Документальный фильм калининградки Маши Васюковой «Woody Before Allen», которым в кинотеатре «Заря» открылся седьмой фестиваль кино стран Евросоюза, был воспринят публикой с гораздо большим восторгом, чем показанная вслед за ним сенсация Каннского кинофестиваля – «Гавр» выдающегося финского режиссера Аки Каурисмяки. Дебютная работа Маши – киноразмышление о странной связи двух Кенигсбергов (города и великого кинорежиссера), не лишенное иронии и трогательности - уже приглашена для участия в нескольких международных кинофестивалях. О том, как непросто из 15-ти часов отснятого материала сделать 13-минутный фильм, и о том, какое кино она хотела бы снимать дальше, Маша Васюкова рассказала специальному корреспонденту «Афиши Нового Калининграда.Ru» Евгении Романовой.
- Маша, я впервые увидела тебя два года назад, когда ты представляла гостей пятого, юбилейного фестиваля кино стран Евросоюза, в том числе и его со-президента Клода Пиното, - и, помню, тогда меня удивило, что такая юная девушка увлечена Жаном Кокто. Теперь ты сняла свой первый фильм, который уже востребован на нескольких фестивалях. Как так получилось, как сложился фильм?
- Не знаю, но муки рождения были точно. У меня пока нет своих детей, но я чувствовала, как рождался этот фильм - как ребенок. Не все было просто, иногда не получалось. Было физически сложно все это сделать. В какой-то момент я уехала в Зеленоградск, закрылась там в доме у своих родственников – и целый месяц вместе с монтажером мы пытались сопоставить то, что у нас есть, с тем, что должно получиться. Потом эту «тарелку», куда мы все складывали, пришлось взять и долбануть об пол – и начать все заново, абсолютно по-другому. Когда я, наконец, поняла, что – вот оно, процесс рождения пошел легко и фильм начал быстро складываться.
- Как у тебя раньше складывались «отношения» с документальным кино? Ведь это не могло появиться на пустом месте?
- Я очень люблю кино, но, честно говоря, документальное кино меня никогда не интересовало: это было для меня как кино второго сорта, я не пыталась даже понять, что это такое и зачем оно нужно. И вдруг оно случается в моей жизни – причем довольно нагло и спонтанно. У меня было два пути: либо его принять и сказать – да, я буду это делать, - либо – нет, я этого делать никогда не буду. Я подумала пару часов и сказала себе: это мой шанс – и я хочу сделать свой фильм. Но я не знала, какой это будет фильм – полнометражный или короткометражный, документальный или, может быть, даже игровой. За полгода работы над фильмом он четыре раза менял свой характер. Но потом я его вдруг увидела. Это невероятное, просто гениальное ощущение, даже физически, когда у тебя есть 15 часов отснятого материала – и ты знаешь, как их лепить.
- Расскажи о людях, которые помогали тебе делать работу – в первую очередь, конечно, монтировать материал…
- Мне повезло с моими двумя монтажерами. Один очень чувствует пластику картинки, чувство, которое через нее передается, - это молодой человек, которому всего 18 лет, студент режиссерского факультета ВГИКа Владимир Бек. У него есть совершенно невероятные короткометражные режиссерские работы. К сожалению, в России, когда ты что-то делаешь, ты, как правило, получаешь негативную реакцию своих коллег. В Европе тебя поддерживают, помогают, а здесь, наоборот, пытаются как-то прижать. Владимир из тех редких людей в России, которые меня искренне поддерживали. Мне очень хочется увидеть его полный метр – мне кажется, он гениальный режиссер. Техническую часть монтажа мне помог сделать весьма известный в Европе режиссер музыкальных клипов Джетро Мэсси, с которым мы познакомились в Париже – там мы домонтировали фильм. На самом деле, это длинная история, которую невозможно рассказать за несколько минут.
- Фильм длится всего тринадцать с половиной минут – но это целая жизнь…
- Да, полтора очень насыщенных года: постоянные перелеты, переезды, съемки, поиски архивов, их изучение.
