К 23 февраля «Афиша Нового Калининграда.Ru» решила найти тех, у кого от армии остались визуальные воспоминания, и поговорила с одним редким обладателем дембельского альбома и с одним художником, который за год службы на мысе Таран нарисовал десятки акварелей. Кроме фотографий и рисунков — ещё и истории об армейском быте и особенностях службы в 1991-м и 2009-м году.
О дембельском альбоме из 1991-го года рассказывает программист Константин Ярков:
— Меня призвали в армию в 89-м году. Попал я в Москву, в 4-й отдельный батальон особого назначения при КГБ. Но это только звучит грозно, а на самом деле это был батальон инженерных войск. Мы строили активно жильё для офицеров КГБ СССР, разные сооружения, о которых до сих пор нельзя рассказывать, и так далее. Строительный батальон для этих целей не очень хорошо подходил, потому что много разговаривал, и были созданы инженерные войска. Наверное, мы были в чём-то привилегированные: нас кормили лучше, какая-то культурная программа была, нас вывозили на полигоны пострелять, да и вообще, как выяснилось позже — набирали не по принципу «все подряд».
У нас была рота одного призыва: ребята из Калининграда, Питера, Вологды и из Литвы. С кем-то общаюсь до сих пор, но редко. Мы служили с 89-го по 91-й год. Время было непростым, за несколько месяцев до конца службы четыре человека дезертировали — сбежали в Литву. Да и вообще было неспокойно и «весело». Одного нашего прапорщика высадили из троллейбуса: водитель просто объявил, что пока человек в форме не выйдет из салона, никто никуда не поедет. Пришлось прапорщику выйти. Почему?
Ведь тогда много чего произошло и происходило. Уже была резня в Сумгаите, были погромы в Оше, был Тбилиси, был Баку и был Вильнюс. У парня из другого взвода отец погиб в Вильнюсе, парень съездил на похороны, вернулся дослуживать и все время носил черную ленту на обшлаге кителя. Злостное нарушение формы, но ему было можно.
Как раз после событий в Вильнюсе у нас в части дали приказание всем прибалтам явиться в клуб на собрание. Ну, мы, калининградцы, решили, что мы тоже немного прибалты, и пошли послушать. И начальник штаба на том собрании говорил, что вот так, мол, и так, не ломайте жизнь себе и не портите нам показатели, дослужите нормально, осталось чуть-чуть, я вас первыми домой отправлю. И слово своё сдержал: все прибалты уехали первыми. Офицеры наши тогда ещё приходили на службу одетыми в гражданское, и в форму переодевались только в части.
Было непонятно, что происходит: Союз колбасит, он трещит, шатается, и непонятно, выстоит или нет. Смотрели мы один телевизор с одними и теми же новостями… И разговаривали между собой и надеялись, что нам стрелять не придётся, и в то же время прикидывали, а что будет, если всё же придётся, и если придётся, то кто будет стрелять, а кто нет. Даже спорили. Но стрелять по-настоящему, кажется, никому так и не пришлось, и хорошо.
В годы моей службы альбомы делали уже не все, но многие. Тогда же была традиция, что ты должен вернуться домой нарядным, чтобы все поняли — вот, «дембель» приехал. До нас служили украинцы, и вот они домой такими красавцами уезжали — просто «швейные войска». Литовцы наши делали себе разные значки и суперпогоны — на белую толстую, примерно в семь миллиметров, подкладку пришивали жёсткий погон, а не него уже металлические буквы ГБ. В общем, то ещё произведение искусства. И делалось всё это при минимальном количестве инструментов. Помню, в клубе висела синяя штора, так её раз! — и на фуражки срезали. Я таким не особо занимался. У меня и альбом не до конца доделан.
Вот, обратите внимание: как правило, первый разворот должен был быть посвящен городу, в котором ты служил, а последний — тому городу, из которого ты приехал. Тут у нас Москва, а здесь Калининград. Вот здесь нужно вклеить две карточки: до призыва и после присяги. А дальше у кого уже на что фантазии хватало. Почти все фотографии для этого альбома я сделал сам. В части фотоаппарат был у меня, и была ещё одна ротная камера, которую разрешали брать в увольнительную. Но, как видно, все всё равно ухитрялись фотографировать в части, да и печатали фотографии в ней же — втихаря, ночью. А вот я в столовой: мне время от времени очень нравилось так рассекать по столовой, с подносом подойти к начальнику штаба батальона и поставить перед ним тарелку. Да, и обязательно чтобы тряпочка на руке висела — это я так под официанта косил. Вот уголки для альбома я сделал сам: это нужно было ещё ухитриться где-то стащить рулон фольги, например вот такой, из которой делали кефирные крышечки. А это я на рабочем месте, за персональным компьютером. Это наш платц, это штаб, это мы в казарме, это господа офицеры на сорокалетие части. А этом мы пошли в увольнение и сфотографировались у памятника Дзержинскому. А это мы в патруле, с оружием.
А это почётные грамоты: одна за то, что так хорошо провёл концерт в части, а вторая для родителей, что там пишут, что я зарекомендовал себя дисциплинированным и исполнительным воином, хорошим товарищем. Наверное, так и было (смеется).
