25 февраля 1944 года соединения 1054 стрелкового полка 301 Сталинской стрелковой дивизии, форсировав Днепр и закрепившись на правом его берегу, продолжали наступление на силы немцев и пытались прорвать вражескую оборону в районе села Золотая Балка.
Следующей ночью штурмовая группа под руководством 21-летнего старшины Валентина Сафронова под покровом темноты незаметно приблизилась к окопам противника и ворвалась в траншеи. Пустив в ход не только автоматы и гранаты, но и кинжалы, пехотинцы выбили врага с укреплённого участка; вылазку смельчаков поддержал весь полк, в итоге немецкие соединения были отброшены на участке фронта протяжённостью 8 километров.
Группа бойцов под руководством старшины Сафронова преследовала убегавших немецких солдат, но попала под огонь пулемётной точки. Точка была уничтожена, но Валентин Сафронов был тяжело ранен разрывной пулей в ногу. Его отправили в медсанбат, в ноге развилась гангрена и врачи почти что решились на ампутацию. Но в последний момент дали молодому организму шанс. Некроз отступил, но ходить старшина Сафронов начал лишь к середине лета 1944 года. Нога была искалечена на всю жизнь, однако в августе Валентин продолжил службу — уже в войсках НКВД, в должности вначале помощника диспетчера, а затем — диспетчера конвойного полка.
Рана в ноге не зажила до самой смерти Валентина Ивановича Сафронова. Я знаю это точно — ведь он был моим дедом. Чего я не знаю, так это того, кого именно перевозил 318-й полк конвойных войск НКВД, где служил мой дед после тяжёлого ранения, чудом не лишившись ноги. Я подозреваю, что среди конвоируемых были не только военнопленные. А ещё — что привычку топить эмоции в спиртном дед не оставил до самой смерти не только из-за боли в раненой ноге. Ведь воспоминания бывают так же болезненны, как и физические страдания. Всего этого я не знаю; с дедом мы особо близки не были, хоть и прожили почти 19 лет в одной квартире. Говорить об этих подробностях своей молодости он не очень хотел. По крайней мере, со мной. Так бывает.
Теперь, впрочем, размышления о том, что же стало причиной душевной травмы моего предка, мысли о том, кого он конвоировал в вагонах-теплушках, а также — о том, что с ними стало в конечной точке их путешествия, неуместны и даже преступны. По крайней мере, об этом недвусмысленно заявил горячо поддержавший отзыв прокатной лицензии американского фильма «Ребёнок номер 44» министр культуры Российской Федерации Владимир Мединский. «Пора наконец-то сформулировать своё собственное представление о самих себе как наследниках великой, уникальной российской цивилизации, — сказал он. — Внятно, канонически, без блудливого спотыкания о „трудные вопросы истории“ и бессодержательных рефлексий».
В сущности, чёрт с ним, с фильмом, хотя база для сценария, подробности производства и актёрский состав наводят на мысль, что в нём наверняка есть некая художественная ценность. Гэри Олдмэн чёрт знает в чём не снимается; но шут бы с ним. Как верно заметил Артём Рыжков, тем больше будет интерес к запрещённому фильму, тем больше людей его, в итоге, посмотрят.
Тут главное слово — «канонически». История, пусть и в художественном вымысле, должна отныне следовать канону. Суровому канону, железному правилу, от которого отступить нельзя. Надобно исключить любые возможные вопросы. Ведь культура в сегодняшней России должна давать лишь только ответы, а поднимать вопросы — ни-ни.
Штрафбаты и следователи МГБ, солдаты-мародёры и офицеры со звёздами героев, расстреливающие невинно осужденных, животный страх перед лагерями и дети, которых голод толкает на каннибализм. Всё это, по версии министра культуры РФ Владимира Мединского, есть лишь акт самовыражения американских кинематографистов, «шизофренические рефлексии», ложь и клевета. Всего этого не было, а если кто-токое-где у нас порой, то в канун 70-летия Великой Победы лучше сделать вид, что этого не было и в самом деле. И тогда этого не будет, ведь тех, кто знает и помнит, с каждым днём становится всё меньше.
Культура, которая не поднимает вопросов, очень удобна. Это культура констатирующая, культура, утверждающая единственно верное, «каноническое» представление. Страна — великая, непобедимая и непогрешимая, народ — уникальный носитель несомненных ценностей. «Кудеяр Кудеярыч у нас — Главный Санитар», Татьяна Толстая в своей «Кыси» всё это описала задолго до. Жизнь, здоровье, сила.
