Восемь килограммов хомячков

Вчера хомячок снова побежал по колесу. Этого звука крутящегося колесика в хомячьей клетке я ждала две недели. Ждала и загадывала — если это произойдет, то значит всё не зря.

Крохотного серебристого джунгарика моей дочке подарила тетя Наташа почти два года назад. Пушистая мышка, которую дочь окрестила Лапкой, была шустрой и большеглазой и умещалась на половинке детской ладошки. Дочке строго-настрого наказали следить за хомячком, чтобы тот всегда был ухожен, сыт и доволен жизнью. Однако спустя год ребенок забросил джунгарика, и с ним приключилось первое большое несчастье. Мы уезжали из города, отдали на неделю клетку с хомячком тете Наташе. Клетка оказалась не очень чистой, и у Наташи началась аллергия. Её сын-подросток, чтобы помочь маме, не просто помыл клетку, но еще и решил искупать грызуна, а потом высушить феном. Фен был чересчур мощный. Ушки у хомячка обгорели, почернели и отвалились. «Как же так? — недоумевали звериные доктора из ветеринарной клиники. — Жить, наверное, будет. Но вы поосторожнее — мы ведь даже мазью не можем помазать». Я же пыталась внушить ребенку, что хомячок — это живое существо, за которое лично она несет большую ответственность, поэтому ухаживать за ним нужно лучше. Однако на дочь эти наказы повлияли мало. Спустя год после прошлого несчастья она ограничивалась тем, что иногда меняла в клетке подстилку, каждый день сыпала корм. «Она сидит в клетке, и если у нее нет еды, она не сможет, как ты, пойти и залезть в холодильник», — напоминала я ребенку. Просила брать хомячка на руки, чтобы тот чувствовал заботу, следить за состоянием зверушки. Но не так давно обнаружилось, что глаз у хомячка воспалился — Лапка повредила его опилками, которые пару месяцев назад мы начали использовать вместо подстилки.

«Если бы вы заметили проблемы раньше, глаз можно было бы спасти. Но теперь или удалять — а это стоит очень дорого. Или просто капать капли и ждать», — констатировали ветеринары, которые сразу вспомнили Лапку по её обгоревшим ушкам, хоть и прошел год после прошлого несчастья.

Капли не помогали. Хомячок перестал бегать, потом перестал есть. Через пару дней дочь обнаружила джунгарика с утра лежащим в клетке на боку. «Она очень горячая, практически не двигается! Я кормлю её с руки, она почти ничего не ест и очень тяжело дышит», — плакал ребенок мне в телефонную трубку. По всей видимости, из-за глаза у Лапки началось обширное воспаление, и жить ей оставалось пару дней. «Наверное, надо отнести ее к ветеринару и попросить сделать укол, чтобы она больше не мучилась», — практически сдалась я. Дочь прорыдала полночи. До неё наконец дошло, что джунгарик может умереть из-за её равнодушия.

Утром добрые айболиты из ветеринарной клиники напоили хомячка антибиотиками и сказали, что есть возможность побороться за жизнь грызуна, но надо делать операцию. Дали с собой еще шприц с антбиотиком, чтобы выпоить вечером. На семейном совете мы постановили, что, несмотря на грозившие нам серьезные финансовые расходы, постараемся сделать все, что от нас зависит, чтобы джунгарик еще смог пожить. Но вечером я случайно вылила антибиотик из шприца. Дочь, державшая в это время хомячка в руках, разрыдалась. На часах было 9 вечера. Я дежурила на сайте и не могла отлучиться. Гугл показал, что недалеко от дома есть ветеринарная аптека. По телефону сказали — лекарство есть. Я вызвала ребенку такси, и дочь сама поехала за антибиотиками для своего джунгарика.

После операции Лапка едва ползала по клетке. Нам выдали несколько шприцев, чтобы колоть джунгарику обезболивающее в холку. Каждый день нужно было поить хомячка антибиотиками, через день — показывать ветеринару. Следующие десять дней были тяжелыми. Лапка очень сильно исхудала, отказывалась от еды. Весившая до операции 40 граммов, после стала весить 30. Дочь кормила и поила ее с рук. Ослабевший хомячок подползал к краю клетки, но лапки соскальзывали — она даже не могла дотянуться до прутьев. Каждое утро я с застывшим сердцем подходила к клетке в ожидании худшего. «Думай только о хорошем, пожалуйста! Лапка выживет, надо верить!» — пытался мне внушить оптимизм ребенок.

В клинике хомяку делали очередные уколы, мазали шерстку чем-то серебристым и писали в листе осмотра: вялая, почти всегда спит, ест мало, пьет при помощи хозяев, вес — 20 граммов. Доктора предупреждали, что исход может быть неблагополучным. Каждый раз, когда я везла клетку в ветеринарную клинику на очередной осмотр и обработку шва, таксисты удивлялись и искренне недоумевали — есть ли смысл лечить хомяков. «Да выбросьте вы его, зачем тратить деньги?» — эту рекомендацию я слышала за последние две недели раз десять. Сначала я пыталась отшучиваться, потом просто в ответ молчала.

О том, во сколько обошлась операция для маленького грызуна, я сказала лишь нескольким людям. Большинство из них это откровенно позабавило и рассмешило. «За эти деньги можно было купить 8 кг хомячков», — веселились коллеги. Некоторые говорили, что хомячки — расходный материал, что нет смысла тратить на него сумасшедшие деньги: «Зачем ты с ним мучаешься? Подмени на нового, как это часто делают. Скажи, что хомяку в больнице отрастили ушли и восстановили глаз, а сам он изрядно помолодел».

Я пыталась отвечать на колкости улыбкой и шутками. Разумом понимала — наверное, ведь и правда это полная глупость — даже не то, что я трачу огромные деньги на расходный материал. А то, что жалею грызуна, маленькую пушистую мышь, которая живет всего пару лет, и которую даже лечить-то практически невозможно. Но больно было до слез. Было жаль маленькую серебристую Лапку с обгоревшим ушками, которая умещалась на половине детской ладошки. Хотелось верить в оптимизм дочери, которая каждый день с упорством и стойкостью ухаживала за слабеющим джунгариком. Впрочем, большинство немногочисленных знакомых, которые знали о наших бедах, хоть и считали меня чудачкой, но поддерживали. В первую очередь из-за того, что я согласилась со своим ребенком — отказалась убивать хомячка, пытаясь всеми силами вернуть его к жизни.

Через 10 дней после операции Лапка начала потихоньку ходить, научилась заново пить из поильника, грызть семечки. Спустя десять дней после операции ей сняли швы. А вчера она снова побежала по колесу. «Мама, я же говорила — надо верить!» — чуть не плакала от радости дочь. «Но ты понимаешь, что рано или поздно Лапка все равно умрет — ведь хомячки так мало живут?» — напоминала я ребенку. «Я понимаю. Но это когда придет время. А сейчас надо просто делать все, что мы можем. Всё, что от нас зависит, и тогда все получится», — ответила дочь.

Уровень сострадания и милосердия мне предлагали измерять в килограммах хомячков. Готова ли я заплатить за жизнь одного грызуна, который считается расходным материалом, сумму, которой хватило бы на ведро хомяков? Но для меня те 20 граммов, которые весил наш джунгарик через несколько дней после операции, были бесценными. Потому что они оказались на одной чаше весов с верой и состраданием моего 10-летнего ребенка, для которого эта история стала первым серьезным уроком милосердия в жизни.