30 октября 1965 года в «Литературной газете» вышла статья калининградских авторов против сноса Королевского замка, за который выступало руководство области. Это сильно разозлило первого секретаря обкома Калининградской области (фактического главу региона) Николая Коновалова, и он вызвал к себе подписавшего статью секретаря областного союза писателей Валентина Ерашова. Разговор, местами на повышенных тонах, продолжался полтора часа. После встречи Ерашов сделал подробную стенограмму разговора и хранил ее в домашнем архиве 25 лет. В 1990 году он передал ее в газету «Калининградский Комсомолец» и текст был обнародован. «Новый Калининград» решил опубликовать документ сегодня, спустя более полувека после разговора, потому что он дает ответы на многие вопросы о политике сохранения исторических памятников в советское время на территории области и принципах застройки Калининграда.
В разговоре участвуют трое. Николаю Коновалову на момент разговора 57 лет, и он руководит областью уже 4 года из 23 проведенных в кресле первого секретаря обкома. Писатель Валентин Ерашов младше Коновалова на 19 лет. Региональный союз писателей к моменту встречи он возглавляет около года. Третий участник встречи — Дмитрий Никитин, секретарь калининградского обкома по идеологии — подчиненный Коновалова.
Сейчас ни Коновалова, ни Ерашова нет в живых. Коновалов ненадолго пережил Советский Союз и умер в 1993 году. Ерашов дожил до 1999 года, конца этапа наиболее демократической части новейшей истории России.
«Во времена, деликатно называемые „застоем“, можно и должно было протестовать и бить лбом в стенку. От этого стена не разваливалась, лоб болел, но ощущение личной свободы духа и воли было важнее ушибов. Стена — любая — все равно рушится рано или поздно, и предварительное раскачивание ее необходимо, и во всяком проявлении небесполезно. Москва, как известно, сгорела от копеечной свечки», — напишет Ерашов, передавая для публикации стенограмму своего разговора с главным сторонником сноса Королевского замка.
Взрывы пропагандиста: кто уничтожал и кто пытался сохранить Королевский замок
Коновалов (встает из-за стола, выходит навстречу Ерашову, протягивает руку):
— Здравствуйте, садитесь, пожалуйста.
Никитин: — Здравствуйте.
(Ерашов здоровается, садится).
Коновалов (стоя за столом): Мы пригласили вас для неприятного разговора. Прочитали в «Литературной газете» письмо о замке. Какой дурак — я еще мягко выражаюсь, но вы можете подставить другое слово! — мог сочинить и напечатать такое! Сохранять, восстанавливать фашистский замок, гнездо прусской реакции — и этого требуют советские люди, коммунисты. Деятели искусства! Ведь это же идиотизм! Это идет на руку западногерманским реваншистам, они теперь рассыпаются в благодарностях. Нет, какой дурак мог написать такое письмо!
(Садится). Мы вас слушаем.
Ерашов: — Прежде всего, Николай Семенович, если разговор вы намерены продолжать в таком тоне, то я встану и уйду. Я никому не позволю себя оскорблять. Тем более что вы прекрасно понимаете: из уважения к вашему возрасту я вам отвечать в таком тоне не могу.
Коновалов: — Я вас не оскорблял. Вот, у меня свидетель есть, (к Никитину). Разве я его оскорбил? (Никитин отрицательно качает головой).
Ерашов: — Ну, если, по вашему мнению, назвать человека дураком и идиотом — это не оскорбление... Я полагаю иначе.
Коновалов: — Я вас дураком не называл.
Ерашов: — Да. вы только спросили, какой дурак и идиот написал такое письмо? Но ведь подписи этих людей стоят в газете, и вы вызвали меня сюда, значит, вам известно, кто писал и кого вы называете дураком. Словом, я разговор в таком тоне продолжать не буду.
Коновалов: — Ну, я просто до глубины души был возмущен этим письмом, я не мог сдержаться. Хорошо, давайте поговорим спокойно. Давайте условимся: здесь нет ни секретарей обкома, ни члена ЦК партии. Есть трое коммунистов, поговорим на равных, как коммунисты.
Ерашов: — Вот это с удовольствием. Поговорим как коммунисты.
Коновалов: — Вот скажи нам, как у тебя поднялась рука защищать фашистский замок?
