В интервью «Новому Калининграду» директор национального парка «Куршская коса» Анатолий Калина объяснил, почему сравнивать литовскую и российскую половинки косы не совсем корректно, почему просто «латать» авандюну — не спасение, пообещал, что стихийной застройки не будет даже в поселках, и рассказал, что он попросил в этом году у Дедушки Мороза.
— Последний большой наплыв туристов у вас наверняка был в новогодние каникулы. Границы были закрыты, так что турпоток наверняка вырос?
— Да, по сравнению с прошлым годом количество туристов увеличилось в два раза. Туристов у нас было почти 14,5 тыс. человек за 10 дней. В основном все гуляли по маршрутам: «Высота Эфа», «Танцующий лес», «Королевский бор». Без нарушителей тоже не обошлось, это стандартная ситуация. Увеличение потока произошло, даже несмотря на повышение цены — сейчас посещение стоит 300 рублей с человека, с машины пока по-прежнему 150 рублей.
— На выезде из парка собирались огромные пробки.
Да, выезд с косы был серьезной проблемой, потому что сейчас идет ремонт дороги в Зеленоградске и выехать через город сложнее, чем заехать на косу. Мы постараемся совместно с ГИБДД как-то проработать этот вопрос, организовать движение так, чтобы людям было проще выезжать с территории парка.
Ремонт будет продолжаться не один месяц, сначала сделают участок от кольца на въезде в город до кладбища, а потом еще планируется отремонтировать участок от кладбища до КПП.
— И этот участок как раз планируется ремонтировать летом?
— Да, скорее всего. Я понимаю, что это большие неудобства и для гостей парка, и, в первую очередь, для жителей косы, но придется немного потерпеть.
— С чем было связано повышение стоимости въезда в нацпарк?
— С тем, что увеличилась рекреационная нагрузка на парк, значительно выросло число туристов. И Минприроды России было принято решение увеличить стоимость для того, чтобы снизить рекреационную нагрузку. Ведь с увеличением потока туристов на 30 процентов выросло и число нарушителей. Во время пандемии многим надоело сидеть дома, поэтому все решили пожарить шашлыки, погулять там, где нельзя...
— Стоимость посещения выросла, а туристов меньше не стало. Может, это просто не достаточно эффективная мера снижения антропогенной нагрузки?
— Подождем летний сезон. Если количество автомобилей будет по-прежнему огромным, то для снятия именно автомобильной нагрузки увеличится стоимость въезда на косу на машине. Или сделаем ее дифференцированной, то есть зимой будет одна цена, летом — другая.
— Скажите, а вы никогда не рассматривали идею пересаживать туристов с индивидуальных автомобилей на свой, внутренний транспорт? Автобусы нацпарка?
— Нет, для нашего парка это не подойдет. У нас нет возможности держать такое количество автобусов, зато у парка заключены соглашения с более чем 30 турфирмами, эти потоки мы регулируем. Есть договоренность, что в день на территорию парка должно заезжать не более 10-12 автобусов. Турфирмы привозят организованных туристов, с ними нет больших проблем. Когда начнется ремонт дороги по всей косе, надеемся, в 2023 году, будут предусмотрены парковки, на которых будут выделены места для автобусов и отдельно для легковых автомобилей.
— Но пока единственная мера для сокращения потока — повышение стоимости? Других вариантов нет?
— Только повышение стоимости.
— А до каких пределов ее можно увеличивать?
— Максимальный предел для человека — это 300 рублей. Выше 300 рублей не поднимешь.
— А из какой максимальной антропогенной нагрузки вы исходите?
— Антропогенная нагрузка рассчитана из количества 7 тыс. человек в день.
— Не рассматриваете ли идею использовать для снижения все той же нагрузки водный транспорт?
— У нас есть водные экскурсии, которые организует сам национальный парк. И сейчас мы начали с Зеленоградским районом прорабатывать план развития водного туризма по территории Куршского залива. Но эти планы пока еще в разработке, потому что нужно провести исследование, проверить состояние фарватеров. После того, как эта работа будет завершена, мы рассчитываем, водный туризм у нас пойдет, Куршский залив к этому располагает. В принципе, водный туризм был развит и в довоенный период.
