В интервью "Новому Калининграду.Ru" экс-министр экономики, а ныне советник гендиректора «Автотор Холдинг» Александра Смирнова рассказала, почему решила покинуть правительство и не жалеет ли об этом, каким видит оптимальный путь развития экономики региона, а также - о том, почему сокращение инвестиций и невозвращение спроса на прежние позиции после кризиса стали сюрпризом для чиновников.
— Хотел бы начать с более личного вопроса. В октябре 2010 года вы покинули правительство области. С тех пор прошло более полугода, сейчас вы — старший вице-президент «Автотор Холдинг». По здравому размышлению, где вам работается, работалось комфортнее и интереснее?
— Это какой-то неправильный вопрос. Я же не могу сказать — здесь мне нравится больше, здесь нравилось меньше. Тот, у кого меньше, может это как-то неправильно...
— Воспринять? Но все же?
— Я не могу сравнить все свои работы между собой. Мне повезло; я никогда не работала с начальником, который не вызывал бы у меня восхищения. А для меня это главный и, в общем-то единственный критерий. Ну еще чтобы платили что-то.
Есть вещи, которыми я могу пожертвовать. Когда я переходила работать в Минфин, я пожертвовала зарплатой, мне надо было развиваться, работать с этими людьми. Да, когда ты работаешь в правительстве, вокруг тебя все время суета, ты едешь сюда, ты едешь туда, госпожа министр, о, боже мой, она разговаривает... Сейчас у меня обычная работа, в ней такого нет.
— Вы по этому скучаете?
— Конечно, скучаю. Но сейчас у меня серьезная работа, не публичная, на заводе. Нет этой мишуры. А как всякой девочке, мне мишура интересна. Но, тем не менее, я рада, что ей пожертвовала, чтобы работать с Владимиром Ивановичем Щербаковым. Потому что в Калининградской области, наверное, точно нет, но и во всей России приблизительно тоже нет человека с таким огромным опытом жизненным, который может тебя столькому научить. В этом смысле мне очень комфортно на нынешней работе. Но мне было очень комфортно работать и с Боосом.
— В чем была ключевая причина ухода из правительства? Вы себя не увидели в новой команде, или, наоборот, команда не увидела вас в себе? Или вообще другое, новые горизонты, например, показались вам перспективнее?
— Во-первых, мне важно расти. Не то чтобы в должности; мне важен профессиональный, личностный рост. С Боосом у меня такой рост происходил каждый день. Я испугалась, что в команде Цуканова — и дело не в личности губернатора — у меня будет уходить много сил на внутренний протест. То есть, я буду не согласна с чем-то, и количество этого чего-то будет перевешивать позитивное. Есть вещи, с которыми я не согласна профессионально. А мне всегда важно, чтобы это была моя внутренняя вера. Взвесив ряд обстоятельств, получив возможность работать с Владимиром Ивановичем, я пришла к выводу, что, с точки зрения моего личностного роста, мне будет гораздо лучше работать в «Автоторе».
— Все-таки, вы проработали в правительстве достаточно долго, какие-то достижения вы могли сама для себя определить — не жалко было становиться тем конем, которого сменили на перепутье?
— Я это сделала сознательно. Единственное, чего мне не хватает, это машины с водителем. Я отвратительно вожу и все время попадаю в такие ситуации, когда выходят дядьки и начинают мне посреди дороги махать кулаками.
Если без шуток, то я такого не почувствовала. Есть направления в политике, которые я совершенно четко не одобряю. Есть те направления, с которыми я могла бы поспорить. В этом смысле — немножко жалко. Но лично себя я не считаю пострадавшей в этой ситуации. Я выиграла в ней. И кругозор как-то расширила, и вообще, материально немножечко выиграла.
— Вы говорите о том, что был внутренний конфликт, внутренний протест. Для многих вы в правительстве Бооса были как раз тем самым человеком, который выглядел как имеющий, один из немногих из его команды, имеющим некий протест. Это только так казалось, или вы на самом деле — а это, по-моему, делали немногие — выражать мнение, идущее вразрез с губернаторским? Хотя, возможно, внутри, в команде, это было совсем по-другому.
