В этом году одним из гостей фестиваля документальных фильмов «Территория кино» стала режиссёр Алина Рудницкая. Её картина «Кровь» о передвижной станции переливания крови, которая колесит по провинции и забирает у людей кровь в обмен на небольшое денежное вознаграждение, стала лидером российской документалистики последних лет по числу международных наград и интересу критики. Десять лет Алина Рудницкая снимала жизнь девушек, занимавшихся на курсах соблазнения мужчин. Так появились работы «Как стать стервой» и «Школа соблазнения». В Калининград режиссёр привезла фильм «Фатеич и море» о фермере, занимающемся марикультурами в Японском море и борющемся с браконьерами, который сняла вместе с Сергеем Винокуровым. «Новый Калининград» поговорил с Алиной Рудницкой о том, как проникнуть в личное пространство человека с микрофоном и камерой, насколько далеко может зайти режиссёр при съёмках и как сегодня выживает российская документалистика.
— Фатеич кажется довольно неожиданным героем для вашего кино. Почему решили снимать фильм о нём?
— Мне действительно ближе женские истории. В этом плане во Владивосток мы немного опоздали. Лет 20 назад, в голодные годы, многим женщинам там приходилось ходить с гарпунами и ловить рыбу. Просто потому что нечего было есть. И вот эта история мне очень нравилась. Ещё мы хотели снимать фильм о самих браконьерах. Нашли очень крутого главу местной группировки, который днём работает хирургом, а по ночам ныряет за гребешками и трепангами. Но браконьеры не хотят светиться лишний раз, хоть во Владивостоке каждый второй браконьер. Людям повезло жить в таком месте, где ты только закинул сеть, и она уже полна морепродуктами.
Фатеич интересен тем, что он такой Дон Кихот, который сражается с браконьерами без результата. К сожалению, нет законов, которые регулировали бы ловлю рыбы в этих акваториях. Даже если браконьеров поймает полиция, у неё не будет доказательств, где именно они выловили морепродукты, законно или нет. Фатеичу браконьеры поджигали баню, приезжали к нему с автоматами. Нам сразу представился такой вестерн: семья Фатеича, его жена, дочь, все вместе борются с браконьерами. Правда, когда приехала съёмочная группа, браконьеры про это узнали и куда-то подевались, но нам все равно удалось их снять.
— В школе документального кино Марины Разбежкиной есть задание, которое называется «Скучные люди». В обычных прохожих, в людях, которых мы встречаем и тут же забываем, студенты должны что-то разглядеть и сделать об этом зарисовку. Мне кажется, многие ваши фильмы сделаны как раз в этом ключе. В «Гражданском состоянии», например, главными героями становятся сотрудницы ЗАГСа, регистрирующие рождения, смерти, свадьбы. Все мы имеем с ними дело, но, как правило, это очень обезличенное общение.
— Героев «Гражданского состояния» я увидела, когда сама выходила замуж. Пришла в ЗАГС и уже через пять минут стала свидетелем кучи смешных сцен. Один мужчина хотел очень быстро пожениться, потому что боялся, что его невеста передумает, предлагал взятку сотрудницам, чтобы они всё устроили как можно скорее. Подумалось: а что, если снять фильм? Ведь через сотрудников ЗАГСа проходит вся человеческая жизнь. И моей задачей было найти такой ЗАГС, а дальше — быть терпеливым, наблюдать за людьми, и ждать, когда произойдет интересное событие.
— Люди легко дают себя снимать?
— Знаете, сейчас время изменилось. Телевидение стало более агрессивным, человек с камерой вызывает недоверие. Бывает, на улице ты не можешь спокойно снимать. Кто-то может ударить камеру, скажет что-то плохое или встанет перед камерой и начнёт с ней разговаривать. Беспокоятся, что тебя снимут, выложат на YouTube и будут смеяться. Несколько лет назад было по-другому, люди больше доверяли. Что касается ЗАГСа, там все люди видели камеры. Мы предупреждали людей о съёмке, плюс перед входом висело объявление о том, что идут съёмки документального фильма. И тут, мне кажется, в нас сидят психологические проблемы со времен Советского Союза. Мы не умеем отказывать и говорить нет.
— Часто вы снимаете очень личные моменты: застолье и пьяные танцы, женщин в ожидании очереди на аборт, разговор супругов, пришедших в ЗАГС разводиться. У вас у самой никогда не возникало смущения от нахождения в интимном пространстве чужих людей, от того, что вы всё это ещё и снимаете на камеру?
— Наверное, как и многие другие люди, выражающие себя в словах или образах, я стремлюсь познать природу человека. Меня привлекают личные истории, как живут люди, как взаимодействуют друг с другом, и что, оказывается, у них такие же проблемы, как и у меня. Конечно, документалист — тяжёлая профессия в психологическом и моральном плане. В каждом фильме встает вопрос о том, что показывать, насколько ты как режиссёр можешь далеко зайти. При этом герои сами принимают решение, куда тебя пустить, и потому берут ответственность за свою жизнь. Мы снимаем то, что они готовы показать и рассказать о себе. Я, конечно, восхищаюсь моими героями. Они не боятся себя.
Бывают моменты, когда герой смотрит фильм и оказывается недоволен результатом. Это часто происходит. И у художников бывает так, что портрет не нравится тому, кого художник изобразил. Многим не нравились портреты Пикассо, и это не значит, что он должен был их уничтожить. Это взгляд художника. Документальный фильм — это тоже художественный фильм. Не бывает по настоящему беспристрастного изображения. Объективно и безучастно снимают только камеры наблюдения, и то их можно выключить и включить в нужный момент. Режиссёр по-своему интерпретирует события, создавая структуру фильма, задавая основную тему, но при этом сохраняя честность отснятого.
