Воюющий в Донбассе житель области: «Калининградцы туда ехать обязаны»

В понедельник Госдума допустила возможность того, что в составе сирийских правительственных войск могут принять участие российские добровольцы, ранее воевавшие в Донбассе. «Новый Калининград.Ru» побеседовал с одним из калининградцев, воюющих в ополчении в этом регионе, и узнал, как ополчение переформировываются в регулярную армию, какие сложности преодолели люди, почему они считают, что жители области в первую очередь должны участвовать в ополчении, и какой они видят для себя мирную жизнь. Во время командировки домой с нами побеседовал один из командиров отрядов в Донбассе, калининградец с позывным «Викинг».

Контрабандисты помогли перейти границу

 — Где вы воевали?

 — Практически на всей территории «ЛНР». Марьинка, Красногоровка, «ДНР», также было Снежное и еще некоторые моменты, о которых не надо говорить.

 — Почему решили поехать?

 — Последней точкой кипения стало второе мая прошлого года. Это Одесса. Новости о том, как сгорели мирные люди, которые не согласны с киевским правительством.

 — Когда вы решили поехать, то связались с кем-то на Украине?

 — Нет. Просто собрал группу единомышленников-калининградцев, и мы поехали туда.

— У вас уже были боевые навыки перед поездкой?

 — Да, это не первая моя война. Я служил в армии, бывший офицер запаса. А где воевал… опустим.

 — А ребята начинали с нуля?

 — Там ребята были и с боевым опытом, допустим, мужики, которые воевали в Афганистане. Были ребята, которые воевали на нашей стороне. Они как украинские миротворцы были с контингентом в Ираке. И русские добровольцы. Были ребята молодые, полные оптимизма, для которых это была первая война, и они уже научились, повоевали.

 — Наемники там есть?

 — На нашей стороне нет таких.

 — А русские войска?

 — Я там не видел регулярных войск.

 — Очень часто СМИ сообщали об этом…

 — Я не знаю, откуда у них такие данные. Смотря какое СМИ. Возможно, это просто СМИ, которые ведут пропаганду против России для того, чтобы развязать, например, третью мировую войну.

 — Вы считаете, что сейчас это возможно?

 — Да, конечно. Просто Россия и президент пытаются этого не делать. То есть, не развязывать никаких войн и урегулировать конфликт на Украине, на Донбассе. А Запад всячески пытается развязать эту войну.

 — А когда вы туда поехали, то знали кого-то на Украине?

 — Нет.

 — И на территории страны не были?

 — Нет, никогда.

 — И когда вы приехали туда, то…

Люди помогли, когда приехали. Местные помогли перейти границу. Во-первых, мы нелегально пересекли границу. Потому что в начале июня прошлого года границу держали еще украинские пограничники. Частично, но они держали ее. Нам помогли через нее пройти бывшие контрабандисты. Ранее они товары перевозили, а потом перешли на сторону ополчения. Некоторые. Но не все. И вот они всячески помогали. И гуманитарную помощь возили через созданные коридоры и людей переправляли. Нас встретили там уже ополченцы.

 — Сколько вас было?

 — 6 человек, без оружия. Оружие либо добывалось в бою, либо как-то обеспечивалось. У кого-то было охотничье. Первое время были сложности с оружием. Ополченцы — они же не регулярные войска, то, что удалось, допустим, во время штурма СБУ в Луганске захватить и еще где-то. В милиции. Так и были вооружены чутка. А так в основном охотничье оружие.

 — Главные сложности в первое время?

 — Форма, питание, вооружение. Отсутствие нормального командования на тот момент.

 — А чем плохо было командование?

 — Понимаете, человек — шахтер он, может быть, и отличный, но как командир он ничего из себя не представляет. И на тот момент просто из таких качеств, что он хороший человек, ставили командиром. Но это не командование. В таких ситуациях возглавлять должны военные люди. Которые учились на это. Ну, толковые. То есть, не все, кто учился, допустим, в военных училищах и в военных учебных заведениях, подходят на командирские должности.

 — Допускались этими командирами серьезные ошибки?

 — Допускались, но не всегда.

 — И приводило к гибели людей?

 — Приводило… Просто нет такой должности и нет такого звания — «хороший человек».

 — Проблемы с продуктами?