О партитуре для маяка и серии акварельных рисунков рассказывает художник и музыкант Константин Тращенков:
— Я проходил срочную службу в армии в 2009 году. Сразу после окончания университета. Наверное, можно было бы и избежать этого, но не было возможности и сил. Я в какой-то момент просто отпустил ситуацию и пошёл служить. И оказался на Балтийском флоте. Первые два месяца было тяжело: одна учебная рота, потом госпиталь, потом снова учебная рота, а потом снова госпиталь. Да и вообще всё было непонятно, похоже на тюрьму или на то, что вдруг оказался в железных рукавицах — ты не принадлежишь себе, твоё время не принадлежит тебе, делаешь то, что тебе скажут. А потом всё как-то изменилось, стало легче: меня с корабля отправили в посёлок Донское. Не объяснили, куда именно, а сказали, что я еду«куда-то» в Донское. И я поехал, в «ГАЗике», с кучей алюминиевых кастрюль, которые загрузили вместе со мной и которые гремели всю дорогу. А я смотрел в окно — и вдруг сквозь лес и поле увидел маяк. И понял, куда попал. Дело в том, что я родился и очень долго жил в Светлогорске, и часто, когда гулял по пляжу и видел, как где-то мигает «глаз» маяка, даже думал, что вот если и служить в армии, то только на маяке. В общем, мечта сбылась — меня привезли на мыс Таран. И там я провёл восемь месяцев.
Я попал в радиотехническое отделение, моя специальность, полученная в армии, — оператор радиолокационной системы. То есть меня и всех остальных ребят учили наблюдать при помощи специальных приборов за тем, что происходит над водой, под водой и на воде. Наблюдать, анализировать, передавать. И я наблюдал, но за всем, за всей ситуацией.
Поля, море, ангары… Первые шесть месяцев на мысе Таран я был кочегаром. Так всё и началось, с зимы и кочегарки: топишь печи сутки через сутки, физически тяжело поначалу, но зато есть собственное время, даже во время топления этих самых печей. Я стал рисовать красками, хотя до этого так, чаще всего карандашом царапал: в котельной много теплых элементов было, и они ускоряют процесс рисования акварелей, бумага сохнет очень быстро. И мне нравилось, что сидишь весь такой чёрный, где-то в подвале, а у тебя баночки с водой, кисти и набор (такая маленькая-маленькая коробочка) очень классной английской акварели. Я купил её ещё на гражданке, потом друзья переправили в армию, и ещё они же привезли специальную бумагу. А ещё в армии давали и, наверное, дают сейчас конверты в неограниченном количестве. Ну, чтобы солдат всегда мог связываться с домом при помощи писем. Я резал лист бумаги на прямоугольники, размером примерно 10 на 15, рисовал акварели и в этих армейских конвертах рассылал по всем знакомым адресам. Наверное, поэтому многие рисунки и сохранились. Но родились акварели, конечно же, от атмосферы этой удивительной части, которая стояла на берегу Балтийского моря, на высоченном откосе, и это хоть как-то романтизировало ту ситуацию, в которой я оказался. Оставалось пить кофе по ночам, топить печи, рисовать и стараться получить от этого процесса максимум какой-то радости.
После кочегара я стал поваром: день кашеваришь, день отдыхаешь. И на кухне тоже попадались свободные моменты. Тогда я пользовался этими огромными нагревающимися плитами: клал на горячий диск ещё влажную картинку, и она высыхала за мгновение. Такой алхимический волшебный процесс.
Все сюжеты рисунков подсказывал армейский быт. Вот картинка, на которой матросик голову на руки положил и уснул. Вот птица-самолёт несёт вести из дому. Техника иногда искажала эти сюжеты, делала их нереальными, сюрреалистичными, но это всё равно из того быта. Или вот коровы с пастушком по полю идут. У нас один из срочников занимался подсобным хозяйством: пас коров. Было у нас в части небольшое стадо, так что молоко парное мы пили. И так я этого пастуха увидел в ландшафте — поле, коровы, и он в чёрном бушлате без погон, без всего, как такой крик о свободе. И еще о том, что он растворяется в этом ландшафте, и пока ты на природе — тебе хорошо. Даже с коровами.
Но ещё был интересен и звуковой ландшафт. На Таране я познакомился с наутофоном, он находился буквально в пятидесяти метрах от кочегарки, и я часто в туманные дни слышал звук сильный, пробирающий до костей. Маячный комплекс на мысе Таран состоит из нескольких элементов: есть световой маяк, есть три радиомаяка и есть сам наутофон, проще говоря — звуковой маяк. Его включают в густые туманы, когда не проступает свет. Зона около мыса опасная — каменное дно, отмели — и наутофон говорит кораблям о своей опасности: «Я здесь. Отходи от меня. Держись от меня подальше». И я записывал эти звуки, но не на рекордер, а так, азбукой Морзе: записывал секундную последовательность звучания того или иного отрезка сигнала. Шесть секунд длится протяжный, три — короткий. И сколько таких очередностей в одной композиции есть, столько я и записывал. Получилась партитура для маяка. О наутофоне вспоминаю до сих пор, как о старом друге.
Мы все служили и защищали рубежи родины или как там говорится, а в свободные часы занимались кто чем. Чем я занимался, вы уже знаете. А остальные ребята — кто книжки читал, кто телевизор смотрел. Дембельские альбомы тогда уже никто не делал — зачем, когда у всех были телефоны с фотоаппаратами и можно было, пока начальство не видит, сфотографироваться, а потом выложить всё во «ВКонтакт». Было ещё несколько ребят, которые весь год делали себе дембельскую одежду: вырезали из металла буквы на бескозырки, якоря, шлифовали эти элементы до зеркального блеска — тоже, наверное, медитативное занятие. Но я только наблюдал, иногда давал советы, пару раз помог нарисовать буковку для очередной аббревиатуры.
Всё реже я думаю о том, зачем всё это было нужно. Кто-то способен оценить степень важности службы до её прохождения. Кому-то она нужна, а кому-то нет. Я сейчас думаю и понимаю, что мне это всё было нужно.
Текст — Александра Артамонова, фото — Виталий Невар, Константин Тращенков
© 2003-2024