— В последнее время экологи много критикуют вас за недостаточные, по их мнению, меры по восстановлению авандюны. Какие, на ваш взгляд, участки наиболее подвержены разрушениям во время штормов? Что вы можете ответить на претензии к темпам и объемам восстановления авандюны?
— Экологи — это, наверное, Александра Евгеньевна Королева, которая когда-то работала в парке, знает всю его работу? С ее уходом ситуация с авандюной не изменилась, какой была при ней, такой и остается. Говорить, что литовская сторона хорошая, а российская — плохая, это всегда было в ее духе.
Что касается самой авандюны, у нас готова полная документация для восстановления двух наиболее подверженных разрушению участков авандюны. Просто мы ждем федеральных средств.
Самый опасный участок — первые три километра у корня косы. В этом году с помощью волонтеров мы укрепили фашинами (связками из прутьев — прим. «Нового Калининграда») участок протяженностью порядка 280 метров. И если сейчас выйти на эту территорию, можно увидеть, что песок там стал сам задерживаться, авандюна наращиваться. То есть говорить, что национальный парк не работает, неправильно. Мы сейчас заделываем порядка 10 га котловин в год. Это неизбежно, потому что люди ходят по авандюнам, катаются на попах, бегают, а потом происходит выдувание этой котловины со стороны моря. Это разрушительные человеческий и природный факторы.
— Какова общая площадь авандюны?
— Она идет по всему побережью, площадь около 225 га. Но критической ситуации, о которой говорит Александра Евгеньевна, у нас нет. Научный отдел над этим работает, мониторинг постоянный у нас ведется. То есть опасений, что Куршскую косу исключат из списка объектов культурного наследия ЮНЕСКО, нет. Это полная ерунда. И даже миссионеры, которые были на территории парка два раза, сказали, что на российской стороне природные комплексы лучше сохранились.
— Просто посетителей меньше, наверное?
— Нет, посетителей у нас, я думаю, одинаковое количество. Но литовская сторона скорее развивается как ландшафтный парк. А на нашей стороне упор сделан на сохранение природы.
— Вы сказали о проекте восстановления авандюны. Какова его стоимость? Когда он должен начаться?
— Сумма там небольшая, порядка 80 млн рублей. Он согласован, и к его реализации можно приступать хоть завтра. Но нужно понимать, что если не будет защиты со стороны моря, проект будет бесполезен. Мы просто восстановим авандюну. Но море ее смоет в две секунды. Сначала нужно сделать хорошие берегозащитные сооружения, а потом уже эта авандюна сможет расти и работать. Главное — это берегозащитные сооружения. Сейчас область проработала вопрос о том, что будут сделаны волнорезы как в Зеленоградске и Светлогорске. В довоенный период они шли почти до Лесного. И только после этого можно будет приступать к работам на авандюне.
— Это фронт работ «Балтберегозащиты»?
— Да. Все, что касается берегоукрепительных сооружений, — их работа. Национальный парк отвечает только за сушу, он не отвечает за море и залив. И сначала должна быть их работа выполнена, потому что, если мы сделаем свою работу сначала, ее смоет. Я думаю, в этом году они будут делать волнорезы.
— То есть вы считаете позицию Королевой неправильной?
— Она неверно оценивает нашу деятельность. Мы сейчас подтверждение напишем и в прокуратуру, и в органы соответствующие мы тоже заявления написали. Мое мнение, что это как будто подрыв репутации Российской Федерации.
— Ну почему? Это мнение независимого эксперта, которое имеет право на жизнь. Вы скорее должны ей быть благодарны, на мой взгляд. Хорошо же, что эти вопросы вообще обсуждаются. Зачем обижаться? Это же нормальная живая дискуссия, когда общественники вас критикуют, вы отвечаете.
— Я вообще на нее не обижаюсь. Она была хорошим сотрудником. И мы всегда готовы к дискуссии, тем более что у нас правильная позиция. Она подтверждена бумагами от официальных учреждений. Дискуссия — это когда есть прямой диалог. И мы рады конструктивным диалогам. У нас есть нормальная живая и продуктивная дискуссия с экспертами, учеными-исследователями региона, которые проводят мониторинг на территории национального парка, предлагают решения. И мы им за это благодарны.
