Сообщения в средствах массовой информации о “Русском марше”, проведенном 4 ноября в ряде городов России от Владивостока до Калининграда, и о “заговоре” против действий правительства по наведению порядка на алкогольном рынке появились с интервалом всего в несколько дней. Совпадение выглядело бы чисто случайным, если не задумываться о некоторых тенденциях в решении конфликтов и управлении насилием, которые и отразились в этих двух не связанных между собой на первый взгляд событиях.
Методика
Франко-американский антрополог Рене Жирар в книге “Насилие и священное” описывает ряд методов решения конфликтов и локализации насилия, которые позволяют обществу сохранить целостность и избежать состояния войны всех против всех. Наряду с институционализацией насилия, т. е. его успешной монополизацией государством в лице судебной и правоохранительной систем, особый интерес представляют альтернативные варианты контроля над насилием.
Во-первых, насилие может быть направлено вовне, на аутсайдеров — тех, кто не является полноправным членом общества. Агрессия, генерируемая в результате трений и конфликтов внутри общества, направляется на жертву-субститут — чужестранца, одного из “них”, а не на того из “наших”, кто стал ее непосредственной причиной. Во-вторых, жертвой насилия вместо тех, чьи действия породили конфликт или агрессию, могут назначить кого-то из “своих”, “наших”. Козла отпущения (сам термин имеет больше общего с ритуальными жертвами, чем с общепринятым в “разборках” сравнением с конкретным животным) назначают, исходя из критерия доступности или наименьшей ценности для социальной группы по сравнению с непосредственным виновником. В-третьих, агрессия может направляться на “оборотней”, “ведьм” и “монстров”, которым вменяются запретные желания и действия по их осуществлению. Если доминирующие в обществе стремления и интересы представляют угрозу устойчивости социальной системы и объявляются отклонением от нормы, оборотнем может оказаться любой. Контроль над насилием тогда заключается в методическом поиске оборотней “в средней полосе”, среди “своих”.
Если вернуться к странному совпадению во времени “Русского марша” и антиправительственного “заговора”, то в первом случае нетрудно увидеть элементы поиска жертвы-субститута в лице выходцев из Средней Азии, Кавказа, иммигрантов в целом — ведь все они “чужие” в отличие от “своих”, “наших” (национальность или гражданство в данном случае используется лишь для проведения четкой границы между “своими” и “чужими”), а во втором — пример назначения козла отпущения. Действительно, ответственными за кризис на алкогольном рынке и растущее число отравлений суррогатами, в том числе более двух сотен (в сентябре — октябре) со смертельным исходом, назначены ряд “своих”: трое заместителей федеральных министров и пока не названные “заговорщики” из числа отечественных производителей алкоголя.
Практика
Альтернативы институционализации насилия активно используются как представителями государства, так и самими россиянами — в повседневных взаимодействиях. Представители государства, например, недвусмысленно указали на грузин и других выходцев с Кавказа как на источник бед на российских рынках (понаехали, дескать, тут). Они же выступили в роли спонсоров движения, само название которого несет весьма красноречивый месседж: “Наши”. А недвусмысленное указание на зарубежный след в деятельности неправительственных организаций? “Свои” ведь не могут критиковать власть, это, по мнению ее представителей, делается по указке “оттуда” и на “их” деньги.
Не менее значимая роль отводится и поиску “оборотней”, которые при ближайшем рассмотрении оказываются повсюду: в погонах, в судебных мантиях и даже в штатском. Интересно, что инкриминируемые “оборотням” действия являются обычными для российского государственного аппарата: их обвиняют в коррупции с использованием откатов и взяток. В этих условиях “оборотнем” может потенциально оказаться любой государственный служащий, стремящийся к тому же, что и другие, и использующий те же средства. Вина “оборотня” заключается лишь в том, что он забыл убрать с лацкана офисного пиджака “волчий коготь” от своего другого наряда, чем и облегчил публичное разоблачение.
Россияне думают и действуют в тех же категориях. Движение против нелегальной иммиграции (ДПНИ) и другие организаторы “Русского марша” солидарны с мнением, что источник большинства проблем следует искать в среде инородцев, “чужих”. Баланс позитивных и негативных оценок грузин, по данным ноябрьского опроса “Левада-центра”, является резко отрицательным: о хорошем к ним отношении заявляют 32% россиян, о плохом — почти в два раза больше, 58%. Еще больше, 74%, поддерживают проведение проверок компаний, принадлежащих грузинам.
Отношение к чеченцам попадает в другую категорию: формальный статус российских граждан, накладываясь на негативное в целом восприятие, свидетельствует об их превращении в глазах россиянина в козлов отпущения. По данным фонда “Общественное мнение” (ФОМ) на начало 2003 г., например, большая часть россиян, проживающих в городе (селе), где пока нет чеченцев, не одобрила бы их появление по соседству (число одобривших меньше почти в пять раз).
Что касается “оборотней” в повседневной жизни, то, пожалуй, лучше всего идею их скрытого присутствия удалось выявить не методами социологических опросов (что и неудивительно — кто же признается?), а литературными средствами, в рассказе “Проблема верволка в средней полосе” (1991) Виктора Пелевина и его же романе “Священная книга оборотня” (2004). Оборотень, если верить предложенной автором реконструкции российской повседневности, потенциально живет в каждом из нас, только вот не все это осознают.
Возможные неполадки
Если и власть, и россияне используют одни и те же средства контроля над насилием и агрессией, то почему вместо ожидаемой в таком случае идиллии наблюдается периодическое взаимное непонимание и трения между ними? Так, власти попытались запретить проведение “Русского марша” или как минимум вытеснить его на периферию населенных пунктов. Только ли в перегибах при следовании генеральной линии дело?
Дискомфорт и растущая озабоченность представителей власти по поводу инициатив населения в поиске жертв-субститутов, козлов отпущения и вервольфов могут объясняться, во-первых, неспособностью монополизировать насилие и управлять им действительно современными методами (Макс Вебер в классическом определении государства во главу угла ставит именно монополию на легитимное использование насилия его аппаратом). Что-то не то происходит в обществе и государстве, если насилие управляется теми же методами, что и в Древней Греции (Жирар делает свои выводы на основе анализа древнегреческих трагедий) или в Советском Союзе образца 1930-х гг. (процессы над “вредителями”, “шпионами” и другими нелюдями).
Во-вторых, сами представители власти занимают нишу в социальной структуре, идеально подходящую для превращения при случае в козлов отпущения: они находятся и внутри общества (“свои”) и вне его (“чужие”) в силу своего привилегированного положения. Королям в древнегреческих трагедиях по этой причине была часто уготована незавидная судьба жертвы, приносимой на алтарь порядка. В более близких к нам во времени вариантах трагедий представителям властной элиты тоже не всегда удавалось отказаться от этой ключевой по законам жанра роли. Достаточно вспомнить расправу над семьей Николае Чаушеску в 1989 г. в Румынии или над Мухаммедом Наджибуллой (президент Афганистана с 1986 по 1992 г.) и его братом в 1996 г. Может быть, все дело в осознании риска перенесения погромов с палаток и кафе инородцев на “священное” — офисы представителей власти?
Нашли ошибку? Cообщить об ошибке можно, выделив ее и нажав
Ctrl+Enter
© 2003-2024