«Миша, где ты был все эти 30 лет?»: лидер Mgzavrebi о новом альбоме и о себе

Гиги Дедаламазишвили. Фото — Виталий Невар, «Новый Калининград»
Гиги Дедаламазишвили. Фото — Виталий Невар, «Новый Калининград»
Все новости по теме: Культура

«Вы сразу поймёте, что всю жизнь по ним скучали», — так писатель Евгений Гришковец объявил грузинскую группу Mgzavrebi на фестивале «Калининград Сити Джаз» в 2015 году. Тогда Mgzavrebi ещё мало знали в России, но уже на первых аккордах пандури почувствовали именно то, что обещал Гришковец — да, мы по ним скучали. 9 ноября группа выступит на «Вагонке» со своим новым альбомом Geo. Накануне концерта «Афиша Нового Калининграда» поговорила с лидером коллектива Гиги Дедаламазишвили о «пластических операциях» в музыке, первых поэтических опытах и о том, каково быть по-настоящему откровенным, выступая перед толпой незнакомых людей.

— Стоит вбить ваше имя в поиске на YouTube, выскочит интервью, в котором вам нужно представиться на камеру. И делаете вы это так: «Меня зову Гиги Дедаламазишвили, я стараюсь быть музыкантом». Откуда это острожное, робкое «стараюсь быть музыкантом»?

— С детства я пел хуже всех в семье. Это до сих пор так. Мои вокальные и музыкальные данные никогда не были чем-то необычным. Дедушка, отец, мама поют лучше меня и даже лучше меня играют на гитаре. Я не пел сложные арии, не писал симфонии, но я стараюсь быть музыкантом, а стараться — это уже хорошо. Я буду стараться всю жизнь, и если вдруг есть какая-то следующая жизнь, то продолжу это делать. У меня нет классического музыкального образования, да и не нужно сольфеджио для того, чтобы писать песни и играть на гитаре. Классическое образование в этом плане даже мешает. У Beatles не было музыкального образования, а у всего курса моей мамы и моего дедушки было, но они не пели в Beatles. У нас в группе есть клавишник, который окончил консерваторию. Он такой талантливый, что его хватает на всех.

— В Калининград вы привозите свой новый альбом Geo. И уже успели признаться, это первый релиз Mgzavrebi, который вам «более-менее нравится». Не буду спрашивать, почему вы так суровы по отношению к другим своим альбомам, но спрошу, чем всё-таки «взял» Geo?

— Это самый свободный альбом, если не считать первого — очень наивного и детского, но он таким и должен быть, потому что нам тогда было по 18, 19, 20 лет. Когда я писал песни для первого альбома, я ни о чем не думал кроме девушек. Кстати, поэтому многие и начинают играть на гитаре. Получился такой наивный альбом о любви. А во время работы над вторым, третьим и другими альбомами я уже постоянно думал, что же получится, какими они выйдут, поймут ли люди, примут ли другой стиль. Люди же любят сказать «ты уже не тот», когда ты сделал что-то по-новому. Или «ну сколько можно играть одно и то же», если ты придерживаешься старых правил. Это большой тупик. И вот Geo стал первым альбомом, когда мы освободились от всех этих мыслей. Я ни о ком не думал и сделал так, как хочется. В Geo есть, как нам кажется, довольно сумасшедшие вещи. В песне Ananke вдруг начинает играть волынка, которая вообще не должна там быть. Когда я предложил этот ход, все говорили: «Гиги, это странно, песня такая нежная, зачем тут рёв волынки?». Раньше я бы не оставил это, а сейчас сказал: «Нет, пусть будет». По-моему, хорошо вышло. И это первый наш альбом, который я могу слушать.

— А если вдруг кто-то из друзей включит ваши песни из других альбомов?

— Всё, он больше мне не друг. Шучу, конечно. Понимаете, есть люди, которые могут долго смотреть на самого себя в зеркало. Я так не могу. То же самое и с музыкой. Так, а почему тогда я могу слушать Geo? Получается, я сделал пластическую операцию? На самом деле я не то что слушаю этот альбом, нет, но если вдруг он где-то играет, я не стану просить выключить сразу, можно через пару минут.

ef51ba4719714c70f9227e8c1ba9c1d6.jpg

— Почему именно Geo сделали главной песней альбома?