— В сообщении на вашем сайте было указано, что «национальный парк систематически восстанавливает разрушенные участки берегового вала механическими и биологическими способами — как традиционными, так и современными, адаптированными к изменившимся климатическим условиям технологиями». А какие?
— Мы применяем традиционную технологию, она действительно работает, это технология фашин и закрепление песка этим способом. Потому что котловины выдувания именно так закрываются.
И еще мы пробовали экспериментальный вариант. И сейчас наблюдаем, смотрим, как он будет работать, как он будет себя вести. Эти конструкции у нас сейчас в районе музея склон сдерживают. Еще хотя бы год-два за ним научный отдел посмотрит, и потом мы будем применять его и в других котловинах.
— А в чем технология заключается?
— Собираются такие вертикальные деревянные ячеистые конструкции, и когда ветер дует, туда попадает песок. Он остается внутри конструкции.
На первых трех километрах мы тоже использовали экспериментальный вариант, тоже очень действенный. Нам нужен шторм, который покажет, смоет он их или нет. Но там, где мы их уложили, песка поднялось где-то на 20-30 сантиметров. Та часть работает вообще идеально. Там работает.
На самом деле, пока не будет намыва песка, все это бесполезно. Ситуацию спасет только искусственный намыв. Есть проект, он, по-моему, сейчас проходит экологическую экспертизу, по намыву песка. Есть два места в море, откуда можно взять песок. Но для того, чтобы его поднять, нужно пройти экологическую экспертизу в Санкт-Петербурге. Насколько я знаю, этот проект сейчас как раз там.
— А кто его разрабатывал?
— Заказчик — «Балтберегозащита». Там нужна комплексная работа, не одноразовая. Я ездил в командировку в Германию, видел национальный парк, который похож на нашу косу. И у них там в год намывается порядка 20 метров пляжа. Понятно, что там ничего не разрушается, пляж не дает ничего разрушить.
И здесь если у нас появится пляж, то автоматически авандюна восстановится. Это чисто природный аспект. Природа сама знает, что ей делать, мы за нее ничего не придумаем. Мы за ней можем только наблюдать.
— На какой стадии сейчас находится проект строительства велодорожки на косе?
— Мы прошли экологическую экспертизу, прошли Главгосэкспертизу, у меня на руках есть разрешение на строительство. Но теперь нужно чтобы финансирование, которое «заводилось» в Ростуризм, дошло до Минприроды, а уже Минприроды по ФАИПу (Федеральная адресная инвестиционная программа — прим. «Нового Калининграда») доведет его до нас. То есть теперь мы ждем финансирования. Надеюсь, в этом году мы с этим справимся, у Дедушки Мороза я это попросил.
— Как эта велодорожка будет выглядеть?
— Она будет состоять из базальтовых песков, она будет повторять ландшафт, она не будет ровной. Мы специально ее разрабатывали так, чтобы люди, которые по ней едут, чувствовали, будто они едут по пересеченной местности. То есть если будет бугорок — будет бугорок. Ну, конечно, где-то мы ее выровняем, но основные перепады останутся. Ширина ее составит 3 метра.
Протяженность ее будет 41 с лишним километр. До КПП она будет идти со стороны моря, на КПП мы будем переходить на сторону залива, и до границы она будет идти со стороны залива по линиям электропередач, которые мы пускали именно с расчетом, что по ним потом пойдет велодорожка. Проходить она будет в 15 метрах от дороги, чтобы инспекторы могли за ней беспрепятственно наблюдать. Потому что обязательно найдутся люди, которые захотят прокатиться по ней на машинах. Во время ЧМ-2018 такое уже было, мы поймали на подготовленной под велодорожку просеке югославов и еще кого-то.
Наша велодорожка будет выполнять еще и роль противопожарной полосы, потому что она не горит, выдерживает температуру более 1000 градусов. Срок гарантии на нее будет минимум 25 лет.
— А строительство сколько займет?
— Я думаю, год. Если финансирование придет в этом году, мы сразу разыграем контракт и ее сразу начнут делать.
— Когда вы ждете ремонта автомобильной трассы?