 — Давали местные жители. Потому что Донбасс встал, поднялся, и жители давали то, что у них было. Никто ни у кого ничего не забирал. Они сами собирали что могли и на блокпосты приносили. Я просто участвовал в штурме Изварино таможни самой. С самого начала практически там воевал. Так местные туда приносили еду. Что-то помогали россияне. Частная гуманитарная помощь тогда была. Либо сами покупали. То есть, приехали туда с деньгами, меняли рубли на гривны и покупали.

 — То есть, сначала рубли не принимали?

 — Нет. Сейчас там рубль в ходу, можно расплатиться и рублем, и гривной. А раньше рубли не принимали.

 — С местными хорошие отношения?

 — Да. Были, конечно, случаи, когда говорили нелицеприятные вещи. Даже до сих пор есть. Потому что не все понимают. Не все хотят видеть там независимые республики. Да, были с ними конфликты, доходило до стрельбы. Почему-то у них поначалу летом и осенью прошлого года даже оказывалось оружие огнестрельное автоматическое. Хорошее. Провокаторов очень много было. То есть, тех укропов, которые там оставались после окружения. Очень много местных, кстати, воевало на стороне ВСУ. Но сейчас тоже остаются люди с «ДНР», с «ЛНР». То есть с бывших областей, которые стремятся к независимости. И есть еще те, кто воюет на стороне Украины.

 — Как изменилась за год жизнь в тех регионах, где вы были?

 — Люди сплоченнее стали намного. Очень много уехало. Кто-то собирается возвращаться, кто-то все. Говорит: «Я лучше останусь в России». Просто очень много народа уехало и на территорию Украины, и на территорию России.

 — Есть те, у кого родственники по другую сторону?

 — Есть. У нас ребята воюют из Киева, Львова и Харькова. Очень много. То есть, они тоже не поддерживают ни фашистов, ни нацистов, ни этих правосеков, ни еще кого-то, которые жгут, убивают людей.

 — Такие случаи действительно были?

 — Да, я видел. Есть поселок Новосветловка в ЛНР, в котором я тоже участвовал в освобождении этого поселка. Ну там вообще батальон собирался сжечь население в церкви. Известный факт, вытворили там. Жесточайшим образом обращались с больными, которых не успели эвакуировать, в больнице которые лежали в Новосветловской.

 — Как сейчас там с медпомощью?

 — Сейчас более-менее. Потому что идут белые конвои. Россия же поможет. Россия-мать своего ребенка не оставит, говорят. Так что сейчас лучше. А раньше было очень плохо. Даже индивидуальных перевязочных пакетов не хватало. Я вот год воюю без бронежилета, без каски абсолютно, потому что их нет. Допустим, может просто гуманитарка не дойти. Если идет адресная гуманитарная помощь для какого-то подразделения или какой-то больницы, то да, может дойти. А если просто закинули гуманитарку, то может не дойти. Может просто осесть. Ее могут попросту продать или забрать себе.

 — Продать?

 — Да, были такие случаи. Кто-то наживается.

 — Что с ними делают, если находят?

 — Расстрел. Суд, военный суд, следствие, расстрел. Либо срок. Его в тюрьмах отбывают: тюрьмы-то остались. Что еще надо понимать, когда началась эта война, некоторые заключенные, которые сидели, добровольно решили пойти воевать. Сами захотели. Написали на начальника колонии рапорта, я знаю даже людей, которые воевали. Создан был целый батальон штрафной, который практически весь погиб, но погибал он с гордостью и с честью. Ребята держались до последнего и воевали. А есть такие случаи, когда неблагонадежные люди пришли к маленькой власти и начинают что-то грести под себя. Но сейчас уже в принципе устаканилась ситуация, и таких людей убирают. Либо сажают их, либо они попадают под расстрел.

«Действовал просто человеческий устав»

 — Крайняя мера часто применяется?

 — Сейчас уже нечасто. Поначалу было жестко. Потому что ополченец — это лицо, это человек, который встал на защиту своей родины. Пусть даже и на защиту будущей своей родины.

 — А каким вы видите будущее этих областей?

 — Прекрасным, поверьте. Данный регион может обеспечивать себя сам.

 — Что на ваш взгляд мешало мирно урегулировать вопрос?