— Хорошо звучит, хорошая идея. Geo — это вся Земля. И это альбом о всей нашей планете. Ведь есть проблемы не только наши, тбилисские, есть проблемы всего человечества: от экологических трудностей до того, что людям нельзя быть детьми всю жизнь. Мы же на самом деле не вырастаем, это окружение диктует нам «не делай так, ты уже взрослый», из-за чего мы становимся занудами. Может, если бы общество не диктовало этого, мы были бы намного ярче? Geo — это наш посыл ко всем людям.

— Тексты писали сами?

— С Мишей [Мегрелишвили]. Я знаю посыл песни, знаю, о чем она должна быть, конкретные фразы, а написать текст от и до мне всегда было сложно. С переводами кто-то всегда помогал. Под «конец нашей карьеры» оказалось, что Миша, который с первого дня в группе, пишет тексты лучше всех. Он наконец-то сказал: «Может, вот такой стих?». Миша, где ты был все эти «30 лет»?

— Сначала появляется текст или музыка?

— Конечно, музыка. Я не поэт. Написал пару ужасных стихов, до сих пор все смеются. Был стих про любовь с фразой «такое синее, как твой глаз». Там по рифме подходило именно не «как твои глаза», а «как твой глаз». И меня потом спрашивали друзья: «Гиги, так это о девушке или о пирате?».

— Это было стихотворение на грузинском? Вы вообще в какой языковой среде росли?

— Да, на грузинском. На русском я ещё недавно не мог разговаривать. Смотрел фильмы и мультфильмы, всё понимал, но не разговаривал. Было не с кем. Начал говорить на русском, когда влюбился — моя жена из Украины. Так что уже девять лет я каждый день говорю на русском языке.

— А думаете на каком?

— Мой большой плюс, что я всегда думаю на том языке, на котором говорю. Не знаю, почему так. Говорю на русском, думаю на русском. Говорю на английском, значит, и думаю на английском.

— Сочинение музыки — это для вас лёгкий процесс или мучительный?

— Когда мы выпускаем альбом, все наши друзья и семья находятся в ожидании следующего. Они этого не говорят, но я знаю, что это так. И на меня сваливается ответственность: что ещё можно сделать? Это меня убивает, убивает, убивает, а потом появляются несколько идей и начинается очень приятный процесс создания следующего альбома. Альбом для меня — это целостное высказывание, а не сборник песен, которые ты написал за пару лет. Последние три-четыре альбома мы стараемся превратить в законченную историю. Сейчас уже есть идея нового релиза, но пока не могу ей поделиться, мне запрещают об этом говорить, как будто кому-то это интересно.

Когда мне плохо или наоборот хорошо, я ничего не могу делать. Проходит время, я беру гитару в руки, вспоминаю свои ощущения и играю. Просто я актёр по профессии (Гиги Дедаламазишвили окончил Тбилисский институт им. Шота Руставели — прим. «Афиши Нового Калининграда»), нас всегда учили запоминать свои чувства, потому что на сцене ты должен был их воспроизвести. Наверное, этот навык до сих пор со мной. Я запоминаю свои чувства и потом переношу их в песни.

— А какие-то полезные навыки от учёбы на юридическом остались (перед поступлением в театральный Гиги Дедаламазишвили несколько лет учился на юридическом факультете — прим. «Афиши Нового Калининграда»)?

— Нет, я самый плохой юрист на свете. Никогда не читаю контракты. Если что-то подписываю, смотрю в глаза человеку и говорю: «Всё правильно? Хорошо, ставлю подпись». Не знаю, какой бы из меня вышел юрист. Есть люди, которые гораздо умнее меня в этом плане, и я их слушаюсь, это моя хорошая черта.


— Вам приятнее работать в студии или выступать на сцене?

— Одинаково нравится, но, скажу честно, иногда процесс придумывания каких-то музыкальных ходов более любопытен. Очень классное ощущение, когда ты наконец что-то нашёл, смог выразиться. А потом будешь играть это на концерте, и добрые люди будут аплодировать.

— На концертах вы много разговариваете с публикой, рассказываете, что за песня сейчас прозвучит, что она для вас значит, что-то вспоминаете. Всё это превращается в такое отдельное представление, в хорошем смысле этого слова, без наигранности. Как так получилось, что общение с публикой стало обязательной частью выступлений Mgzavrebi?