Ерашов: — Насколько помню, в четырнадцатом веке фашистов не было и в помине, а были «псы рыцари». Но ведь и не они строили замок, а литовские, прусские, чешские крестьяне. Материальные ценности, известно, создает народ...
Коновалов: — Это фашистский замок, и мы его взорвем.
Ерашов: — Дело ваше. Конечно, если захотите — то взорвете. Но какой в этом смысл? Это будет варварством.
Коновалов: — Это — резиденция прусских королей, отсюда они угнетали народ. Взорвем и построим на этом месте новые дома. Чтоб немецкого духа здесь не осталось.
Ерашов: — Замок и при немцах почти столетие уже не был резиденцией королей, а был музеем. Но даже если бы он и оставался резиденцией — в том ли суть, он ведь нас интересует как памятник материальной культуры. Если следовать вашей логике, то надо взорвать Кремль и Зимний дворец — бывшие резиденции русских императоров, взорвать храм Василия Блаженного и Успенский собор, памятник Петру Первому — «Медный всадник», и многое другое. Кстати, подобного рода предложения выдвигались — насчет храма Василия Блаженного, например. Хотели расчистить подъездные пути. Но даже у Сталина хватило рассудка не разрешить это делать.
Если искоренять немецкий дух в Калининграде — то надо взрывать все уцелевшие здания, в том числе здание обкома партии, в котором мы сейчас разговариваем (Дмитрия Донского,1). Ведь это бывшее министерство финансов восточной Пруссии. И позвольте спросить тогда — как вы намерены в этом случае поступить с руинами Кафедрального собора, построенного в XIII–XIV веках, и с могилой Канта — ведь это тоже собор, где короновались прусские короли, а Кант, помнится, не был марксистом...
Коновалов: — Собор, возможно, и сохраним. А насчет Канта — другой вопрос, он был ученым, и мы его могилу охраняем.
Ерашов: — Не вижу последовательности. В замке короли жили, его собираются взорвать. В соборе они становились королями — собор, возможно, сохраните. Надо уже быть последовательным до конца.
Коновалов: — Вот мы соберем фотоснимки остатков замка, сфотографируем самые разрушенные его части — и пошлем в «Литературную газету». Пускай посмотрят, что они защищают.
Ерашов: — Но ведь у других найдутся снимки наиболее сохранившихся частей замка. Их тоже можно послать куда следует, эти снимки.
Никитин: — Странно, как редактор «Литературной газеты» пошел у вас на поводу. Я с ним учился вместе в Академии общественных наук, я ему позвоню...
Ерашов: — По моему, Александр Чаковский в этой академии не учился. Он — профессиональный писатель, а не партийный работник, хотя, помнится, и работал в ЦК.
Никитин: — Ах, да, это редактор газеты «Советская культура» со мной вместе учился. Но все равно, я позвоню Чаковскому.
Коновалов: — Ты вот «Свободную Европу» слушаешь?
Ерашов: — Нет, не слушаю. У меня приемник плохонький. Только Калининград да Москву берет.
Коновалов: — А я вот слушаю.
Ерашов: — Очень интересно...
Коновалов: — Так вот, они орут: «Спасибо господину Ерашову за то, что он выступил в защиту национальной святыни германского народа». Они там такую клевету на нас теперь возводят, поливают нас грязью из-за вашего письма.
Ерашов: — Они все время на нас клевещут: плохо у нас — клевещут, хорошо — тоже клевещут. Если считаться бы только с их мнением, нам не надо было в семнадцатом году совершать революцию — ведь именно тогда началась их клеветническая пропаганда. И про Калининградскую область, вы знаете лучше меня, они все время публикуют всяческие измышления. Так мы для чего живем и работаем — для себя или с оглядкой: как бы о нас что-то там не сказали дурное? Ленин любил повторять слова Некрасова: «Мы слышим знаки одобренья не в сладком рокоте хвалы, а в диких криках озлобленья». Меня лично мало волнует, что там про меня скажут. Еще процитирую любимое выражение Маркса: «Стой прямо. И не беспокойся, что тень кривая».
Коновалов: — А вот они клевещут и клевещут. Как вот думаешь, что нам теперь делать с этим замком?
Ерашов: — Думаю, теперь остается единственное: сохранить его, что и следовало сделать.