 — Тупость и глупость украинского правительства. И нежелание идти на какие-то определенные компромиссы и нежелание думать самим. Они просто пляшут под дудку определённых государств, которые толкают украинское правительство на ругань с Россией.

 — Ощущается присутствие этих государств на линии фронта?

 — Конечно. Бывали случаи, когда мы брали и наемников в плен. Там были и поляки, и венгры, и чехи. Даже россияне-наемники присутствовали. Даже с нашей, Калининградской, области были наемники. Те, кто за деньги воевал. После учений с Украиной НАТО. Пооставалось очень большое количество вооружения натовского и очень большое количество войск. Я же говорю: задерживались. Они хоть и говорили, что они такие же добровольцы. У нас же не только из России добровольцы едут, у нас есть ребята и из Германии и из Франции, и с той же самой Польши, сербы есть. Большое количество народу. Выбор людей — самое главное. Они поддерживают независимость. И на их стороне тоже достаточно людей. Но это не добровольцы. Как он может быть добровольцем с шевронами и полностью с опознавательными знаками свое страны? Вот допустим, как мы поляка брали в плен. Негр, американец, водитель танка был.

Но я не видел ни одного россиянина, который воевал бы с опознавательными знаками Вооруженных сил России. А если его покажут по телевизору, знайте: это провокация Украины. И регулярной армии России там нет. Там воюют только добровольцы, и это признали уже. Сначала умалчивали, говорили, что нет там никого. А есть там, мы с самого начала там были. Но это были только добровольцы. Никакого ФСБ, ГРУ там нет. Как говорят кураторы, лагеря подготовки. Ничего этого Россия не организовывала. Лагеря есть, но это организовывали сами ополченцы, которые имеют опыт боевых действий, которые обучают просто будущих бойцов.

 — Что с пленными делают, с наемниками?

 — Наемник — он не пленный, он не попадает ни под какие конвенции. Если определенные структуры их забирали, то их забирали, а все остальные попадали только лишь под расстрел. Они наемники.

 — Детей еще не всех вывезли?

 — Те, которых не успели вывезти, остаются там. Но сейчас смысла нету в принципе увозить. Сейчас более-менее жизнь налаживается. Идут еще обстрелы. Но либо пытаются детей отвести, где уже не стреляют.

 — Перемирие соблюдалось?

 — Нами да, ими нет. Они использовали и фосфор до последнего, и с минометов стреляли.

 — Получаете информацию о происходящих событиях с внешней стороны?

 — Стараемся информацию извне не получать. Зачем нам отвлекаться на стороннюю информацию? Смотрим определенные телеканалы так, только для себя. И то мы понимаем, что не все показывается по телевидению, не все показывается по интернету. Чтобы понять, что происходит там, нужно оказаться там.

 — Что больше всего затронуло за тот год, что был?

 — Как могут сплотиться люди. Как они могут встать и сказать кому-то «нет».

 — Внутренние противоречия?

 — Думаю, такого нет. Может, поначалу были, но мы их не замечали. Сейчас уже точно нет. Сейчас как такового и ополчения-то уже нет фактически. Стремятся к тому, чтобы создать регулярную армию со своими законами, уставами. Когда было ополчение, действовал человеческий устав. Просто нужно оставаться человеком.

 — А как по нему наказывали?

 — Как раньше, военно-полевой суд, выносилось решение. Да, может, и на месте, но когда стали организовываться военные органы, комендатура, полиция, их уже отправляли туда. Сейчас уже работают и прокуратура, и военная прокуратура.

— Георгиевские ленты по-прежнему носят?

 — Носили, но сейчас это уже отменяют. Она остается символом, с которого начиналась эта борьба, эта революция. Поймите: на форме если носить георгиевскую ленту, значит у всех она должна быть единообразна, а не лепить кто как хочет. Я ведь уже говорил о том, что идет создание армии со своими знаками отличия. Одинаковыми для всех. Просто в данный момент лепят все кому не лень куда хотят и как хотят. Поэтому стараются не носить. Уже есть шевроны установленного образца, которые подтверждают, в какой республике ты служишь, в каких войсках.

Земляки не часто, но встречаются

 — Вы сейчас опять возвращаетесь в зону вооруженного конфликта. Нет желания остаться там, где спокойнее?

