Михаил Иванович

Ночью мне приснился старик. В круглых очках, бородка из тех, какие принято называть козлиными, в ношеном пиджаке. Он опирался на тросточку и укоризненно смотрел в мою сторону. Во всем его облике сквозило что-то очень знакомое, только во сне никак не понять было, что именно. Вид его был довольно жалок, что-то от ходоков, что-то от паперти. Где же я его мог видеть?

«Вчера, во сне» - вдруг сказал он - «я тебе третий раз уже снюсь». «Зачем? И кто вы такой?» - спросил я. Язык не поворачивался назвать его на «ты», однако никакого уважения я к нему не испытывал. «Через месяц после моей смерти, город, в котором ты живешь, был назван моим именем» - сказал он – «я этого не хотел». «Михаил Иванович?» - зачем-то переспросил я. «Иванович, Иванович» - старик кисло усмехнулся – «В 1925 году они уже пытались назвать моим именем какой-то уезд, я был резко против». «А Тверь? В тридцать первом?» «Я не мог уже тогда ничего сделать, все нити были в руках, сам знаешь у кого. Только дело это прошлое, Тверь, как ты знаешь, переименовали. И Королев тоже. Ваш город последний, и это дело тянется уже шестьдесят два года. Мне надоело».

«Что надоело?» - я плохо понимал его смутные и невнятные речи. «Когда Кенигсберг стал Калининградом, меня сразу же вызвали на экстренное совещание ЦК. С целью выяснить, почему целых три города названы моим именем, и достоин ли я такой чести». «У вас проходят заседания ЦК?» - опять изумился я? «Конечно, если ты всю жизнь занимался партийной работой, после смерти тебя обязательно на ЦК вызовут, разобраться чтобы досконально в твоей деятельности. Так как время ТАМ пустой звук, заседания могут продолжаться очень долго. Слушания по моему делу идут уже шестьдесят два года, как я уже говорил. К девяносто третьему году удалось разобраться с Тверью и Королевым, ваш город последний. Я им сразу сказал, что я подписал указ о переименовании Твери, находясь под давлением. Мне лично никогда этого не хотелось. Было решено переименовать города обратно, так сказать, учитывая мое мнение. Специальной комиссией были подготовлены соответствующие документы, но некоторые трудности сообщения между нашими мирами, позволили проделать это только в девяносто третьем и то с большим трудом. После распада СССР вы становитесь все дальше и дальше от нас. Очевидно, указ о переименовании Калининграда был потерян, у вас такая неразбериха тогда была. А сейчас наши указы уже не легитимны, наши миры разминулись. Вот только это не основание для прекращения заседания, оно затянется навечно, если вы не переименуете город. Хотел бы ты себе такой судьбы?»

Имея довольно за плечами богатый опыт по части семинаров и конференций и прочих прений, я невольно содрогнулся, шестьдесят два года, надо же! Такой судьбы действительно никому не пожелаешь, даже врагов так не мучают, это негуманно. «Но что я могу сделать? Решение о переименовании города и тогда было политическим, и сейчас таким остается. Разве Москва может на такое пойти! Это невозможно, боюсь. Вам следовало присниться хотя бы президенту страны, или руководству Единой партии, а не мне, я простой человек». «Я не могу им присниться, да и ты тоже, у них специальная аппаратура стоит, вроде шумоподавления, им только особо подобранные сны снятся».

Михаил Иванович выглядел совсем плохо. Грустный старик с бесконечной тоской во взгляде и перспективой вечного заседания ЦК в будущем, или что там заменяет у них будущее. Мне стало стыдно, что я не президент, и не могу ему ничем помочь. «Я снился Якубовичу и Познеру. Я снился Михалкову и Павловскому. Они сказали, что тоже ничего не могут сделать для меня. Я просил передать их мое обращение в Кремль, но они мне не поверили, выбросили это из головы и никогда и никому не говорили о моей просьбе. А ведь это несложно, переименовать город, тем более, что я с ним никак не связан, даже никогда не был у вас, ни до, ни после войны, за что же мне такое наказание?». «Единственное, что я могу, это записать свой сон, и опубликовать его, но это вряд ли что изменит». Всенародный староста, подобно облачку тумана стал таять, исчезая. «У меня не так много шансов, не так ли?» - донесся до меня гаснущий голос. «Никаких» - подумалось мне. Тем не менее, обещание я исполнил. Прости Михаил Иванович, я сделал для тебя все что мог. Мне очень жаль.