Комплекс нелюбви: калининградские эксперты о проблеме насилия над детьми

Ирина Ткаченко (уполномоченный по правам ребенка в Калининградской области):

 — В случае если наши субъекты профилактики (школы, медицинские организации, социальные службы) получили информацию о том, что есть факт жестокого обращения с ребенком, то, безусловно, эта информация должна быть направлена в органы внутренних дел и в прокуратуру. Потому что получается, что заведующая или директор образовательной организации пытается защитить своего подчиненного, делать какие-то выводы, которые они не должны делать — пусть уже органы разбираются. Если действительно это есть, то никто не имеет морального права держать такого работника — это категорически недопустимо. Если это не имело место быть, то тем паче необходимо обратиться и сигнализировать, потому что именно так можно доброе имя человека сохранить. К сожалению, почему-то руководители не слышат, не знают, не хотят этого делать.

 — То же самое по школам — там тоже проявляется травля среди одноклассников и просто жестокое обращение детей друг с другом, и педагогов тех же. Тут большая работа должна быть психологов, которые в первую очередь должны это выявлять. У нас есть межведомственные регламенты, где прописано, например, что дважды в год психолог должен диагностировать поведение учащихся на предмет наличия суицидальных наклонностей. Остается открытым вопрос, насколько качественно эта работа проводится и делается ли она вообще в некоторых образовательных организациях. Потому что некоторые руководители считают, что им проще взять заместителя какого-то, чем хорошего психолога, который будет работать на полную ставку.

Римма Березегова (семейный психолог):

 — Практически у каждого ребенка сейчас комплекс «нелюбви». Если бы звонили на телефоны доверия все [нуждающиеся в помощи] дети, то их было бы в пять раз больше. Мы живем в такой стремительный век, когда родители потеряли контакт с детьми. Родители не знают, чем живут дети, а детям неинтересно, потому что они уже все в интернете. Приходит мама, которая нашла записку у ребенка в кармане, где написано: «Если ты читаешь эту записку, то меня нет в живых». Я начинаю разбираться, что же там случилось, и захожу на страницу, а он там пишет стихи, где написано: «Когда затянется последняя петля» и так далее. А мама даже не знает, что он пишет стихи — она даже не была на странице у этого ребенка. Это насилие или нет? Эта тема очень серьезная. Это еще одно дело, когда в школе конфликт. А когда конфликт в семье и ребенок не может об этом сказать, потому что он боится. Они не переставая говорят в кабинете [психолога] — у них льется.

В самых благополучных семьях другое: там ребенок ходит в школу, в кучу секций, а потом еще и когда родители приходят домой, то должен быть идеальный порядок. Это тоже насилие. Где грань?

 — Только любовь и доверие к родителям, к учителям может спасти в данном случае. Потому что иначе они уходят в интернет, где добрые дяденьки или тетеньки, которые их «понимают», а потом идет подмена ценностей. Это очень глубокая тема.

Жанна Курпатова (начальник отдела по защите прав субъектов персональных данных управления Роскомнадзора по Калининградской области):

 — Львиная доля того, что сейчас происходит негативного, каким-то образом связана с интернетом. Чаще всего все опасности, которые подстерегают людей, в том числе и несовершеннолетних, в интернете, связаны с тем, что мы сами выкладываем огромное количество личной информации в Сеть, не понимая тех последствий, которые могут возникнуть. Не понимаем, каким образом личная информация, которая попадает в сеть (я имею в виду персональные данные: начиная от фамилии, имени, отчества до семейных фотографий) будет дальше использована.

 — Понятно, что невозможно оградить сейчас ребенка от интернета, но нужно донести до детей информацию, что в «виртуальной реальности» главное слово все-таки «реальность», то есть опасности, которые подстерегают детей в реальной жизни, точно такие же и в интернете. Мы учим детей не общаться с незнакомцами на улице, и точно так же мы должны доводить до них, что нужно каким-то образом ограничивать себя в чатах, в социальных сетях, и тем более не направлять незнакомцам какую-то свою личную информацию, фотографии и все такое. Мы уже сталкиваемся с теми моментами, когда девочки-подростки отправляют незнакомым фотографии и потом начинается тот же буллинг, те же какие-то мошеннические действия. Иногда уже трудно что-либо сделать, потому что если информация размещена в интернете, то бывает очень сложно каким-то образом остановить ее распространение.

