9 Мая

Девятого сварил солянки. Хорошей, густой, сытной. Сел, выпил с друзьями за Победу. Вспомнил деда, бабушку.
Промахали они всю эту войну. Деда третьего мая сорок пятого ранило. Не дошел до Берлина и никогда об этом не жалел. Бабушка всю войну была хирургической медсестрой в санитарном поезде. Видела изнанку борьбы - голод и кровь, вечная кровь, чудовищные увечья и звериный голод.
Немцев они ненавидели. Просто и без особой ярости. Вкладывая в это слово – «немцы» совершенно конкретный смысл, который видели с сорок первого по сорок пятый. Смысл понятен, смысл ясен.
Потом я что-то не припомню ярости или ненависти. Будто своим поведением они говорили, что оставшиеся по ту сторону – тоже люди, не может вся нация отвечать за прошлое. Это, конечно, все очень и очень субъективное мнение, но на то мы и люди, чтобы обобщать и всех под одну гребенку косить.
Не было времени и желания у бабушки с дедом кого-то ненавидеть, они верили в себя и в страну. Растили детей, поднимали дом. Верили, каждый по-своему, в идеалы той страны, где жили. Поэтому, наверное, и в лагеря не попали. А может, просто повезло, кто знает.
А про войну...
- Бабуль, а ты чего не смотришь фильм, там про войну, интересно же!? – Мне было лет семь-восемь. Мне правда все это нравилось, танки, машины, автоматы.
- Я все это видела... Не хочу смотреть
И не смотрела никогда. Лишь однажды я видел, как она смотрела фильм о войне. «В бой идут одни старики». И рыдала. Беззвучно. Моя бабушка, с морщинками знакомыми и родными по всему лицу, с жестким характером, вспыльчивая и отходчивая. Она плакала, не прикрывая лицо, не вытирая слез. Смотрела на экран нашего старенького телевизора и рыдала...
Больше о войне я с ней не говорил никогда. Она тоже не говорила. Девятого мая она надевала свои ордена и медали, коих у нее было немало, и шла в центр, где был митинг и что-то типа парада. Тихо сидела на лавочке со своей порцией гвоздик, с кем-то из ветеранов просто здоровалась, с кем-то общалась. У меня было стойкое ощущение, что день этот она просто проживала. Без особых эмоций, без громких слов, без истерики. Она относилась к этому празднику как к своему личному. Слишком сильна была память, и слишком страшна, чтобы говорить об этом, чтобы гордиться.
С каждым годом я становлюсь старше, мои друзья тоже. Бабушка умерла давно, в восемьдесят три года, за семь лет до нее дед. И каждый раз девятого Мая при всеобщей истерике по поводу национальной идеи, при огромном количестве спекуляций и допущений по поводу той войны, по поводу тех, кто воевал тогда, одна лишь мысль постоянно возникает у меня - почему этой горстке героических людей, тех, кого мы называем ветеранами Великой Отечественной Войны, не дадут спокойно дожить. Их мало, с каждым днем все меньше.
Очень жаль, что во многом праздник этот сделали пропагандистским. Очень жаль, что умирают ветераны. Умрет память об ужасе и кошмаре такой войны – умрет и желание мира.