Никитин (быстро поднимается): — Да чтобы моя мать пошла на воскресник — чистить это фашистское гнездо?! Никогда не допущу такого!
Ерашов: — Ну при чем тут ваша мать, Дмитрий Николаевич. Никто и не попросит. Проще делается: позвонить генералу Амбаряну. Он выделит полк солдат — и все в порядке, так ведь и делалось на воскресниках по благоустройству.
Коновалов: — А зачем надо было писать в газету, пришел бы к нам, посоветовался.Ерашов: — Какой мне смысл был по данному вопросу идти к вам, когда я знаю: инициатива взорвать замок исходит лично от вас.
Коновалов: — Мы на бюро вопросы решаем коллегиально.
Ерашов: — Я эту коллегиальность знаю: вы вносите предложение, остальные члены бюро коллегиально голосуют «за», и никто не посмеет вам возразить.
Коновалов (Никитину): — Слышишь, что он говорит, а?
(Никитин разводит руками. сокрушенно кивает).
Ерашов: — Я в партии почти двадцать лет, и столько же — а партийной работе, давайте уж будем говорить начистоту, мы ведь условились — как коммунисты...
Коновалов: — Все планы застройки города решаются коллективно...
Ерашов: — ...но без участия общественности. Если бы с народом посоветовались — не было бы подобного безобразия, как с застройкой Ленинского проспекта. Хвастаем: «Калининградские Черемушки, калининградские Черемушки»... Смотреть тошно на планировку, на эти малогабаритные бараки, поставленные на центральной магистрали города. «Сажали» дома как придется. Брали не лучшие типовые проекты. Даже из типовых проектов можно было выбрать хотя бы для главной улицы Калининграда более приличные.
Коновалов: — Вы что не знаете, почему строили малогабаритные дома?
Ерашов: — Знаю.
Коновалов: — Это была идея Хрущева.
Ерашов: Знаю. Потому и говорю: надо сохранить исторические здания, которые придают нашему городу неповторимый колорит. Приезжают к нам туристы — они что, едут смотреть наши четырехэтажные коробки? Не затем едут, в каждом города таких коробок полно, что Тула, что Вологда — не отличишь город от города. А у нашего Калининграда — свое лицо за счет памятников старины. Надо их сохранить и строить рядом интересные, оригинальные новые дома. Кстати. Дом профсоюзов — сооружение достаточно стандартное и не ахти какое грандиозное — на фоне руин замка по контрасту очень выигрывает, это следовало бы учитывать тоже.
Коновалов: — Мы на месте замка построим новые дома.
Ерашов: — Думаю, у нас и без того места хватит, тем более что для жилых помещений участок не самый лучший. Административные же здания строить, как помнится, пока запрещено.
Никитин: — Все равно замок взорвем — фашистский памятник.
Коновалов: — У нас в городе тысячи людей нуждаются в жилье, а вы там ставите вопрос о восстановлении замка, это же требует огромных расходов. И мы на такое не пойдем никогда.
Ерашов: — Мы не ставим вопрос о восстановлении, мы говорим: надо сохранить то, что осталось. На это средств больших не потребуется. Можно обойтись силами общественности для приведения руин в санитарный порядок. Только и всего.
Коновалов: — Мы созвонимся с Москвой и настоим на своем: замок надо взрывать.
Ерашов: — Ваша воля.
Коновалов: — Какой вывод вы сделали из нашего разговоре?
Ерашов: — Остался при своем мнении. Вы меня не переубедили.
Никитин: — Ну, это ни к чему: напускать на себя маску — не переубедили, мол.
Ерашов: — Почему — маску? Мы ведь разговаривали как коммунисты, на равных. Я обязан подчиняться решению партийных органов, но не мнению отдельных коммунистов, даже руководителей. У вас — своя точка зрения, у меня — своя. Ваша, скорее всего, восторжествует. Но это не лишает меня права оставаться при своем убеждении.
Никитин: — Ну, смотрите.
Коновалов: — А вообще, надо почаще заходить в обком, советоваться. Ко мне приходите в любое время. А то сразу — а газету... Об этом разговоре просим не распространяться нигде, он — между нами.
Ерашов: Я вас понял. До свидания.
Нашли ошибку? Cообщить об ошибке можно, выделив ее и нажав
Ctrl+Enter
© 2003-2024