Нас был конвейер: что говорят потерпевшие по делу экс-директора лицея № 49

Людмила Осипова в зале судебных заседаний

В Калининграде продолжается судебное заседание по делу экс-директора лицея № 49 Людмилы Осиповой. Педагога обвиняют  в злоупотреблении и превышении должностных полномочий, в присвоении и растрате особо крупной суммы денег, а также в мошенничестве. Уже допрошены четверо потерпевших, которые, как оказалось, сами не согласны с этим статусом. В своих показаниях в суде они уверяли, что абсолютно добровольно сдавали деньги на нужды школы. Гособвинитель все время ходатайствовала об оглашении письменных показаний потерпевших из-за «возникших существенных расхождений». Начала всех зачитанных свидетельств совпадали слово в слово. Как признались родители, следователи давали им подписывать напечатанные заранее протоколы допроса, которые только частично дополняли с их слов. «Новый Калининград» собрал выдержки из показаний, которые потерпевшие давали в суде.

Ксения Жиленкова

«Меня никто не заставлял сдавать эти деньги. <...> Я знаю, что в классе был такой договор. Просто я никак не могла приехать и подписать его. <...> Когда приезжала в школу, то постоянно забывала про договор», — рассказала Жиленкова.

По словам Жиленковой, деньги она сдавала представителю родительского комитета, которая пояснила, что часть сдаваемых денег шло на нужды класса — питьевую воду, канцелярию, организацию праздников и так далее. Еще 500 рублей, по ее словам, — это были ежемесячные пожертвования на нужды школы. Как расходовались эти деньги помимо оплаты за услуги охранного предприятия, она точно не знала и не интересовалась: «Знаете как это было: все сдают, и я буду сдавать. Я одна ничего не могу решить, да мне это и не надо. 500 рублей — это не такие большие деньги. Раз весь класс сдает, значит и я буду сдавать. Я лишних вопросов не задавала. <...> Когда стало известно о том, что якобы директор лицея эти деньги брала себе, тогда мы и перестали сдавать эти деньги».

Классный руководитель либо кто-то из администрации школы в сборах денег никакого участия не принимал, говорит Жиленкова. На общешкольных собраниях Людмила Осипова никогда не затрагивала тему пожертвований или каких-либо других сборов. На вопрос гособвинителя, обязывал ли потерпевшую кто-то сдавать ежемесячно по 500 рублей на нужды школы, та ответила, что приняла решение добровольно. Жиленкова добавила, что «не слышала» о случаях, когда кто-то из родителей одноклассников ее сына отказывался сдавать пожертвования.

Жиленкова сообщила, что перед подписанием читала все записанные с ее слов показания, которые давала в ходе расследования, однако они не всегда точно совпадали со сказанным ею.

«Я сейчас точно не могу сказать — я не помню. Но были какие-то несколько вопросов... Я так понимаю, что я уже тогда была не первая, не вторая и не десятая, не двадцатая. Поэтому тот, кто брал у меня показания, он, грубо говоря, сам за меня и отвечал. Она (следователь — прим. ред.) задавала вопрос, а мне приходилось говорить только „да“ или „нет“. <...> Такого, чтобы противоположный [ответ был записан], не было. Но где-то что-то было приукрашено. Я не помню точно, какие вопросы», — сообщила потерпевшая.

Адвокат поинтересовался у Жиленковой, как она попала в список потерпевших, если утверждает, что деньги сдавала абсолютно добровольно. «Можно мне тоже этот вопрос задать кому-нибудь? Я не знаю. Я уже несколько раз спрашиваю „почему я потерпевшая?“, когда мне звонят. Видимо, где-то я что-то подписала, где я являюсь потерпевшей», — заявила она. Жиленкова добавила, что ей не был причинен имущественный или моральный вред. Женщина пояснила судье, что после того, как перестала сдавать деньги, отношение к ее ребенку не поменялось, охранник в школе также продолжал присутствовать.

Гособвинитель зачитала показания Жиленковой, данные ею в ходе предварительного расследования. Из них следовало, что информация о необходимости сдавать деньги доносилась до родителей ежегодно на собраниях классным руководителем. Причем Людмила Осипова, следует из показаний, была не только в курсе собираемых пожертвований, но и осуществляла контроль за сбором. Согласно протоколу, потерпевшая заявила, что ей был причинен моральный вред, поскольку «нарушалось конституционное право на получение бесплатного образования».

На это Жиленкова заявила, что когда приезжала давать показания во второй раз уже в управление СУ СКР, то ей дали подписать готовый протокол: «Я приехала, и были напечатаны бумажки, где только надо было поставить подпись. Когда я задала вопрос, стоит ли мне читать и могу ли я отказаться, надо мной посмеялись и сказали: „Ставьте подпись — быстрее будете свободны“. <...> Я не читала — смысла нет. Если даже я буду не согласна с чем-то? <...> Там даже не моими словами было написано это все. <> Мне вообще никакой вред не был причинен. Там все ответы были шаблонные. Наверняка у всех допрошенных ответы были одинаковые — это лично мое мнение».