— В этом году правительство области должно начать проектирование и в 2023 году приступить к ремонту всего дорожного полотна на территории парка. Финансирование также, скорее всего, будет идти по линии Ростуризма. Дорога будет приведена к стандартным параметрам. Плюс в проектировании должны участвовать наши сотрудники, потому что мы хотим, чтобы все парковочные места тоже были спланированы и построены. Должна появиться разметка, обозначающая места для автобусов, для легковых автомобилей.
— Количество парковочных мест планируется увеличить?
— Нет. Единственное, что мы сейчас в лесохозяйственный регламент записали — это расширение парковки у Высоты Эфа и у Танцующего леса, чтобы парковка на одной стороне дороги была только для автобусов, а на другой — только для легковых автомобилей. Чтобы не было обычной летней ситуации, когда все набиваются на эту парковку и непонятно, как на ней стоят.
— С перехватывающей парковкой решился вопрос?
— Ее не будет. Но когда появится велодорожка, мы все-таки надеемся, что больше людей пересядет на велосипеды и мы будем согласовывать для велосипедистов отдельную, более низкую цену въезда в нацпарк. А для автомобилистов возможно повышать. Но это опять-таки будет зависеть от потока туристов.
— На литовской стороне косы очень много оборудованных спусков к морю, они есть во всех наиболее популярных местах и находятся довольно близко друг к другу. На нашей стороне от многих туристических маршрутов выход к морю запрещен. Но у того же «Танцующего леса», например, к морю протоптана тропа, прямо через авандюну. И авандюна там заметно повреждена. Почему бы просто не оборудовать выходы к морю?
— Литовская сторона в советские времена развивалась за счет федерального центра, Москвы. Ее рассматривали именно как туристическую часть косы. Поэтому вся Нида, даже дорога на «Солнечные часы», делалась специально чтобы по ней ездили «Волги». Потому что в те времена почти вся Москва была в Ниде. А на нашей стороне был колхоз «Труженик моря». Там не была развита инфраструктура. Когда колхоза не стало, местным жителям должны были купить квартиры и они должны были покинуть территорию косы. Но этого не произошло. Поэтому все три наших поселка — люди, которые работали в колхозе. Нашу сторону никогда не рассматривали как туристическую. Это была чисто рабочая сторона. Да, в Ниде все сделано, но нами, за наши деньги в Советские времена.
— Ну сделано и сделано, я немного не об этом. А о том, что к морю все равно все спускаются и будут спускаться. Почему бы не защитить авандюну, оборудовав в этом месте нормальный, безопасный для природы спуск?
— Это чисто человеческий фактор. Если мы откроем всю косу — где тогда находиться животным? Нужно понимать, что мы находимся у них в гостях. Когда началась пандемия, все животные начали выходить на маршруты, а потом люди вернулись и животные снова попрятались. Ну давайте через каждые 100 метров наделаем переходов, куда тогда животные денутся?
— Ну хотя бы от основных туристических маршрутов? Люди же все равно ходят. Политика «пресечь и запретить», свойственная нашему государству, не всегда работает. Люди привыкли, что им все запрещают и пресекают. В чем проблема просто максимально защитить дюну?
— Во всем должен быть научный подход. Когда будем подводить электричество на Танцующий лес, я дам задание научному отделу, чтобы они рассмотрели этот вариант.
— Как вы относитесь к недавним поправкам к закону об ООПТ?
— Положительно. Необходимость проводить экологические экспертизы вела к большой социальной напряженности, они не каждому местному жителю были под силу. Их стоимость в случае реконструкции дома, например, составляла порядка 200 тыс. рублей.
Самому Зеленоградскому району тяжело было развивать свою инфраструктуру. Экспертиза затягивала процессы, ведь с первого раза ее можно не пройти. А сейчас после согласования с Минприроды России проекта Правил землепользования и застройки нацпарк совместно с Зеленоградским районом разработает регламент, по которому в соответствии с этим проектом будут выдаваться разрешения на строительство. То есть мы будем встречаться, совместно рассматривать проекты и потом администрация Зеленоградского района будет выдавать разрешения на строительство. Плюс это даст толчок к тому, чтобы ускорить процесс постройки очистных сооружений, которых не хватает в поселке Рыбачий, и скорее всего в Лесном. Для меня это положительный аспект, потому что так наши поселки можно развивать гораздо быстрее.