— Знаете, это было совсем по-другому. С Боосом мы познакомились при таких обстоятельствах — он увидел, что я рискнула выступить против большой компании чиновников гораздо выше меня рангом. После этого он подошел и, совсем не зная меня лично, позвал меня в правительство. И отметил, что ему очень важно работать с людьми, у которых есть свое мнение. И я ничуть не усомнилась в этом за время работы с ним. Были моменты, когда я вступала с ним в публичный конфликт. Но, в основном, когда у меня было свое мнение и мы собирались, он пытался меня убедить, и были моменты, когда я убеждала его. И всегда, за исключением, возможно, одного вопроса, прежде чем что-то решать, достигали согласия. И у меня не осталось ощущения, что он не слушал. Он очень даже слушал.
Кроме меня, все остальные, если у них действительно была необходимость выразить протест, не согласиться, ухитрялись решать такие вопросы в кабинете. Приходишь и говоришь — Георгий Валентинович, вы не правы — он воспринимал это совершенно нормально. У меня не было начальников, которым можно было так откровенно высказать свое мнение, которые бы так внимательно его слушали. Иногда он приходил на следующий день, говорил — вот, я придумал — и ты понимал, что он услышал, переварил.
— Вы сейчас общаетесь?
— Ну, если случается поговорить по телефону или увидеться, мы, конечно, радуемся, здороваемся. Но поскольку жизнь специально не сталкивает...
— Внимательно слушал, даже два раза, ваше выступление на так называемом экономическом форуме. Первое, на рабочей группе, было, на мой взгляд, более интересное.
— Ну, вы же слышали, как один мужик сказал во время второго — не надо нам Смирновой так подробно.
— Вот я и хотел, напротив, в отличие от этого мужика, повторить высказанные вами в ходе этого выступления мысли как-то поподробнее для наших читателей.
— Самое главное, наверное, стоит отметить — никакого сепаратизма, боже сохрани, никаких антигосударственных идей мои высказывания не предполагали. Более того, я же в здравом уме, я здесь работаю, я здесь зарплату получаю — мне важно, чтобы его, этого сепаратизма не было. И я это отдельно подчеркиваю.
Речь идет об изменении экономического законодательства. Это самое главное, ни о какой разнице между Калининградской областью и другими регионами в плане социальном или политическом речи не может идти. Во-первых, это невозможно, во-вторых — не нужно. Это моя точка зрения.
Во многих странах есть обособленные географически территории, и с этим ничего не сделаешь. Не пришьешь Бермудские острова к Великобритании, они далеко и там нефти нет.
— В интервью политолог Владимир Абрамов привел в пример Аландские острова и Финляндию.
— Большинство островов — это либо офшоры, либо какие-то специальные территории, либо, если повезет — Гонконг. Есть еще особый случай, Гибралтар. Как ни крути, везде есть специальное экономическое законодательство, и даже если не брать офшоры — у нас слишком большая территория и на ней есть промышленность, нам офшоры ни к чему.
У законодательств на этих территориях есть ряд сходных моментов. Во-первых, налоговое законодательство — оно другое, нежели на материке. Оно проще с точки зрения администрирования, меньше нагрузка, меньше ставки. Это обязательно, вы не найдете эксклава, где это не так.
Вторая особенность относится не ко всем территориям, но ко многим, в частности Гонконг как раз такой. В больших государствах с федеративным устройством налоговое законодательство предполагает, что часть собираемых налогов идет региону, часть — уплачивается в метрополию, в федеральную казну. А потом возвращается трансфертами.
Зачастую в обособленных территориях ничего не уплачивается в метрополию. Все собранные деньги остаются на них. В чем смысл оставления налогов на территории? Можно было бы все забрать и равномерно разделить, не было бы ни бедных, ни богатых, все бы жили как при коммунизме. Но оставление налогов на определенной территории это экономический стимул для региональных властей, чтобы как-то вертеться. Заграничным территориям эти стимулы нужны больше, просто потому, что им тяжелее жить «на острове». Вообще экономическое законодательство может быть другим — политически это не угрожает целостности территории страны. Гибралтар не хочет отсоединяться от Великобритании, да и Гонконг от Китая.