На вопрос судьи, почему потерпевшая согласилась подписать документ, с содержанием которого не была согласна, та ответила: «Потому что я одна ничего не решаю. <...> Я была там не одна — нас был целый конвейер в кабинете на 9 Апреля. В кабинет заходит [человек] — ставит подпись — выходит. Следующая заходит — ставит подпись — выходит. Никто не задавал вопросы, а мне это тоже не нужно».

Елена Романова

«В сентябре каждый год была такая классика жанра, что мы сначала собираемся на общешкольном собрании, а потом каждый класс расходится по своим классам. Когда мы первый раз пришли в первый класс, наш классный руководитель сразу нам сообщила о, так сказать, целевых сборах. Нам каждый год в сентябре на первом же собрании предлагался пакет документов: анкетирование, там еще что-то, и среди прочих был документ о добровольных пожертвованиях. Договор мы все подписывали, второй экземпляр всегда нам отдавали. Естественно, фигурировала подпись директора лицея Осиповой Людмилы Григорьевны (как второй стороны — прим. ред.)», — сообщила Романова.

Романова пояснила, что ежемесячно сдавала родительскому комитету на «нужды школы» по 750 рублей: 500 рублей — на повышение квалификации педагогов в организации «Синтагма» и «попечительский совет», еще 250 рублей — на охрану школы. Сборы денег «казначей класса» осуществлял, по словам потерпевшей, даже в каникулярный период. В подписываемых договорах о добровольных пожертвованиях не было указано, на какие конкретно цели будут потрачены деньги.

«Принуждения как такового не было. Мы прекрасно понимали, что 49-й лицей входил в десятку лучших на тот момент школ в России, поэтому мы понимали, что без каких-либо взносов на обслуживание школы и тому подобное... Потому что я знаю, что школа не всегда может располагать средствами на содержание аппарата. Поэтому мы с удовольствием, действительно на добровольных началах это все и делали. Даже не возникало вопросов», — рассказала потерпевшая.

Как припомнила Романова, когда дети перешли в третий класс, то несколько родителей потребовали документы, свидетельствующие о том, сколько денег и на что они сдают — это им было необходимо, чтобы получить социальный вычет: «Нам сказали, что никаких квитанций не будет. <...> Многие стали говорить, что не понимают, куда уходят эти деньги и, если это на добровольных началах, можем ли мы отказаться. Мы решили, что спросим на собрании. Обсудили это с классным руководителем. Она сказала, что это ваше право: хотите отказывайтесь, хотите — нет. Я и еще четыре человека перестали сдавать с третьего класса. Платили только на охрану и, по-моему, в попечительский совет школы. <...> Хотелось просто, чтобы ребенок нормально учился. Потому что нам классный руководитель сразу сказала: „Вы же понимаете, в какую школу вы пришли?“. Мы говорим: „Мы понимаем, да — самая лучшая школа города“. Поэтому должны участвовать в каких-то сборах, в жизни школы».

Романова уверяет, что даже сходила на беседу к завучу начальной школы, чтобы уточнить, действительно ли взносы на нужды школы — дело исключительно добровольное: «Она сказала: «Вы можете отказаться в любой момент — вас никто ни к чему не обязывает. Ваш ребенок как учился, так и будет учиться в нашем лицее».

В итоге, по словам Романовой, пятеро родителей учеников, включая ее саму, в их классе отказались платить все взносы, продолжая сдавать только часть денег.

Потерпевшая, как и ее предшественницы заявила, что ей не был нанесен имущественный или моральный вред. «Это не та сумма. Я на образование ребенка готова платить и знаю, что оно стоит денег». Адвокат Дмитрий Новиков вновь задал вопрос, почему же тогда Романова попала в список потерпевших.

«Меня когда пригласили в Следственный комитет, то я тоже задала им этот вопрос. Они сказали, что так как мы все собирали деньги, как выяснилось, незаконно, то мы все признаны потерпевшими. <...> Листов [в протоколе допроса] было очень много, и он (следователь — прим. ред.) сказал, что так как вы уже не первая, то мы уже составили образец, поэтому ознакомьтесь, прочтите, и если вы с чем-то не согласны, мы внесем коррективы», — пояснила Романова.

Рассказала Романова о том, что после того, как она перестала сдавать полную сумму пожертвований, у ее ребенка ухудшилась успеваемость: «Я это не связываю с каким-то прессингом или еще чем-то. <...> Я думаю, мы изначально не были фаворитами, поэтому я не заметила особой разницы в отношении. Нет, я бы не сказала, что это можно как-то связать».

Из зачитанных гособвинителем показаний потерпевшей следовало, что на родителей оказывалось «психологическое воздействие» со стороны администрации лицея. А также отмечалось, что несколько человек, отказавшихся платить, вынуждены были вскоре перевести своих детей в другие учебные учреждения из-за предвзятого отношения.