В метрополии, наверное, возможны небольшие флуктуации. В конце концов, правителям из числа тех, кто тратил на чтение книжек время между актами эффективного менеджмента, тоже нужно где-то отдыхать душой. Но вот культура провинциальная должна быть лубочной до зубовного скрежета, в доску, без исключений и поползновений. В этом смысле пример Новосибирска и оперы «Тангейзер» в постановке Тимофея Кулябина настолько же показателен, насколько необычен. Показателен потому что так, понятное дело, должно быть с каждым, кто вдруг да заступит за красные флажки. Иисус Христос в скабрезной мизансцене? Распять постановщика! Но вот случилось странное: народ новосибирский взял, да и вышел защитить это непонятное, вызывающее больше вопросов, чем дающее ответов искусство. Результата, ясное дело, ноль, худрука театра сняли, режиссёр насилу избежал репрессий, но всё же — интересно.
Мы, авангард России в Европе, вызывать беспокойства у коллективного мединского не должны. У нас выходить некому, да и защищать нечего. Последние порывы неоднозначности на сцене датированы 2009 годом, когда «Дачники» Горького в постановке Евгения Марчелли вызвали истерику у некоего «Центра народной защиты». Углядев в лёгкой обнажёнке элементы порнографии, «народные защитники» спешно оттащили в Генпрокуратуру РФ заявление с требованием привлечь к ответственности всех — и организаторов постановки, и её участников. Странно, что в стороне остались зрители.
Марчелли уж не там и не тот. Поставленная в минувшем году в «Тильзит-театре» пьеса польки Дороты Масловской «Двое бедных румын, говорящих по-польски» была безжалостно кастрирована — из неё вырезали все неприглядные выражения, чтобы показать её на потеху богатой публике в «Геркулесе» при поддержке регионального минкульта. И то верно — для чего вызывать лишние вопросы? А лучше попросту катать идеалистические лубки, к примеру — прошлогоднюю «Ромео и Джульетту» в драмтеатре, в постановке Михаила Салеса. Ходят по сцене какие-то люди, наряженные в умеренно обтягивающие трико и весьма скромные платья, читают текст, машут шпагами — и ладно. Народу нравится, вопросов нет.
Культура во всех её проявлениях стала максимально возможно конформистской; она ни в коей мере не является средством рефлексии на происходящий вокруг цирк-шапито. Потуги в виде «Гражданина поэта» Быкова, Ефремова и Васильева, да песенки Васи Обломова и без того были уделом избранных креаклов, а под гнётом реакции сдулись до полного ноля. Вопросов культура задавать не должна — и всё тут!
Культурные субъекты особого рвения проявлять не спешат; тут наше время, конечно, достойно всяческого сожаления, если сравнивать его с каким-нибудь девятнадцатым веком. В кого ни ткни в нынешней школьной программе по литературе, так ссыльный, ну или хотя бы подцензурный. Пушкин и Лермонтов, Достоевский и Толстой, Чехов и Гоголь — все они в той или иной мере не были так уж любезны режиму. Именно потому, что в своих произведениях задавали вопросы о том, кто мы, зачем и почему живём так, а не иначе. Ответы на них были даны спустя десятки и сотни лет, да и даны ли в полной мере — большой вопрос. Но это ведь не оправдание для того, чтобы таких вопросов вообще не ставить. Иначе всё скатится к каноническому лубку, радостно галдящим бубенцам и прочему театру с табличками на шеях.
Необходимость осознания жителями Российской Федерации себя как нации, как объединённых чем-то более общим, чем президент, законодательство и флаг, стало для действующей ныне власти крайне важным вызовом несколько лет назад. Вызовом, о котором эти самые жители в основной своей массе даже не задумывались, будучи увлечены накоплением первичного капитала и скупкой в кредит телевизоров и автомобилей. Но догматичный подход, который был избран для этого осознания, подход диктата единственно верных, простых до отупения истин, может привести к единственному результату — печальному.
Наряду с культурой, навязывающей ответы, должна существовать и культура, ставящая вопросы. Такие же, как тот вопрос, на который я вряд ли получу ответ извне: кого конвоировал в 1944–1945 годах мой дед, служивший в НКВД? Может быть, я не получу его вовсе.
Но вот запрет на саму возможность подобные вопросы задавать, запрет, который так настоятельно навязывают нам министр культуры Владимир Мединский и его приспешники, выглядит накануне 70-летия победы над фашизмом как-то уж слишком страшно. Уж точно страшнее возможных ответов.
Алексей Милованов, главный редактор «Нового Калининграда.Ru»
© 2003-2024