Третий момент специфичен именно для нас. Есть испанские территории, находящиеся в океане, но на них действует британское законодательство. Для того, чтобы стимулировать инвесторов из англосаксонских стран приходить и работать как у себя. Для нас это было бы оптимально. Если мы хотим иностранных инвесторов, если мы хотим экспорт, то самый простой путь стимулировать их приход — сделать, чтобы здесь было как у них. Не только в смысле налоговой нагрузки, а чтобы можно было так же, как у них, открыть предприятие. Так же, как у них, получить разрешение на строительство, заполнить все бумаги, очень быстро получить заключение технадзора. Вот какой в этом смысл. Наши стандарты очень сильно отличаются от европейских. Берем справочник «Doing business» и смотрим: 502 дня занимает получение разрешения на строительство у нас, 30 дней — в каком-нибудь Сингапуре. И все сразу понимаешь. И я не вижу, почему и как российские налогоплательщики пострадают, если у нас будут такие условия, как в Евросоюзе с точки зрения административных процедур. Более того, у нас есть для этого все предпосылки, потому что от нас не уйдешь. Если к нам ввозят контрабанду, ее можно поймать прямо в наших границах. И если Россия хочет вообще в перспективе интегрироваться в мировую экономику, мы — оптимальный пилотный регион.
Вот четыре постулата. Ничего политического; обособленная налоговая система; не нужны трансферты туда-обратно; другое административное законодательство. Всё.
— На ваш взгляд, каким образом это может быть реализовано в смысле механики? Может ли эта система уложиться в один специальный закон, или для этого требуется целый комплекс мероприятий, мой предыдущий визави привел в пример целое ведомство по тем самым Аландским островам в правительстве Финляндии?
— Ну, во-первых, по поводу ведомства. Помните, когда у нас был спецпредставитель по Калининградской области — Ястржембский, Рогозин?
— В основном ведь они занимались визовой тематикой в Брюсселе.
— Но, тем не менее, он был, и в то время каждый день, когда люди читали газету «Ведомости», постоянно натыкались на упоминание Калининградской области.
— У людей вменяемых в те времена эти упоминания вызывали скорее шок — особенно что касается господина Рогозина.
— Тем не менее. Они были, и, когда было специальное ведомство — плохое ли, хорошее, этот вопрос постоянно будировался. Про него не давали забыть. И, возможно это было совпадение, но в то время были приняты законы об особой экономической зоне. А сейчас нет ведомства, нет представителя, и нет дискуссии на федеральном уровне. Что-то поменялось? Калининградской области стало лучше? Нет.
Из этого я делаю вывод, что наличие ведомства как бы коррелирует с уровнем решения проблем. Любой вменяемый житель региона скажет — да, конечно, ведомство нужно. Но одно лишь наличие ведомства может не решить вопросы.
— Все же, возвращаясь к «четырем пунктам» — нужен ли пакет законов или достаточно одного, назовем его «О Калининградской области»?
— Если мы предлагаем другое налоговое законодательство, значит нужны изменения в Бюджетный или Налоговый Кодекс. Эти изменения не противоречат Конституции. Другое дело, что нужен грамотный юрист, который перешерстит все законы и поймет — сюда вносим изменения, сюда и сюда. А дальше это уже дело техники. Принимать один закон или двадцать семь, с точки зрения работы — не сильно большая разница. Да, придется поменять кучу законов, причем основополагающих. Кодексы, 122-й ФЗ, 131-й, может быть. Но это детали. Важно, что не нужно менять Конституцию. И самое важное — достичь общественного согласия, чтобы федерация поняла, что ей это тоже нужно. А ей это нужно на самом деле, потому что никому не нужен хвостом такой Магаданский край, от которого одни убытки.
— Вы говорите — федерация поймет. А кто это?