— А нет опасений, что это приведет к стихийной застройке?
— Нет, никакой застройки не будет. Закон только вступил в силу, и сейчас на его основе будут разрабатываться регулирующие документы, например будет ограничиваться высотность и так далее.
— На побережье залива между пос. Лесной и зданием администрации парка расположено множество туристических баз, баз отдыха и других строений. Эти участки не входят в границы Лесного, они расположены на федеральных лесных землях. Касаются ли их нововведения, связанные с поправками к закону об ООПТ: приватизация строений, приобретение земельных участков в собственность, градостроительные послабления?
— Нет. Все, что в законе написано, написано только про поселки. Все арендаторы, а их мне в наследство досталось более 50, все равно будут проходить экологические экспертизы. Там не будет никакой застройки. Эти законодательные изменения действуют только в границах поселений и никак не затрагивают территории лесфонда и нацпарка.
— Количество арендаторов, которые находятся за границами поселений, увеличивается?
— Нет. Я, наоборот, его сокращаю. Через суды, сносим дома, возвращаем земли в Российскую Федерацию. Судебный процесс с одним арендатором у нас обычно занимает около трех лет. В суд мы идем в случае, если арендатор не хочет исправлять свои документы и приводить их в соответствие с законодательством.
— А сколько случаев расторжения договоров с такими арендаторами, скажем, за последние пять лет?
— Два. И еще два случая, которыми занималась прокуратура. То есть всего четыре. Это были участки в районе пос. Рыбачий, один арендатор был в районе турбазы «Дюны» и один арендатор в пос. Лесном. Все эти земельные участки были выданы незаконно в двухтысячных годах. Потом там построили здания, а теперь мы их сносим и приводим территорию в изначальный вид. Кстати один из арендаторов сам отказался от участка, просто пришел в Росимущество, судов дожидаться не стал.
— А что такое база «Хвойное»? Там нет никакой турбазы, только несколько частных домов. Это вообще законно?
— Это такие же арендаторы. 4 арендатора и 4 частных дома. С ними ничего не сделать, они все законные, платят арендные платежи в бюджет. Мы их проверяем только на пожарную безопасность и все. Есть и пятый арендатор — транспортная полиция. Но она сейчас свой земельный участок будет передавать в национальный парк. Мы его заберем и хотим сделать там здание для детского лагеря.
Тех, кто приводит в порядок все документы, мы не трогаем. Кто не приводит — на тех подаем уже в суд.
— Турбазы, число которых растет, оказывают негативное влияние на природу?
— Я считаю, что нет. Мы как раз работаем над тем, чтобы улучшить инфраструктуру в поселках и чтобы все наши туристы собирались там, а не разбредались по территории нацпарка. Как в Литве — есть поселок, там развитая инфраструктура, выход к морю. Там по территории парка всего два туристических маршрута, и все туристы едут именно в поселки и там выходят на море. По дюнам и лесу никто не ходит, там штрафы от 500 евро начинаются. У нас 3 маршрута и 7 экотроп, туристам есть куда ходить. А у них нет, там все идут на море.
— В связи с ростом турпотока доходы нацпарка увеличились за год?
— Дело в том, что Российская Федерация расширила перечень льготников, и теперь у нас где-то процентов 30 посетителей — льготники, которые могут приезжать на территорию парка бесплатно. Хотя раньше у них была льгота в 50% стоимости. Поэтому говорить о том, увеличатся ли наши доходы, я смогу только к следующему году. Льготники могут нивелировать дополнительный доход.
— А если у вас появятся свободные деньги, на что вы их потратите?
— На технику и инфраструктуру. Техника у инспекторов, как у таксистов, работает круглосуточно. И больше пяти лет не выдерживает. Когда я пришел в парк, здесь всего было две пожарные машины, два трактора и одна цистерна для воды. Ну пара административных машин. Сейчас у нас уже пять пожарных машин, два лесопатрульных комплекса, плюс у нас появился трактор, который мы приобрели по российско-литовскому проекту. Сейчас будем брать новые рации инспекторам, новые машины. Доходы только на развитие парка будем тратить. Плюс 40% от заработанных денег — это все-таки зарплата лесников. Потому что бюджетная часть их зарплаты — это всего 8 тыс. рублей.