 — Есть, конечно, желание просто отдохнуть, побыть дома, подышать морским воздухом. Но тем не менее… Вообще, в будущем я связал свою судьбу с Донбассом, то есть остаться там. Получится — служить, а если не получится, у меня есть профессия, которая там нужна. Я преподаватель физики.

 — До последнего будете сражаться?

 — Конечно, и я и мои люди пойдут до последнего.

 — А не боялись погибнуть?

 — Это война. Всегда есть возможность погибнуть. Не боятся либо дураки, либо мертвые. Каждому человеку присущ страх. Да, я иногда боюсь. Просто мы иногда участвовали определенных операциях… Вот, например, уходя с одной точки, когда я командовал разведно-диверсионным подразделением, но не всегда такие люди возвращаются обратно при выполнении задач. Даже не всегда доходят до места, где будет выполнятся задача. А у меня более 30 выходов в тыл противника.

 — А из ваших бойцов многие не вернулись?

 — Я старался выбирать хороших бойцов, обучали их сами. И, понимаете, люди, у которых есть стремление к этому, учиться.1 июля 2014 у меня первый боец погиб. Это так называемая «Дорога смерти» в ЛНР, ведущая с Краснодонья на Изварино, которая обстреливалась при Изваринском котле очень сильно, где очень много гражданских погибло. Саня «Одесса». Также позывной «Филин» у него был. 1 июля 2015 был год, как он погиб. И на Новосветловке был легкий 300-й и все. Да, есть друзья-товарищи погибшие. У нас из первого подразделения в принципе уже нет в живых никого.

 — В Калининграде ополченцев много?

 — Значительное количество. Я не считал. Земляки нечасто, но встречаются. Многие говорят, что ездили. Говорить можно одно, делать — другое. С нами ездил один человек из Калининграда, я не буду называть его позывной, но не с моего подразделения. Сволочью и паскудой он оказался конкретной. Да, он там тоже был, но ходить рассказывать, каким героическим бойцом он там был… Я считаю, что он этого делать не может. А так, боевых ребят я встречал, которые и с начала воюют. Есть у нас парень — знакомый, товарищ, друг, который даже в плену побывал у укропов. С Калининграда он сам. Он ходит с палочкой сейчас, но собирается туда ехать обратно. Пускай даже не участвовать в боевых действиях, но, тем не менее, помогать.

Просто калининградцы, понимаете, не то, что должны туда ехать, обязаны. Просто мы находимся географически в таком положении, что у нас же может это тоже начаться. Вы меня спрашивали: почему я туда поехал, я говорю: у меня две причины. Потому что русские должны помогать русским, правильно? Почему вот эти маленькие нации, такие как евреи, допустим, армяне помогают друг другу, пытаются как-то вытащить друг друга? А почему русские забыли про свои корни? Они должны помогать друг другу. И я туда поехал помогать своим братьям и сестрам на Донбассе бороться против этого всего. И также чтобы завтра под нашими границами не оказалось то же самое.

 — Если вдруг встанет выбор между подобными событиями в Калининграде и на Донбассе, где будете?

 — Я вернусь домой, буду защищать свою землю.

 — Почему люди возвращаются? Те, кто ранен, те, кто воевал?

 — У каждого свои причины.

 — Людей убивать приходилось?

 — Нет. Я не считаю вот этих вот, пидорасов, извините, людьми. Воюют и люди, воюют и конченые уроды. Среди укропов тоже есть люди, поверьте. Есть случаи, что и ВСУ-шники воевать не хотят, потому что они устали от этой войны. Зачем воевать? Ну пускай Донбасс отделится, ну и что? Если люди сделали свой выбор? Они просто видят ту ситуацию, которая у них на Украине происходит. Это невыплата заработной платы, поднятие налогов и всего остального. И зачем это надо? Человек приходит получать зарплату и от 20 до 30% у него забирают на АТО.

 — Переходят на вашу сторону?

 — Некоторые переходят, некоторые — нет. Есть убежденные, а-ля «слава Украине», все остальное.

 — Дезертиры бывали?

 — Не знаю ни одного. До последнего бились.

 — Вы считаете, что это была показательная война?

 — Конечно. Это пример всему миру, он говорит, что дух людей никогда не сломить.

 — Какой мирную жизнь сейчас там видят?

 — Все хотят завершения войны, чтобы война побыстрее закончилась. Естественно, чтобы Донбасс остался целым. То есть таким, какой он должен быть. А не то, что там сейчас некоторые районы Донбасса и Луганска находятся еще под властью противника.