— Как получить право находиться в личном пространстве?
— Трудный вопрос. Знаете, это как сороконожка, которая запуталась в своих ногах, когда её спросили, как она ходит. Вот я так же. В документальном кино есть такое понятие, как подготовительный период. Ты придумываешь идею фильма, находишь интересного героя и проживаешь с ним часть своей жизни. Без камеры. Просто живешь рядом с ним. Это делается в том числе для того, чтобы снизить стоимость производства — ты должен четко знать, что именно тебе надо снять, когда начнёт работу съемочная группа. Ты живешь рядом с человеком, понимаешь, интересен ли тебе этот герой, наблюдаешь какие-то драматические сцены ты можешь снять, видишь, что его беспокоит, о чем он переживает. Встречаешься с ним, ходишь на работу, целые дни проводишь с ним. При этом у тебя же изначально есть идея, что ты хочешь рассказать о человеке, и в соответствии с ней ты понимаешь, какие эпизоды из его жизни тебе нужны.
— Чаще благодарят за фильмы или кричат в трубку: «Что вы такое сняли, мы совсем не такие, как вы показали»?
— После фильма об абортах («Я забуду этот день» — прим. ред.) врачи были очень благодарны, что мы показали процесс принятия решения так этично. Они даже хотели крутить фильм у себя в больнице. Думали, может быть, кого-то это остановит. Бывает так, что герои благодарят, так как посмотрели на себя со стороны, сделали выводы и изменили свою жизнь к лучшему. А бывает, что герой недоволен фильмом. И это очень часто происходит в документальном кино. Человек не готов на себя посмотреть как в зеркало.
Некоторые режиссёры отказываются в какой-то момент снимать документальное кино, потому что ты берёшь ответственность за людей. И, конечно, есть такая опасность: не навреди. Я уже 20 лет занимаюсь этим. И, наверное, когда режиссёр начинает об этом постоянно думать, надо уходить из профессии. Когда ты молодой, ты более рискованный, ты ещё не понимаешь той ответственности, которую берешь. Это приходит только с возрастом. Ты становишься осторожнее, а это уже конец профессии.
— Во время съемок поведение людей вас часто ошарашивает? Меня, например, покорил герой «Катастрофы» (фильм Алины Рудницкой об аварии на Саяно-Шушенской ГЭС в 2009 году — прим. ред), нынешний сотрудник ГЭС, который на работе довольно цинично обращается с пострадавшими, зато вечерами под светомузыку выступает с песнями о 75 ангелах, кружащих на Землей (в аварии на ГЭС погибли 75 человек — прим. ред.). Если бы такой эпизод был в игровом фильме, я бы обвинила его в наигранности.
— Из-за этого я очень люблю документальное кино. Оно постоянно доказывает, что реальная жизнь гораздо богаче любой фантазии. Ты даже выдумать такое не можешь.. Мир парадоксален, и документалисту важно их разглядеть. Для меня эти крайности рассказывают о жизни гораздо больше, чем «средняя температура».
— Документальному кино всегда пытается критически осмыслять реальность, за что его часто обвиняют в чернухе. Насколько это правомерно?
— Документальное кино — это прежде всего рассказ о человеке, о разных сторонах его характера и жизни. Я понимаю, все и так тяжело живут, и смотреть, как плохо живёт другой человек неинтересно: я всё и так видел. Человек хочет приходить домой, включать канал ТНТ, посмеяться и отдохнуть.
— Телевидение документальное кино не покупает. А вообще у фильмов есть шансы окупиться?
— Сейчас появляются картины, у которых был прокат в кинотеатрах: «Медведи Камчатки», «Про рок», «Мозг. Вторая Вселенная». Может быть, это только начало. Телевидение не покупает авторское документальное кино, оно оказывается вне формата. Делается документальное кино на гранты Минкульта, можно подать заявку в европейские фонды, но для того, чтобы получить деньги, ты должен предоставить комиссии материал, тизер своего фильма. Бывает так, что проведён подготовительный период, написан сценарий, снят материал, потрачено время и деньги, а грант так и не выигран. При этом получить деньги от проката не можешь, потому что проката документального кино нет, только фестивали.
В Дании, например, другая система. Там документальное кино мощно поддерживается государством, выстроена настоящая индустрия. Фильмы показывают в кинотеатрах, на телевидении. При этом между создателями кино есть довольно жесткая конкуренция. Ты не можешь выиграть грант и снять абы что, в следующий раз тебе просто не дадут денег. На кинофестивале в Копенгагене документальное кино собирает полные залы, особенно если это датское кино. Датчане активно смотрят фильмы своих авторов.
У нас поддержку получают прежде всего патриотические проекты. Мне кажется, это убивает интерес зрителя к российскому кино. Мы снимаем супергеройские истории о прошлом и как будто боимся взглянуть на реальных людей. Сейчас в российском документальном кино много молодых амбициозных авторов, которые берут камеру и сами снимают фильм за свой счет, сами его монтируют. Но фильм это дорогостоящий процесс. На энтузиазме ты можешь снять первый или второй фильм, и на этом закончить быть режиссером, так как нужно зарабатывать деньги и на что-то жить.
Текст — Алина Белянина, фото — Виталий Невар, «Новый Калининград»
© 2003-2023