- Я не буду спрашивать, как тебе удалось пробиться к Вуди Аллену, но спрошу, что ты собираешься делать дальше. Старт хороший – что впереди, куда двигаемся?
- Мне в силу определенных обстоятельств пришлось провести пять недель в Нью-Йорке - и я сняла там свой второй короткометражный фильм, который основан на пластике движения, танца, в нем нет диалогов. Это фильм вдохновлен древнегреческим мифом, рассказом Проспера Мериме и творчеством моего любимого поэта и режиссера Жана Кокто.
- Да, у тебя совершенно особые отношения с Францией… Расскажи поподробнее об этой работе – насколько это возможно.
- Я люблю работать со своими друзьями – и у меня много талантливых друзей повсюду. Они необязательно занимаются кино, но кино – это то искусство, которое соединяет в себе все виды искусств. Мне легко и просто соединиться в творческом процессе с хореографами, художниками, фотографами, даже с профессорами университета. В какой-то момент я потеряла надежду, что в России есть хорошие сценаристы, с которыми хочется работать – так, чтобы не спать, не есть, а 24 часа в неделю, забыв обо всем, посвящать свою жизнь тому, чтобы воплотить идею. Два моих совершенно гениальных друга, сценаристы анимационных фильмов, помогли мне и с первым фильмом, и подарили вдохновение на второй фильм. Они привили мне вкус к экспериментированию. Кино вовсе не должно быть линейным, сценарным, повествовательным. Можно ломать устоявшиеся представления, пробовать что-то новое. Мне хотелось забыть о том, что есть спецэффекты, есть постпродакшн, монтаж – все, что можно добавить нажатием кнопки. Мне хотелось все сделать физически перед камерой. Мне хотелось отдать дань своему учителю и любимому режиссеру Жану Кокто, который в 40-50-е годы XX века снимал фильмы, создавая картинку перед камерой. Он делал все эффекты непосредственно перед объективом, ничего не добавляя в постпроизводстве. Это была для меня сверхзадача.
- Ты хочешь сделать так же, как Жан Кокто, – но спустя полвека?
- Нет, не так же. Мой фильм, как и фильмы Жана Кокто, произрастает из древнегреческой мифологии, - но его действие происходит в настоящее время. Неважно, где, в данном случае оно происходит в Нью-Йорке, в студии художника, который воссоздает оригинальный цвет древнегреческой статуи. Мы никак не можем свыкнуться с тем открытием, что древнегреческие и древнеримские статуи (Аполлон, Афина, Венера) – это не белый мрамор, а яркие цветные скульптуры, которые в связи с консервационными работами, проводимыми неоднократно на протяжении многих веков, потеряли свой цвет. В моем фильме художник возвращает скульптуре эти оригинальные цвета.
- Кто выступает в роли художника?
- Когда мне было 15 лет, я училась в американской школе в штате Техас. И на роль художника я выбрала одного из своих бывших одноклассников. Он окончил актерскую школу в Лондоне, сейчас живет в Нью-Йорке, работает как актер.
Все, что мы видим в фильме, мы видим глазами древнегреческой статуи, с которой работает художник. Она не принимает окружающей ее действительности, она холодна. И только когда художник возвращает ей ее оригинальные цвета, она получает больше тепла, больше человеческой крови – и начинает по-человечески воспринимать окружающий мир. Для меня это было преодолением определенных препятствий: мне нужно было придумать, как физически перед камерой воссоздать мир глазами этой скульптуры. Она ведь не человек – значит, это не могло быть просто запечатлевание реальности, а что-то потустороннее, мистическое, сюрреалистическое, но без спецэффектов. Мой оператор улетал на съемки полнометражного фильма в Индию, у меня было всего пять дней, чтобы подготовить съемку, – и всего один день съемки. Я просто отключилась, не помню даже себя в эти дни. И все получилось – и я счастлива.