 — Они сейчас в каком состоянии, эти районы?

 — Инфраструктура практически уничтожена. Население там сломлено слегка. Они же как понимаете… Вот эти наемники — у Киева уже в принципе нет денег, чтобы им платить. И им разрешили осуществлять мародерские действия. Они там мародерничают, насильничают, воруют.

 — Сколько человек сейчас под вашим командованием?

 — В данный момент я являюсь командиром полка оперативного назначения. По штату у меня 1 тысяча 470 человек. Но еще нет такого количества. Пока комплектуемся и формируемся. А так подразделение сначала у меня было 7 человек. Потом 10, потом 30. Потом 96 человек было.

 — А на другую сторону людей в Калининграде вербовали?

 — Да, есть такое. Здесь, кстати, очень много провокаторов с той стороны, с Украины. Очень много людей, которые пытаются перетянуть россиян на свою сторону, то есть заманить деньгами. Но в основном это либо ребятки, которые хотят поиграть в войну, либо идиоты, которые считают, что на войне можно заработать хорошие деньги. Им обещают большие суммы, но все это чушь. То, что они украли, то у них и есть.

 — Насилие в отношении мирного населения со стороны противника присутствует?

 — Смотря кого. Есть ВСУ, по сути, это те люди, которых просто загнали и насильно переодели в военную форму. Дали в руки оружие и сказали: иди убивай. Им приходится, они не хотят. У них есть случаи дезертирства, они и к нам переходят. Либо просто убегают к себе каким-то образом, платят в военкоматах, чтобы их не забирали. А все остальные паскудские деяния делают наемники. И сейчас их число увеличивается. Раза в три, наверно, увеличилось число наемников. Допустим, там есть наемники из других стран, которые именно профессиональные военные. Им платят свои государства, они там воюют. Американское оружие, польские шевроны.

Россия туда не поставляет оружия. Россия туда поставляет гуманитарную помощь, а оружие она туда не поставляет. В основном мы воюем трофейным оружием. Это 90%. То есть то оружие, которое добывалось в бою. То оружие, которое добывалось на оставленных укропами складах. То оружие, которое осталось после боев. Вот на Дебальцево осталось большое число оружия после Дебальцевского котла. Это раздавалось в ополчении и с ним воевали.

— Местные жители как себя чувствуют?

 — Им приходилось просто выживать. Кому-то помогали родственники, у кого-то запасы, огород, как-то пытаются люди выжить. В принципе, также, как пытались люди выжить во Время Великой Отечественной войны. Только там и старики даже признают, что немцы, нацисты, фашисты себя так не вели, как некоторые укропы.

 — То есть, сейчас там часто сравнивают ВОВ и нынешние события?

 — Конечно. И говорят, что во многом они схожи. Эта война идет за свое отечество, за свою независимость.

 — Родные знают, что вы воюете?

 — Да, знают. Я взрослый человек, они мне сказали, что «это твой выбор». И я сделал свой выбор. Естественно, они поддерживают меня. Они не поддерживают саму войну. Но поддерживают стремление людей быть независимыми. Они одобряют то, что люди встали на свою защиту. Ведь каждый человек должен защищать себя, свою семью. Хотя поначалу первые месяца 3–3,5 я говорил, что нахожусь в Крыму на раскопках, пока было лето. А потом… ну получилось так, что узнали. Хотят, чтобы приехал хотя бы в отпуск. О том, чтобы бросить это все и приехать обратно домой, не настаивают.

 — Появилась информация о реформировании ополчения в армию…

 — Да, есть определенные структуры, которые занимаются набором людей в вооруженные силы. Да, на стадии формирования любое подразделение — оно занимается строевой, боевой подготовкой, пришивает шевроны. И когда до определенного момента оно сформировалось, только тогда уже начинают выводить их на позиции, выпускать в бой. До этого люди обучаются. И определенные навыки в той же строевой подготовке — это уже показатель того, что создается армия. То, что солдат правильно пришил шеврон — это тоже начало дисциплины. Это я вам могу сказать как военный человек. Люди там занимаются стандартной подготовкой как в армии. Их готовят к тому, чтобы поставить на передовую и чтобы они воевали.

 — На передовой сейчас идут боевые действия?