— Есть, например, Игорь Шувалов, такой дяденька, который прекрасно понимает, что здесь творится — и оказывает нам поддержку. Другое дело, что у него еще миллион вопросов других, ему не всегда хватает времени для Калининградской области. Но если бы было хотя бы два вице-премьера, которые периодически бы осознавали происходящее, собирали бы кворум... Лицо, принимающее решения. А кто у нас в стране принимает решения, не мне вам рассказывать.
— Не то чтобы критики, но скептики говорят о таких идеях, что у нас в стране много регионов, все имеют разные проблемы. Позвонят откуда-нибудь из-за Полярного круга, скажут — у нас минус 51, нам тоже нужен специальный статус. На Камчатке все тоже странно, на Сахалине вообще японцы под боком плавают. С этой точки зрения, действительно ли мы настолько уникальны, что нам нужен специальный статус — и этого можно достичь? Или вообще тогда нужно говорить о том, что для целого спектра регионов нужно поднимать вопрос о создании таких статусов? Привлекать за Полярный круг инвестиции?
— Сразу после того, как был принят ФЗ-16, был подготовлен такой же пакет поправок в законодательство относительно Магаданской области. Они сказали — о! Нам тоже нужен специальный статус! Нам тоже нужны налоговые льготы. И особая экономическая зона в Магаданской области появилась на полгода позже, чем в Калининградской области.
— Она там тоже занимает всю территорию региона, как у нас?
— Да, ограничена границами региона. Оттуда, из Магаданской области, тоже не выберешься. Полтора года назад я была в Счетной палате для обсуждения результатов этого эксперимента. И вот что оказалось. В Калининградской области появилось 62 предприятия-резидента, ВРП увеличился в разы. В Магаданской — полтора предприятия, ВРП продолжает падать. Отсюда вывод: подобные меры не всем нужны, потому что они не всем могут помочь. Можно создать специальный статус для любого региона. Но если оценить возможные улучшения, то окажется, что Калининградской области это поможет, а Магаданской — нет.
Есть, допустим, Гонконг. Есть, наверняка, в Китае специальное ведомство по делам Гонконга. Но если все рассердятся и закроют ведомство по делам Гонконга, то лучше жить никто не станет, только Гонконг станет жить хуже. Но если открыть ведомство по делам какой-нибудь материковой провинции Китая, не факт, что в этой провинции будет такой же бум, как в Гонконге. Для каждой территории нужны свои меры.
— Не знаю, насколько это соответствует реальности, но распространена точка зрения, согласно которой система распределения налоговых поступлений, при которой значительная их часть уходит в метрополию и возвращается в виде различных федеральных программ, дотаций, субсидий, является до определенной степени политическим инструментом. Как в анекдоте про психбольницу — будете хорошо прыгать с вышки, нальем воду в бассейн. И эта система удачно проецируется на региональный уровень, здесь система межбюджетных отношений страдает известной ущербностью.
— Не ущербностью, а политической направленностью.
— С точки зрения ряда муниципалитетов это именно ущербность. Все же, в этом смысле — насколько адекватно может быть воспринято ваше предложение с политической точки зрения? Выход из-под контроля, ослабление финансового поводка — и, в итоге, создание прецедента.
— Губернатор представляется на должность правящей партией, утверждается президентом. И точно так же его можно очень просто...
— Примеры есть, конечно. Червячка в тарелке поймал — и всё.
— Я не специалист по политологии. Я специалист по экономике. С точки зрения экономики есть Гонконг, которому Китай денег не дает (смеется). С точки зрения политики, у центра достаточно рычагов.
— То есть, на ваш взгляд, это не является радикальной проблемой?
— На мой взгляд, нет.
— Когда вы выступали на пресловутом форуме, вы достаточно скептически отозвались о существующих преференциях ОЭЗ. В первую очередь о таможенных, но и налоговые, насколько я понимаю, тоже не кажутся вам панацеей.
— Не то чтобы скептически. Они являются очень уязвимыми. Кстати, налоговые в этом смысле гораздо лучше. Но они тоже уязвимы. Все наше законодательство можно по-разному трактовать. Налоговые органы трактуют его всегда с фискальной точки зрения, если есть возможность взять — надо брать. И с их стороны это логично.