— Я всегда волновался перед концертами. В детстве был очень застенчивым. Когда выходил на первые выступления, ничего не говорил, еле пел, а на лице было такое выражение, что пришедшие на концерт друзья начинали волноваться больше, чем я. Один друг сказал: «Гиги, твои концерты — всегда ужасное для нас волнение. У тебя такое выражение лица! Давай-ка выходи и будь таким, как в жизни». И тогда я начал говорить. И чем больше я волновался, тем больше говорил. Этим я «перекрывал» волнение. Ты выходишь на сцену и не знаешь, какие в зале люди, в каком они настроении, а когда начинаешь общаться, настраиваешься на одну с ними волну. И от этого во многом зависит трек-лист концерта. Есть жанры, для которых нужна «стена» между артистом и публикой. Конечно, на выступлениях Rammstein будет странно, если солист начнет говорить «вот у меня есть дочка...» или «однажды мы с друзьями...». А нам это очень подходит.

— Наверняка одни и те же истории вам приходится рассказывать со сцены не раз, тем не менее на концерте всё выглядит искренне, не заученно.

— Иногда, конечно, приходится говорить одно и то же, но, как сказал [американский рок-музыкант] Джек Уайт, уважающий себя музыкант одну и ту же шутку на разных концертах говорить не должен. Я тоже стараюсь придерживаться этого правила, чтобы не превращать выступление в спектакль, когда выходишь и говоришь заученный текст. Я всё-таки не такой талантливый актёр, чтобы всё это делать каждый раз как в первый. Есть, кстати, концерты, когда я молчу. В основном, это корпоративы, потому что они длятся 40 минут. И если я буду говорить 38 минут, то мы сыграем только одну песню.

— Вы же как-то заявляли, что на корпоративах не выступаете?

— Это было в 2010 году. Мы не выступали на частных праздниках в Грузии, потому что там все друг друга через кого-то знают, у всех свадьбы, дни рождения. Мы выступаем на корпоративах, которые организованы как концерт, а в Грузии тогда было примерно так: «Гиги, придёшь? Пару микрофончиков поставим».

— Возвращаясь к концертам, на которых вы всё-таки говорите. Там вы можете рассказывать предысторию тяжёлой для вас песни и расчувствоваться до слёз. Каково быть настолько откровенным не с друзьями на кухне, а перед толпой незнакомых людей?

— Я пишу песни о собственных переживаниях. Я не композитор, который пишет 100500 песен о выдуманной любви. По заказу не могу действовать. Все песни — часть нашей жизни, и каждый раз, когда мы их играем, переживаем всё заново. Из-за этого на концертах грустные, сложные песни мы много не поём — две-три максимум, хотя у нас много таких. Весёлые песни мы тоже переживаем от и до, но с ними проще, мы вообще весёлые ребята.

— В то же время такая предельная честность с людьми, которые пришли на ваш концерт, касается не только трогательных моментов. Если вдруг кто-то слишком настойчиво начинает требовать песню, вы довольно строго даёте понять, что так делать не надо.

— Я не люблю, когда нам заказывают песни. Когда я стал играть на гитаре, мне начали звонить: «Гиги, у нас вечеринка, придёшь? Захвати гитару». Я всегда ругался и не шёл. Мне казалось, людям надо только, чтобы я их развлёк. Наверное, из-за этого я иногда так говорю.

— Во времена «Гиги, у нас вечеринка, возьми гитару» представляли, чем станет Mgzavrebi?

— Нет, что вы говорите, я думал, кроме наших друзей никто не будет слушать даже в Тбилиси. Когда люди, не имеющие отношения театральному институту, в котором мы учились, начали говорить, что им нравятся наши песни, я задавался вопросом: как? А когда нас начали слушать в других регионах Грузии... Понимаете, мы были уверены, что это очень локальная музыка для молодёжи из нашего театрального института. Там, где некий Гиги играет на гитаре. Я никогда бы не подумал, что всё случится вот так.

— Пытались понять, почему именно ваша группа так выстрелила?

— Понятия не имею, но нам остаётся только радоваться.


Текст — Алина Белянина, фото — Виталий Невар, «Новый Калининград»


Нашли ошибку? Cообщить об ошибке можно, выделив ее и нажав Ctrl+Enter

[x]