— А остальное вы сами доплачиваете. До скольки дотягиваете?
— Средняя зарплата у нас где-то 25-27 тыс.
У нас много и других трат. Только за обслуживания биотуалетов в прошлом году парк заплатил 8 млн рублей. Это не считая мусора. Поэтому считать, что мы тут миллионами ворочаем, неправильно. Да, мы увеличили наш бюджет по сравнению с 2010 годом в три раза, но все идет на развитие. Бюджет парка — 40 млн, внебюджетных денег мы зарабатываем 95-96 млн. Это небольшой бюджет, мы его не скрываем, он доступен на сайте, там видно все, что мы делаем, что покупаем.
— Какие у вас планы на этот год?
— Мы хотим видоизменить Танцующий лес, сделать там тропинки из такого же материала, из которого будет сделана велодорожка. Деревянные настилы хороши, но они живут всего 5 лет с такой нагрузкой. Поэтому что нужно сделать один раз и надолго. Сейчас мы разрабатываем этот проект и надеемся, что в Москве его примут.
Также мы планируем сделать там музей планеризма. Его нужно обновлять, хоть его туристы и погубили. Маршрут нужно реанимировать. Нового места мы открывать не будем, преобразим то, что имеем.
Еще в этом году мы сделаем в результате реализации проекта «Люди и птицы: наблюдаем, изучаем, сохраняем» будет построена очень красивая вышка в виде птицы на маршруте «Королевский бор». С нее можно будет наблюдать за птицами со стороны залива. Будет предусмотрен доступ для людей с ограниченными возможностями, склон будет сделан с предусмотренным медицинскими стандартами углами наклона.
Еще один маршрут, военно-патриотический, откроется в районе пос. Морское. Там сейчас установлена большая смотровая вышка и купольная камера для того, чтобы наблюдать за рассветами и закатами. Пока мы держим эту территорию закрытой, с нее спускаются по дюне в поселок. Мы будем устанавливать ограждения, чтобы люди спускались там же, где поднимались.
— А бюджеты под все это уже есть?
— Мы все это делаем из своих средств. На протяжении 10 лет на развитие парка федеральным бюджетом выделяется по 500 тыс. рублей в год. Поэтому мы все делаем за свои.
— Давайте поговорим о других особо охраняемых природных территориях. Что с идеей создания нацпарка на Виштынце?
— Мы провели слушания в Общественной палате (они состоялись несколько лет назад), этот вопрос включили в проект «Экология» и в 2022 году должен быть создан федеральный парк «Виштынецкий». И, скорее всего, появится объединенная дирекция нацпарков.
— Нацпарк «Куршская коса» получил в собственность и здание на Балтийской косе. Зачем оно вам понадобилось?
— Это здание передавали федералам. Мы подумали, что неплохо бы и на Балтийской косе нам иметь здание. Когда закончится пандемия, я думаю, мы будем там проводить детские лагеря, потому что все для этого готово, здание в хорошем состоянии. Мы там сделаем филиал и музей, поставим там пожарно-химическую станцию, потому что на Балтийской косе ее нет и надо будет ждать паром, если что-то случится. То есть мы рассматриваем это как комплексное сооружение, которое будет приносить доход и позволит развивать туристическую инфраструктуру.
— То есть речь идет о присоединении к нацпарку и Балтийской косы?
— Эту идею мы тоже рассматриваем совместно с областным правительством. Потому что Балткоса — это интересный объект, он похож на наш, все структуры, и федеральные, такие же как у нас, там находятся. Я думаю, что у нас вопросов не возникнет. Если встанет вопрос присоединения Балтийской косы к нам, мы отказываться не будем.
— То есть вы готовы возглавить объединенную дирекцию нацпарков?
— Ну а по-другому и не получится. При создании в регионе еще одной особо охраняемой природной территории федерального значения ее объединяют с уже существующей.
Беседовала Алла Сумарокова, фото — Денис Туголуков / Новый КалининградНашли ошибку? Cообщить об ошибке можно, выделив ее и нажав
Ctrl+Enter
© 2003-2024