— Я скорее имел в виду не сами преференции, но просьбы о них, то самое «расхаживание с протянутой рукой», если я верно цитирую ваше выступление. Сейчас идет... это сложно назвать дискуссией, скорее — модным термином «хотелки», насчет продления переходного периода предыдущей редакции закона об ОЭЗ.
— Сейчас идет дискуссия о том, какие у нас «хотелки».
— Но в то же время, работая в правительстве, вы, в том числе, ходатайствовали о продлении того самого переходного периода.
— Мне же деньги платили калининградские налогоплательщики; о чем же мне еще ходатайствовать было?
— Но все же. Эти четыре пункта, полагаю, явились вам не аккурат в середине октября 2010 года. Почему при таком прогрессивном губернаторе, как Георгий Боос, не было активных телодвижений в направлении реализации того, о чем вы мне рассказали? Велась ли хотя бы дискуссия об этом в кулуарах?
— С точки зрения существующего бизнеса, продление переходного периода — это оптимальный вариант. Почему так затянулась дискуссия? Потому что многие слышать не хотят. Встречаешься с предпринимателями, они говорят — надоело, что вы делаете, верните нам переходный период, оставьте нам его, не надо изобретать велосипед.
В какой-то момент, когда стало понятно, что начался кризис, что он продлится какое-то время, что совокупный спрос сразу не вернется на докризисные показатели, Георгий Боос сказал: да, переходный период имеет смысл продлевать. С точки зрения цифр это экономически целесообразно, я готов идти и защищать эту идею. Мы бросали на это все силы, и до самого ухода Георгия Валентиновича было совершенно неочевидно, безнадежна ли эта идея, или не совсем. Когда же стало понятно, что эта идея совсем безнадежна, появились другие альтернативы.
Есть предприятия, которые выступают совсем за другое. Представители туристической сферы, конечно, скажут — да ну её нафиг, эту промышленность, давайте сделаем здесь кластер туризма, и будут совершенно правы.
— Все же повторю свой вопрос. Если предположить, что ваши идеи имеют право на существование, то их реализация в период правления Георгия Бооса выглядела бы как-то более логично, нежели чем в период деятельности Николая Цуканова, при всем к нему моем уважении. Так вот — велись ли тогда подобные изыскания?
— Тогда такая идея мне в голову не приходила, скажем так. И Георгию Валентиновичу я тогда таких вопросов не задавала.
— Может, зря?
— Наверное, если бы задавала, он что-то бы ответил.
— Насчет продления переходного периода. Вы сказали, что в какой-то момент эта идея показалась полностью бесперспективной. Она и сейчас таковой кажется?— Она была бесперспективной до кризиса с точки зрения регионального правительства. Потому что эта идея противоречит вообще всему. Такого устройства законодательства уже нигде нет, это пережитки с точки зрения вступления в ВТО, вообще торговой интеграции. Если предположить, что Россия интегрируется в ВТО или еще куда-то, в Таможенный союз, она вообще не жизнеспособна. Она имеет какой-то конечный срок, а потом — всё. Ты перестаешь выигрывать от отсутствия таможенных барьеров, потому что они снимаются у всех. И в этом смысле было понятно, что от него нужно рано или поздно избавляться. Даже если ты находишься в региональном правительстве, а не в федеральном. И потом — никто не знал, насколько наш совокупный спрос затронет кризис. Смысл переходного периода был в том, чтобы дождаться, когда всем будет хорошо, когда у всех будет много денег, они смогут их инвестировать — и вообще, начать новую жизнь в других условиях.
Спрос упал, и в течение пяти лет он обратно не вернется, говорить о том, что все станут резидентами и начнут жить по новым законам, бессмысленно. Гораздо дешевле переехать в Испанию. Именно поэтому идея о продлении переходного периода нашла понимание в умах правительства.
— Когда?
— После того, как стало понятно, насколько все стало плохо.