«Я вам могу сказать, что 90% того, что там написано — это действительно рассказ самих следователей. В обоих допросах. Я даже второй раз, когда пришла к следователю, сказала, что это подписывать не буду. Мы вообще пришли с ребенком. Это была зима, а они заставили нас ждать — их долго не было. В результате я почитала и сказала, что я с этим не согласна и подписывать не буду. На что он (следователь — прим. ред.) мне сказал, что если вы не подпишите, то мы вас привлечем за дачу ложных показаний к уголовной ответственности», — заявила Романова.

На вопрос судьи «если вы были не согласны с данными вам на подпись протоколами допроса, то почему не потребовали исправить?», потерпевшая ответила: «Я вносила замечания, и он (следователь — прим. ред.) вроде как корректировал, подписывал. Я уже, видимо, потом бегло прочла и подписала, потому что уже надо было бежать на работу».

Что касается показаний относительно давления на учеников после отказа их родителей платить, потерпевшая уточнила: «На самом деле я сказала, что девочки (матери учеников — прим. ред.) психологически не выдержали. <...> Они говорили, что их просто все достало — это их фраза». По словам Романовой, когда она позже созвонилась с этими родителями, то они заверили, что их решение не было связано с «этой ситуацией» — у одних не сложились отношения в коллективе, другие получили возможность перевести ребенка в школу, «о которой всегда мечтали».

При этом Романова добавила, что к ней подходили родители других учеников и намекали на то, что ее ребенка «прессуют» и лучше бы ей все-таки начать платить.

Анна Гаврилова

Потерпевшая Анна Гаврилова рассказала, что в их классе ежемесячно каждая семья сдавала представителю родительского комитета по одной тысяче рублей — эти деньги распределялись на оплату охраны и уборки помещений, «нужды учебного процесса» и «попечительский совет». Пояснить, кто входил в попечительский совет и чем он занимался, потерпевшая не смогла. Летом сборы денег не велись. Если в школе учились сразу два ребенка из одной семьи, то им «предоставлялась скидка».

«Мы подписывали бумаги в начале года на добровольные взносы. <...> Договор раздавался на родительском собрании. У нас кипы всяких бумаг, которые надо подписывать, уже были разложены на парте. <...> Я абсолютно искренне добровольно их (деньги — прим. ред.) сдавала, потому что я хочу, чтобы мой ребенок учился в чистой школе. Я все прекрасно понимаю — куда идут эти деньги. Чтобы ремонт в классе сделать, чтобы купить хорошую электронную доску. Я заинтересована, чтобы моему ребенку было комфортно учиться», — заверила Гаврилова.

Случаев, чтобы кто-то из родителей отказался сдавать пожертвования, Гаврилова не помнит. Также не помнит потерпевшая, чтобы ранее давала показания о «добровольно-принудительном» характере сборов: «Меня два раза допрашивали. В первый раз я внимательно ознакомилась, а второй раз со стороны следователя были кое-какие угрозы, и как бы в силу своих психологических каких-то особенностей я, может быть, невнимательно... <...> Мне было сказано, что в случае отказа признания себя потерпевшей будет применяться 308-я статья Уголовного кодекса (отказ от дачи показаний — прим. ред.). <...> В принципе, когда я шла в Следственный комитет, я была настроена отказаться от статуса потерпевшей. А там мне было заявлено, что я не имею права отказаться уже от этого статуса. <...>. Короче, эта тысяча рублей не нанесла имущественный вред моей семье, это во-первых. Во-вторых, я довольна обучением моего ребенка в школе и не имею претензий по факту ни к моему педагогу, ни к руководству школы. Я не чувствую себя потерпевшей».

Гаврилова отметила, что «довольно жестко разговаривавший» следователь дал ей на подпись заранее напечатанный протокол, состоящий из большого количества листов — часть она прочитала внимательно, остальное — нет. Когда гособвинитель зачитала письменные показания потерпевшей, то выяснилось, что та ранее заявляла об «обязательном характере» пожертвований: «Принудительно и обязательно — это же разные вещи. Принудительно — это если бы сказалось на успевании ребенка или, допустим, вообще на присутствии ребенка в данной школе. Потому что вот у меня ребенок, например, учится плохо. А обязательное — это нормально сдавать деньги на необходимые [вещи]». На вопрос гособвинителя: «Кто обязывал вас сдавать эти деньги?» — Гаврилова ответила: «Совесть моя».

Текст — Екатерина Медведева, фото — Виталий Невар, «Новый Калининград»

Нашли ошибку? Cообщить об ошибке можно, выделив ее и нажав Ctrl+Enter

[x]


Полулегальные методы

Замглавреда «НК» Вадим Хлебников о том, почему власти скрывают от горожан свои планы по застройке.