не меняется. Но мы ведь и не хотим ничего изменить. Таков исторический момент. Хотя бы хворост в костры для сжигания ведьм не подбрасываем, и то хорошо.

Я не готов предлагать какие-либо рецепты для излечения от этого бесконечного и всеобъемлющего равнодушия. Уж точно я не стану уподобляться коллегам из изданий, открыто призывавших на первых полосах зимой 2010 года выходить на митинги. Более того, до последнего времени я был совершенно уверен, что миссия средств массовой информации должна сводиться именно к информированию, к максимально подробному рассказу обществу о том, что с этим самым обществом происходит. Потому что сделать общество лучше, чем оно само хочет быть, не могут даже самые активные общественные организации, что уж тут говорить о СМИ. Просто есть одни тенденции исторического момента, а есть иные. Бывает, что от страха люди начинают есть друг друга, посылая доносы в ЧК. Бывает, что люди просто равнодушно наблюдают, как другие, облечённые властью, едят детей. 

На пресс-конференции Владимира Путина в минувший четверг, когда «лидер нации» поминутно скатывался в совсем уже истерическую риторику, многие мои федеральные коллеги действовали, как отметил наш бывший земляк Олег Кашин, совсем не по-журналистски. Они не задавали вопросов, чтобы получить на них ответы и написать про это новости. Они использовали встречу как площадку для демонстрации своих взглядов на конкретную ситуацию с «анти-магнитским» законом. Взглядов, которые они считают правильными. Взглядов, которые, как им казалось, разделяет, пусть и пассивная, но значительная часть нашего общества. Они пытались в чём-то убедить президента, пользуясь ситуацией — близостью первого лица и прямым эфиром, где транслировался ход мероприятия. 

Сидя к президенту намного ближе других, всего-навсего в третьем ряду от Путина, в каких-то пятнадцати метрах, я предпочёл лишь следить за ходом пресс-конференции. Хотя, вероятно, имел пусть и немного призрачную, но возможность присоединиться к этой спонтанной пресс-демонстрации. И хотя бы попытаться что-то изменить. Мне очень грустно и неприятно сознаваться вам и себе в этом. Ведь дела значат намного больше слов. Дела же таковы, что я тоже оказался в сложившейся ситуации равнодушным. Значит, индейцы-майя были правы. По крайней мере, для меня конец света всё же наступил. Видимо, сказались тенденции исторического момента. А для вас?
[x]