— Кстати, такой spin-off, как это говорят про сериалы. Почему, на ваш взгляд, эти последствия кризиса стали таким сюрпризом? Я кстати регулярно до сих пор цитирую одно заявление, оно прозвучало, когда пессимистично настроенное большинство уже понимало, что труба-труба. И тогда экономический, не побоюсь этого слова, советник губернатора Бооса, господин Сергеев, отвечая на вопросы интернет-конференции на нашем портале, сказал на голубом глазу, что так называемый кризис никак не отразится на населении Калининградской области.
— Почему те или иные слова говорил Сергеев, я сказать не могу. Почему я говорила — могу сказать. Я смотрела отчет об антикризисной политике 14 стран. Его делали специалисты PriceWaterHouse Coopers, кто-то еще. Оказалось, что реальный ВВП у всех в 2010 году вернулся на докризисные уровни, хотя в 2009 году был спад. Одна страна показывала два года спад. Это Россия. Какой-то «страновой» фактор повлиял. Цена на нефть росла, значит есть какой-то другой фактор, которого не могли предугадать экономисты. Когда цена на нефть идет вверх, всё хорошо, люди покупают квартиры и покупают мебель. А оказалось, что её никто не покупает. Покупают квартиры в Испании.
— Опять же, насчет прогнозов. Перечитывал интервью, которое вы давали нашему порталу в бытность министром, около года назад. Тогда вы сказали, что, в случае завершения переходного периода «по плану», региону не грозит «ничего особенного». На все том же форуме — и я не очень понял, что это был за пессимистический сценарий, — ваша бывшая заместитель, а ныне министр экономики предположила, что после завершения этого периода нам грозит 20-процентное падение ВРП. Я так понял, что она имела в виду сценарий, при котором бизнес не перестроится под новые условия. Вы тоже имели в виду такой сценарий? Или у вас был другой план?
— Если бы наша экономика вела себя как немецкая, упала во время кризиса и вернулась обратно...
— Простите, что перебиваю, но интервью мы у вас брали год назад — вроде бы как в это время кризис уже кончился. Посткризисные явления, конечно, до сих пор бродят.
— Кризис закончился, а посткризисные явления имеют к кризису мало отношения. Спрос не вернулся на прежние объемы по другим причинам, чем те, по которым кризис случился. Никто не предполагал, что так будет. Кризис — это нормальное явление, после него возвращается спрос, возвращается производство, возвращаются инвестиции. Не вернулись. Никто этого не ожидал. За то время, с которого был принят закон 2006 года, сумма в 150 млн рублей значительно изменилась. Она снизилась в реальном выражении. 150 млн рублей — это, в общем, лабаз. Это даже не завод. 150 млн рублей — это любое наше среднее предприятие. Купил себе мебельщик какого-то оборудования — да у всех, кроме совсем уже сараев, есть такая капитализация.
Сейчас в качестве одной из мер обсуждается снижение порога. Другое дело, что и ниже этого порога никто давно уже не инвестирует. Инвестиции, которые есть сейчас, капитальные вложения — это старые предприятия что-то покупают и вводят в строй, а у нас их всего-то, по пальцам можно пересчитать. Небольшие предприятия давно ничего не покупают. Все покупают недвижимость в Испании и переселяют туда свои семьи. Так что барьер в 150 млн рублей стал давно уже барьером для средних инвестиций. В этом смысле льготы ФЗ-16 могли бы распространиться на всех, если бы у всех не прошла охота инвестировать.
— Почему тогда замедлился рост числа резидентов?
— Потому что вообще замедлился рост числа новых предприятий. Если вы посмотрите по России, кто у нас является новыми предприятиями? Предприятия с участием госкорпораций, которым просто некуда деваться, которые под флагом Чубайса идут пробивать бетонную стену головой? Роснано что-то делает, но все равно это деньги налогоплательщиков. Либо те предприятия, которые ориентированы на потребительский рынок, у которого такой огромный спрос, и он просто не насыщен. И даже в такие опасные времена можно с ним работать. Некоторые инвестиционные фонды инвестируют и в Нигерию.
