К Гросманнам один звонок: как открылась вторая квартира-музей «Altes Haus»

К Гросманнам один звонок: как открылась вторая квартира-музей «Altes Haus» К Гросманнам один звонок: как открылась вторая квартира-музей «Altes Haus» К Гросманнам один звонок: как открылась вторая квартира-музей «Altes Haus» К Гросманнам один звонок: как открылась вторая квартира-музей «Altes Haus» К Гросманнам один звонок: как открылась вторая квартира-музей «Altes Haus» К Гросманнам один звонок: как открылась вторая квартира-музей «Altes Haus» К Гросманнам один звонок: как открылась вторая квартира-музей «Altes Haus» К Гросманнам один звонок: как открылась вторая квартира-музей «Altes Haus» К Гросманнам один звонок: как открылась вторая квартира-музей «Altes Haus» К Гросманнам один звонок: как открылась вторая квартира-музей «Altes Haus» К Гросманнам один звонок: как открылась вторая квартира-музей «Altes Haus» К Гросманнам один звонок: как открылась вторая квартира-музей «Altes Haus» К Гросманнам один звонок: как открылась вторая квартира-музей «Altes Haus» К Гросманнам один звонок: как открылась вторая квартира-музей «Altes Haus» К Гросманнам один звонок: как открылась вторая квартира-музей «Altes Haus» К Гросманнам один звонок: как открылась вторая квартира-музей «Altes Haus» К Гросманнам один звонок: как открылась вторая квартира-музей «Altes Haus» К Гросманнам один звонок: как открылась вторая квартира-музей «Altes Haus»

«Афиша Нового Калининграда.Ru» побывала на открытии «Altes Haus — Hufen» на улице Красной: квартире, в которой когда-то жила семья одного купца, после — советские семьи, а сейчас — предметы и память об исчезнувшем городе и укладе.

Кёнигсбергский купец Густав Гросманн жил в квартире номер один по Шрёттерштрассе до 1941 года, во всяком случае так написано в адресной книге. Жил, скорее всего, сперва с женой и детьми, потом дети выросли и уехали, в нескольких комнатах остались купец и его жена. Что стало с Гросманнами после 41-го года: смогли ли покинуть город самостоятельно, дожили ли до конца войны в Кёнигсберге, были ли депортированы (и если да, то куда) — неизвестно.

На первом этаже этого самого дома купец Гросманн держал собственную небольшую продовольственную лавку — окна на улицу, крыльцо, отдельный вход, тяжелая дверь с колокольчиком. Сейчас вместо той лавки магазин с товарами для домашних животных, который называется «Мурзик»: у крыльца припаркован велосипед, на крыльце коты с улицы, которая теперь называется Красная, едят бесплатный корм.

В квартире номер один после Гросманнов много кто пожил, но особо ничего не испортил: сохранились двери и пол, окна — уже достаточно. Примерно год назад квартиру купил Александр Быченко, создатель первого музея-квартиры «Altes Haus» на Пугачева, разузнал, что до войны владельцем жилья был купец Густав Гросманн, решил открыть второй музей, который был бы более «мужским» и заодно рассказывал об истории района, который когда-то назывался Хуфен. На ремонт ушел год. На минувших выходных состоялось открытие: перед подъездом десяток человек, один нажимает на домофоне цифру один, все остальные ждут, когда дверь откроют.

Внутри — уже не протолкнуться. Проходишь по коридору (как бы случайно тебе не наступили на ногу, не придавили другой дверью), попадаешь в гостиную, совмещенную с кабинетом: уже немного свободнее, но нужно время, чтобы привыкнуть и оглядеться. Ну да, вот гостиная: оливковые стены, старый деревянный пол, стол посредине, кафельная печь, сервант с посудой, которая, несмотря на многочисленные шаги гостей вокруг шкафа, ведет себя тихо — ни звука, ни единого дребезжания. Вот спальня: женские мелочи на секретере, специальное «женское кресло» — в нем уже сидит какая-то девушка и принимает томную позу, сейчас ее сфотографируют, и место в кресле займет другая модель. Вот кухня: плита, медные тазы, чашечки, ложечки, вся необходимая утварь, от вафельницы до мясорубки, все крышки открываются и закрываются, все колесики крутятся, в плите можно развести огонь и сварить кофе — живи и радуйся, смотри и помни. Здесь нет ни одного случайного предмета, все проверено и выверено: было так и никак иначе. Музей исчезнувшего быта, хранилище когда-то уничтожавшегося в большом объеме разного бытового, культурного барахла, заповедник долго запрещенного воспоминания. Пространство обязано своим существованием Александру и Наталье Быченко — людям, которые никакие не наследники всего этого чужого прошлого, в лучшем случае, «седьмая вода на киселе», но которые решили взять на себя ответственность рассказать и показать частицу того, что здесь было раньше, частицу чужой материальной культуры. Замечательно, что своим примером заразили жителей других квартир в этом подъезде: и вот уже до последнего этажа со стен снята масляная краска, очищен пол, восстановлены витражи на окнах. Здесь нет ощущения, что эта квартира сама по себе, а дом и подъезд — отдельно.

