«Корпорация „Кронпринц“»: руководители и кураторы ГЦСИ о современном искусстве

«Восприятие современного искусства предполагает активную работу сознания. Человек, который хочет понять, как устроен мир, что в этом мире происходит, может быть даже не очень эстетически воспитанным, может не различать, что красиво, что не красиво. Но он чувствует, что для него актуально, больно, что его тревожит, — и находит это в современном искусстве».

«Современное искусство надо распознать, уметь почувствовать, возможно, через преодоление эстетически чуждого тебе визуального момента — некрасивость, брутальность, жесткость, трэш, — и попытаться понять. И тогда начинаешь что-то считывать, это помогает с чем-то примириться, что-то понять, ощутить себя не таким одиноким — ведь если эти же вопросы задают себе другие люди, значит, ты не одинок. Современное искусство не дает ответы, а ставит вопросы, — и есть также вопросы, на которые никто не может ответить, кроме тебя самого. Художникам так же сложно жить, как и обычным людям, но они пытаются выразить через себя свое восприятие современной жизни — и это не дано большинству из нас. Я уверена, если мы иногда даже будем заставлять себя просто смотреть современное искусство, то со временем научимся и воспринимать его. Это сначала труд, а следом кайф — от того, что ты почувствовал, понял и тебе понравилось. А дальше наступает момент интеллектуального размышления».

«В конце 1990-х годов журналисты просили кураторов ГЦСИ при описании произведений современного искусства не употреблять непонятные широкой публике слова „инсталляция“, „перформанс“, „мультимедийный“, „трансформация“, „рефлексия“, „акция“ и т. д. Сегодня слова „мультимедийный“, „трансформер“, „проект“, „объект“ входят в словарный запас обычного школьника. Современное искусство помогает современному человеку не только ощущать, но и „проговаривать“ время. Именно „проговаривать“, так как время ускоряется, появляются новые технологии, новые знания. Через работы художников, реализованные идеи кураторов современное искусство дает возможность увидеть будущее. И через приятие или неприятие нового искусства, новых знаков, кодов, символов происходит контакт, общение, понимание сегодняшней жизни».

«Люди, которые с современным искусством на ты, ждут от него какой-то квинтэссенции понятия о современном мире. Художники это всегда транслируют, часто даже не задумываясь. На большой полноценной выставке современного искусства ты подтверждаешь свои ощущения современной жизни, посещение такой выставки фиксирует твое мировоззрение на несколько лет».

«Нам приходится совмещать в себе совершенно разные ипостаси. С одной стороны, мы работаем как кураторы и занимаемся содержательной частью проекта, с другой стороны — административными вопросами и бюрократией. Занятие современным искусством с его содержательной стороны дает некую внутреннюю свободу и помогает в себе и в своем представлении о жизни преодолевать и размывать какие-то границы. Здесь встречаются люди и проекты с большой долей здорового абсурда, юмора — не беспричинного, а направленного в определенную точку, сконцентрированного. Это вдохновляет и дает силы работать с административной частью современного искусства (смеется), которая, если честно, не так и приятна».

«У меня есть свои белые пятна и черные дыры, и в ГЦСИ я занимаюсь малярными работами (смеется). Я сама испытываю дефицит в том, чего не знаю или не понимаю, — и здесь стремлюсь понять, познать. Почему, в таком случае, не занимаюсь наукой? Потому что современное искусство визуально выглядит лучше, чем наука, и работает непосредственно с материалом. В современном искусстве заложен большой потенциал творения: во взаимодействии рационального и иррационального мысль, выраженная через форму, становится очень сильным источником смыслов. Я хочу понять, что мы здесь делаем — в антропологическом и философском смысле. В гораздо меньшей степени вижу себе применение в каких-то сферах, связанных с коммерцией. Занятия современным искусством дают другой взгляд на окружающий мир, позволяют отстраняться от мира вещей, который далеко не самое лучшее место для человека, а мы еще пока не очень постарались, чтобы сделать его комфортным. Вообще работа в музее позволяет создавать новые контексты, новые миры».

«Мы не будем изобретать велосипед — и не мы изобрели атомную бомбу, синхрофазотрон, компьютер и т. д. Мы будем жить так, как живет все цивилизованное прогрессивное человечество. Можно, конечно, настаивать на своей самобытности — и в культуре это вполне естественный путь. Но современное искусство вовсе не отрицает искусство традиционное. Многие думают обратное — по незнанию или недоразумению, — но это неправда. Вообще современное искусство очень тесно связано со всеми областями — и инновационными, и традиционными, и даже ортодоксальными — в полемике. Современное искусство максимально преодолевает свои собственные границы. Оно не замкнуто, несмотря на какие-то отдельные элитарные, герметичные его части. Базовые стратегии современного искусства очень демократичны».

«Самая главная наша задача — выйти за тот фиксированный круг современных художников, который сложился в Калининграде за 15 лет нашей деятельности. Сейчас важен рывок, чтобы расширить диапазон. Не знаю, как, — может быть, через привлечение художников, которые учились в Европе или в Москве, или нигде не учились, но они более креативны.