 — Как сказать… Активных практически нет. Потому что мы пытаемся соблюдать перемирие. Какие-то соглашения, которые совершенно непонятны. Непонятные в плане того, что мы соблюдаем перемирие, идем на какие-то определенные уступки, а укропы не идут на это. Есть территории, которые по минским соглашениям должны отойти к нам, а укропы не хотят терять позиции. И из-за этого случаются бои. Но, опять же, инициаторы не мы. Они любят пострелять. Но люди надеются на то, что у них хватит ума не делать этого. Они выходят на бруствер посмотреть на то, что делает противник. И по ним начинают стрелять. Или, может, просто у них нервы на исходе и они начинают палить с минометов. Либо может быть приказ провоцировать нас на активные боевые действия.

 — Европейские наблюдатели были?

 — Были. Но я вообще не понимаю, зачем они там нужны и что это за организация. Они занимаются ерундой. Шарятся по позициям, чуть ли не вытягивая на себя огонь укропов. Выходят на такие точки, что страшно. Им говоришь: там минные поля — не идите. А они все равно идут туда, как стадо баранов. ОБСЕ — это интересная организация такая. Непонятно, кто они. Есть определенные группы ОБСЕ-шников, иногда кажется, что они работают на укропов. Потому что после того, как они полазят у нас на позициях, походят, посмотрят, они уезжают, а через 10–15 минут начинается точный минометный огонь. Бывает, что даже эти дурачки, которые за деньги пытаются разрушить свою страну, что они не выживают. То есть, он приходит с маячком в определенный район. Он его поставить не успел. А по нему уже отработали либо осколками, либо еще чем. Но человека уже нет в живых. Там поначалу просто очень много кто пытался за деньги воевать. Двух девушек задерживали летом прошлого года. Они сами с Луганска, две минометчицы. Ездили, обстреливали Луганск с миномета с 82-го. Тоже за деньги. Каждой дали по 20 тысяч гривен, и они это делали. А на них даже подумать никто не мог, потому что они сами оттуда. Причем с Каменобродского района, который укропы утюжили так конкретно и так хорошо, что от него практически ничего не осталось.

 — Работы по восстановлению идут?

 — Да, конечно. И даже дома, которые недострои бросили и не стали достраивать, потому что обстрелы пошли, сейчас начинается уже строительство. Потому что людям надо квартиры давать и все остальное. У кого-то квартиры разрушенные. Тем же самым военнослужащим нужно давать квартиры. Там очень много ребят, которые приехали из России и уже создали семьи с местными девушками. Чтобы понять всю происходящую ситуацию, картинку эту, надо самому там побывать. Хотя бы месяца два-три. Чтобы посмотреть на это все, как там живут люди. Некоторые как выживают. С ними поговорить. Были журналисты, которые приезжали, работали. И на передовой и в подразделении.

 — Говорят, что ополченцы — зачастую не очень организованные войска…

 — Да нет такого. Просто Украине надо что-то болтать языком по телевидению, в прессе. Либо тем неблагонадежным журналистам, которым, может быть, платят также с Украины и нужно как-то обхаять ополчение. И ополчения уже почти нет. Там есть регулярная армия, и порядок, и дисциплина, и все остальное. Включая права и обязанности военнослужащих. Это скорее провокация. Поначалу, может быть, случались определенные аспекты того, что, может быть, какая-то группа лиц не подчиняется никому и воюет сама по себе. Но это могло быть месяц, два поначалу. Только когда не было централизованного командования единого. А сейчас так нет. На Украине есть батальоны территориальные, которые стараются никому не подчиняться. У них есть свое командование, кто им платит, тому они и подчиняются, от того лица они и воюют. Это по факту наемники. Им и платят олигархи. Если мы предложим им цену больше, чем им платит, допустим, какой-нибудь Коломойский, то они придут воевать за нас, но поверьте: мы все равно самые опасные люди. Это серьезно, без смеха. Просто наемник — он стремится потратить еще те деньги, которые ему платят, а убеждения и веру потратить нельзя, поэтому мы опаснее, чем они, и мы выиграем.

Фото — Виталий Невар, «Новый Калининград.Ru»

Нашли ошибку? Cообщить об ошибке можно, выделив ее и нажав Ctrl+Enter

Текст: Алёна Пятраускайте