На самом деле, маленькие предприятия не инвестируют в Россию давно. А уж особенно — в Калининградской области, где уровень рисков еще выше. А не потому, что льготы плохие, они очень даже стимулируют. Но мы говорим о том, что сейчас есть бизнес, который не хочет инвестировать, а хочет уехать. Это желание понятно; но они никогда не покажут вам своих цифр, так как не хотят, чтобы все узнали, что на самом деле они далеко не умирают.
— Тогда — о тех, которые все же инвестировали пресловутые 150 млн рублей и более и вошли в список резидентов. На сегодняшний день их там насчитывается 69. Помню ваш прогноз, еще в бытность министром, согласно которому через пару лет должен начаться резкий рост налоговых поступлений в связи с окончанием льготного периода для тех резидентов, кто получил этот статус и льготы по налогообложению первыми — включая крупнейших, в том числе «Содружество Соя», которое инвестировало 5 с лишним миллиардов. Он еще актуален, как вы считаете? Или в связи с пресловутой нестабильностью, о которой вы говорили, часть из них также сможет сказать — ну всё, поработали и хватит, теперь продадим все, да и поедем тоже в Испанию?
— С чем может быть связана не-реализация прогноза по налогам на прибыль и на имущество? Либо они куда-то денут имущество... но куда они его денут? Можно продать много активов, но продать здания, производственные мощности? Их продать непросто. Что, кто-то их демонтирует и увезет? Я не специалист в производстве, я не могу предположить таких вещей. Можно их, конечно, не зарегистрировать, но это уже какие-то схемы.
Предположить несбычу прогноза по налогу на имущество непросто. Единственное, что может его остановить — то, что многие предприятия двигаются в реализации своих инвестиционных планов медленнее, чем заявляли. Но таких не очень много, их меньше половины.
Что касается налога на прибыль. Да, естественно, если спрос меньше прогнозируемого, то и прибыль меньше.
— Тогда, когда я смотрел на этот прекрасный график, всё выглядело так, будто бы мы потерпим несколько лет, а потом у нас начнется экономическое чудо, потому что невероятный рост налоговых поступлений, потому что переполнение доходной части бюджета...
— Не сказала бы, что это можно назвать экономическим чудом.
— Но по сравнению с тем, что есть, все это выглядело весьма радужно.
— На самом деле даже в 2010 году, по сравнению с 2009, бюджет вырос в полтора раза. Другое дело, что это трудно объяснить бабушке, у которой по-прежнему течет батарея. Вместе с доходами пропорционально выросли и расходы. На ФЦП, например. Но я не вижу причин, почему бы это должно было не произойти.
Противники увеличения страховых взносов говорили о том, что зарплаты на предприятиях в итоге пойдут в тень, и поступления в фонд снизятся. Тем не менее, поступления выросли, несмотря ни на что — в полтора раза. Просто мы этого с вами не ощущаем. Ведь число пенсионеров выросло тоже.
— Вернемся к форуму. Там обсуждалось четыре направления, по всем было выработано невероятное количество разных предложений (правда, большая часть еще до начала форума). Если бы они все внезапно реализовались...
— Кроме светодиода с янтарем (смеется).
— Да, он как-то был не совсем к месту. Но какого-то одного, стержневого направления выделено не было. На ваш взгляд, оно вообще нужно? Или, возможно, стержневым является не это секторное деление — сельское хозяйство, логистика, промышленность и туризм, а какая-то идея, навроде той, о которой говорите вы? Вот говорили мы тут с Владимиром Кацманом, он уверен, что все можно «подогнать» под туризм — и нужно.
— Можно просто подсчитать. Мы привлечем столько-то туристов. Это такой-то объем внутреннего валового продукта. И посмотреть — она заменит нам то, что сейчас есть в промышленности, или нет?
С точки зрения стратегирования — да, всегда должно быть основное направление. Если выберем сразу двадцать, то денег на двадцать не хватит. Но это — теоретически, а практически я работаю на автомобильном заводе. Если сейчас скажут — мы будем все свои силы направлять на туризм, а вы выживайте, как хотите — мой внутренний мир работника автомобильной промышленности будет протестовать. Так что я не могу ответить на этот вопрос непредвзято.