Быть просто выставочным залом современного искусства — не задача для БФ ГЦСИ, потому что она самая простая. Это деградация для институции современного искусства. Нужно найти свою уникальную нишу: либо это будет крен в сторону образования в сфере современного искусства, потому что в городе его нет, либо — в сторону экспериментального искусства на стыке с наукой — то, чем занимается Дима Булатов и чего в России практически нет. Пятнадцать лет мы метались. Сначала нужно было как-то закрепиться, чему-то научиться, как-то себя позиционировать. Этот период мы прошли, теперь главный вопрос — в чем наша специфика?»

«Пока в Калининграде не появится высшая школа современного искусства, думаю, большого развития не будет. Но в городе есть люди, которые, несмотря на отсутствие высшей школы, позиционируют себя художниками. И мы не можем пройти мимо этого. Конечно, можно рассматривать деятельность калининградских художников критически: много повторений, несознательного копирования, — но это тоже путь. Если они разовьются, возможно, нас ждет появление каких-то оригинальных видений — из закрытого пространства, без высшей школы. Для них приемлем только один путь — самообразование и насмотренность, и это они должны себе организовать сами. Очень важно вокруг деятельности молодых художников создавать критический контекст. Мы не можем отвернуться от них, потому что знаем, откуда они и почему именно такие. Мы должны создать условия, в которых они смогут сами оценить свою работу и понять, куда развиваться дальше».

«Оставив амбиции художника, я стала куратором, потом возглавила филиал и стала еще и менеджером, управленцем, стратегом, который должен мыслить перспективно и видеть организацию, людей, искусство через пять, десять лет. Современное искусство — очень демократичная, открытая и подвижная сфера, здесь нет и не может быть жесткой иерархии. Это позволяет мне сохранять внутри филиала атмосферу сотрудничества со своими коллегами. Но все равно принятие окончательного решения и ответственность за организацию остаются за руководителем. У нас небольшой штат — 16 человек. Может быть, это и позволяет нам быть ближе друг к другу, иметь собственные традиции, отмечать в узком кругу дни рождения организации и каждого сотрудника. Конечно, с появлением нового пространства в „Кронпринце“ работы и проектов будет больше, а времени меньше. Во всяком случае, я стараюсь и буду стараться, чтобы внутри нашего коллектива сохранялся дружеский и креативный настрой».

«Еще до официального открытия филиала мы год-полтора с Еленой Цветаевой в Москве, что называется, просто работали лицом, внушая руководству министерства культуры, что филиал ГЦСИ в Калининграде необходим. А из министерства очень пристально наблюдали за нашей деятельностью здесь. И нам говорили: ну, вот есть вы — а кто еще? Мы отвечали: будем работать и стараться, чтобы появились эти самые „кто еще“. Сегодня у нас такие люди есть — и кураторы, и художники, и сочувствующие, и зрители, что очень важно. Сегодня все знают, что в Калининграде есть современное искусство, есть Балтийский филиал ГЦСИ, как институция этого искусства, есть художники. БФ ГЦСИ — мое детище, моя работа, моя корпорация. То, чем бы я хотел заниматься и в дальнейшем — не важно, как сложится судьба».

«Это, наверное, большое счастье, когда человек может работать с тем, что ему нравится и интересен. Когда ты знаешь, что в твоей работе есть пространство для творчества, для мысли, бюрократией заниматься совсем не хочется. Художники бывают разные, в каких-то вопросах — профессиональных и человеческих — ты с ними сходишься, в других — не сходишься. И, тем не менее, в целом — хотя, наверное, неправильно было бы обобщать, — это люди с широким сознанием, общение с ними позволяет расширять пространство своей личной внутренней свободы. Возникает пространство здорового абсурда — мощный противовес прагматизму, неподчинение заранее написанным сценариям, практикам и правилам».

«Через пять лет БФ ГЦСИ — это постоянно функционирующее, живое, интересное публичное пространство на мансарде казармы „Кронпринц“, притягивающее абсолютно разных людей, — место, которого раньше в Калининграде никогда не было».

«Там будут не только офисные пространства, выставочные и кино-лекционные залы, но также студии занятий с детьми, подростками, резиденции для художников, современная библиотека, медиатека, арт-кафе, летняя площадка».

«Через десять лет мы захватим половину казармы „Кронпринц“, окультурим внутренний двор. А через двадцать лет построим там себе жилье. Вполне логично сделать креативный кластер, открыть хостелы, магазины, концертные залы и т. д. Внутренний двор сможет вместить любой большой фестиваль. В Москве же есть „Красный Октябрь“ или „Винзавод“. Почему бы нам не попробовать?»

«Надеюсь, ГЦСИ станет заметной институцией в Балтийском регионе, все контакты станут свободнее и проще. Не помню, кто написал: всегда очень полезно связывать далекое с близким. Если мы будем работать в контексте не только города, но всего Балтийского региона, мы можем рождать новые смыслы и новые точки зрения для дальнейшего познания и движения вперед. Куда направлено это движение, никто не знает, но, видимо, только двигаясь, мы сможем что-то понять».