Ольга Араксина (психолог):

 — Когда родитель приводит ребенка и просит: «Сделайте с ним что-нибудь» — мы выясняем, что этот ребенок, как симптом, показывает нам достаточно нелицеприятные порой ситуации. Мы сегодня много говорим о том, как обезопасить детей от насилия: и службы доверия, и медиация, и чудесные комиксы-подсказки. Но получается, что мы должны защитить детей от мира взрослых, а миру взрослых мы никакой поддержки по большему счету не оказываем. Родители не пойдут к школьному психологу, то есть туда ходит их очень мало и не совсем те, кто должен был бы. Нужно рассматривать всех участников процесса и оказывать поддержку тотально всем. Наверное, надо придумать такой вариант, как «родительский телефон доверия», чтобы родитель, который боится пойти к школьному психологу и не имеет денег на частного, мог спросить, что же ему делать.

Вадим Васильев (директор Центра диагностики и консультирования детей и подростков):

 — Если говорить конкретно о звонках детей относительно жестокого с ними обращения, то за год к нам поступило 15 таких звонков. В основном это касалось, конечно, отношений со сверстниками и детско-родительскими отношениями.

 — Иногда действительно бывают очень тревожные звонки. Иногда такой разговор может длиться более часа. Бывает, и с суицидальными мыслями или намерениями звонят. Поэтому это очень сложная работа. Наши специалисты здесь очень хорошо работают, потому что случаев завершенного суицида намного меньше, чем звонков, которые поступают к нам.

Надежда Самсонова (профессор, доктор педагогических наук, директор ресурсного центра медиации БФУ им. Канта):

 — Сегодня уже говорилось, что насилие и сексуальное, и информационное бывает. Например, когда на уроке дают огромное количество материала и говорят: «Повтори за вечер семь параграфов, завтра контрольная работа» — это насилие? Поэтому я хотела сегодня поговорить об информационных программах, которые могли бы повлиять и на тех, кто является автором этого насилия — это семья, это дети в классе или во дворе, и взрослые, с которыми ребенок находится в отношениях.

 — Факты насилия нам приходится каждый раз диагностировать и говорить, что вот это — насилие, это — игра, это — озорство, это — особенности подросткового возраста и проявление лидерских качеств. Сложность заключается в том, что ни один человек в школе не может сказать, что вот это — «насилие», кроме тех случаев, когда конкретно ударили и кровь пошла, то есть там, где это очевидно. Поэтому я считаю, что надо быстрей в калининградском регионе вводить в уроки ОБЖ по 10–15 уроков по психологии. Я считаю, что, может быть, надо как-то расширить спектр муниципальных услуг, чтобы человек смог через центр «мои документы» подать заявление на бесплатную медиацию. Такая практика в России существует. У нас пока это идет тяжело: нам все говорят, что «люблю как душу, трясу как грушу» и что «сор из избы не выносят». И Даль в своем словаре доказал, что пословиц в русской культуре, связанных с насилием, больше, нежели связанных с проявлением дружбы, любви или примирением. Добро с кулаками — это, по словарю Даля, отвечает, к сожалению, российской ментальности.

Людмила Васильева (ответственный секретарь калининградского отделения «Национальной родительской ассоциации социальной поддержки семьи и защиты семейных ценностей», руководитель КРОО «Благополучие семьи»):

 — Если в семье нет должного внимания к ребенку, то есть он не рассказывает родителям, какие у него интересы и что у него происходит с его сверстниками и так далее, то как бы мы с вами ни хотели, мы эту проблему не решим. Поэтому наша ассоциация настроена на просвещение родителей, так сказать, начиная с детсада. Мы все знаем, что дети играют в семью. И вот когда воспитатель видит, как обращается ребенок со своим игрушечным «ребенком», то здесь все становится понятно. Так же когда идет ребенок в школу, то там должны знать, кто родители и как у них обстоят дела в семье.

 — Очень большое место во всем этом направлении должны занимать семейные психологи. Надо признать, что не каждая семья может решить вот этот внутренний свой конфликт. И надо разбираться системно, а не тогда, когда ребенок уже позвонил на телефон доверия — это он делает уже от безысходности.

Записала — Екатерина Медведева, фото — Pimthida, Tali Le Bamba - Flickr, Виталий Невар, «Новый Калининград»