Скажу так. Выбрать одно направление недостаточно. Надо еще иметь значительные силы для его лоббирования. Если у нас, допустим, организуется какой-то мегатуристический центр, Путин поставит нужную подпись — это будет означать, что одним махом уберутся визы, найдется инвестор для аэропорта, Росавиация разрешит нам снова иметь здесь базовую авиакомпанию, снимет протесты «Аэрофлота» и «Пулково».
— И вырисовывается некая стратегия.
— Да. Это, конечно, хорошо — да и промышленности не помешает. Но лишь выбрать что-то недостаточно. Если выберем, то можем оказаться там же, где и были просто потому, что нам не хватит сил лоббировать выбранное на федеральном уровне. Силовики скажут, что у них вообще другое видение Калининградской области, а наше видение им просто не важно.
— Слушайте, а сколько еще, по-вашему, можно так вот ходить кругами и говорить эту мантру — «нам нужна стратегия, нам нужна стратегия, нам нужна стратегия»? Уже годы все только и говорят об этом — но не более, чем говорят.
— Как раз потому, что выбрать — недостаточно. Выбрали, пошли в Москву, говорим — дайте нам безвизовый режим. А нам говорят — идите лесом. Поэтому жить мы можем только диверсифицируя свою экономику. Да и мы слишком большая территория. Мы не прокормим себя одним туризмом. А выбор может означать иногда, что «все остальные — до свидания». Этого я боюсь.
— Я не то чтобы был апологет туристического сценария. Меня просто неприятно удивило, что, несмотря на вынос слова «стратегия» в название этого форума, стратегии как таковой там было не очень-то видно. Говорили о том, что нам не хватает того и сего, пятого и десятого. Список из 55 пунктов прилагается. Но сложно назвать революционными мысли наподобие «нам не хватает собственного таможенного управления».
На ваш взгляд, откуда эта стратегия должна выкристаллизоваться? Конечно, подобные форуму мероприятия полезны — люди собрались, поговорили, кто-то чем-то заинтересовался, кто-то друг с другом о чем-то договорился. Но это, очевидно, не площадка, чтобы стратегии писать. Должен ли быть сформирован какой-то think tank, какая-то рабочая группа, может быть, ее можно где-то заказать? И кто должен двигать этот процесс, кто должен быть человеком — или инстанцией — которая решит, что хватит уже ходить кругами и говорить о необходимости стратегии, пора бы ее уже писать?
— Такие примеры нередки в России. Есть некий чиновник, возможно губернатор, который не является стратегом или консультантом, но является менеджером. Ему нужна стратегия — и она заказывается специальным людям, которые набили на этом руку. Таких людей полно. У нас в России представлено большинство подобных учреждений. Boston Consulting Group, McKinsey, стратегиями занимаются в PriceWaterhouseCoopers. Есть так называемые НИИ — научные и полунаучные организации, которые тоже на этом специализируются. Институт Гайдара, Институт экономики города, все они это делают. Одни лучше, другие хуже, одни дороже, другие дешевле. Но очевидно, что люди в администрации, какими бы они ни были, хорошие, красивые и умные, не смогут этого сделать самостоятельно.
Именно это было сделано, когда пришел Боос. Он заказал стратегию в Академии народного хозяйства совместно с Институтом Гайдара. Можно рассуждать, хороша была эта стратегия или нет, но это был правильный подход. Поэтому если мы хотим новую стратегию, надо не делать вид, что наши министерства смогут это сделать. Там хорошие люди, но это просто не наша профессия.
Текст, фото - Алексей МИЛОВАНОВ, "Новый Калининград.Ru".
* Meta Platforms Inc. — Запрещенная в России организация. Организация признана экстремистской Тверским судом города Москвы.
Нашли ошибку? Cообщить об ошибке можно, выделив ее и нажав
Ctrl+Enter
© 2003-2024