1013.jpg

И это все очень здорово, очень интересно и занимательно, но в какой-то момент этого правильного, безукоризненного набора вещей становится невыносимо мало. Не хватает чего-то другого. И даже не самого Гросманна: рано или поздно и он где-то да найдется. Не хватает того, что Ролан Барт назвал в фотографии «punctum», то, что в числе всего прочего значит: «укус, дырочка, пятнышко, небольшой разрез, а также бросок игральных костей. Punctum в фотографии — это тот случай, который на меня нацеливается (но вместе с тем делает мне больно, ударяет меня)». И в поисках именно той мелочи в интерьере «Altes Haus — Hufen» , которая ударит меня, сделает мне больно, покажет то, отчего я покроюсь гусиной кожей, я провожу несколько часов.

Такие находки иногда случались. Случались, например, в музее истории города Советска, точнее в том зале, который посвящен первым послевоенным годам бывшего Тильзита. Вот простая, очень бедная экспозиция: мутное зеркало, трофейный «Зингер», стол и четыре стула, приемник, диван с зеленой обивкой, ходики, какой-точерно-белый парный портрет каких-то первых черно-белых жителей — счастливые невыразительные лица. В левом углу этой комнаты стоит вешалка. На вешалке — плечики, на плечиках женское платье. Такое в цветочек, с пуговками, сшитое по моде послевоенных лет — Манька Облигация из «Место встречи изменить нельзя» что-то очень похожее носила. Кажется, что это платье все в кулак собрать можно — на очень худенькую молодую женщину. Платье старое, кое-как отглажено, где-то пуговка еле держится, линялое под мышками. Но оно в этом зале — самое живое, самое дышащее, самое настоящее. Рядом с платьем на полу пара очень старых разбитых галош: вроде бы тоже ничего, но они немые.

А что окажется пресловутым пунктумом, что подойдет под него в квартире на бывшей Шрёттерштрассе, а сегодня улице Красной? Вот несколько пар тонких бальных перчаток, которые как бы случайно и небрежно высунулись из ящика комода, подходят? Нет, не очень. А кофемолка, приделанная к стене на кухне, с левой стороны от окна, подходит (там даже есть немного смолотых зерен)? Нет, и она не подходит, хотя так славно представить, что вот стояла фрау Гросманн, крутила ручку, смотрела в окно и видела, как во внутреннем дворе падают листья с деревьев или начинается еще одна прусская зима. А газета, а счетная машинка, а рожок для обуви считаются? Почему-то нет. А вот то, как слегка пожухлые тюльпаны в вазе из толстого стекла отражаются в чуть мутном зеркале в спальной — считается. А вот спальня, в которой полно людей, все в уличной одежде и обуви, и среди этой толпы — интимная неприкрытая белизна двуспальной супружеской кровати: простыни, подушки в наволочках с пике, вот это считается.

В спальню заходит пожилой грузный мужчина в кашне и черных замшевых ботинках с заостренными носами. Он живет неподалеку и несколько часов ждал, пока «народу станет меньше». Он оглядывается, он таращит глаза, он щупает постельное белье, он давит рукой на простынь, словно проверяет на мягкость спрятанный под ней матрас. Он отдергивает шторы и смотрит во двор. Он по-хозяйски стучит каблуком по светлой лиственничной половице. Он поражен, он выдыхает и говорит: «Какого же черта эти немцы полезли на наши соломенные крыши. Вот чего им приспичило, а? Кто скажет? Сидели бы у себя и город бы сохранили, и квартиру — это же конфетка, а не хата». Про конфетку все согласятся.

Текст — Александра Артамонова, фото — Денис Туголуков

Нашли ошибку? Cообщить об ошибке можно, выделив ее и нажав Ctrl+Enter

[x]