Нацистские флаги изо всех окон: воспоминания уроженки Кёнигсберга Нехамы Дробер

Нехама Дробер, урождённая Хелла Марковски, родилась в Кёнигсберге в 1927 году. Здесь она ходила в еврейскую школу при синагоге, кормила лебедей в Южном парке, внимательно разглядывала витрины магазина игрушек на Кнайпхёфише Ланггассе, смотрела в кинотеатре «Девушку моей мечты» с Марикой Рёкк в главной роли, каталась на коньках по льду пруда у Королевского замка. Здесь же, в Восточной Пруссии, умер от дифтерии её пятилетний брат Ханс-Георг, погибли от голода мать и другой младший брат — Денни, отсюда в 1945 году увезли её отца в лагерь военнопленных в Сибири. Накануне открытия восстановленной синагоги Нехама Дробер вернулась в город своего детства из Израиля и поделилась воспоминаниями в пространстве «Ворота». «Новый Калининград» приводит фрагменты рассказа свидетельницы «Хрустальной ночи», а также выдержки из её автобиографической книги «Теперь меня зовут Нехама. Моя жизнь между Кёнигсбергом и Израилем».

«Это мои родители — Пауль и Марта Марковски, — маленькой аккуратной рукой Нехама Дробер указывает на проекцию фотографии на стене, — Мой папа был евреем, мама — немкой. Когда мама выходила замуж, она должна была перейти в еврейскую религию. Она могла писать и читать на иврите. Когда мы учились в школе, мама помогала нам делать уроки». В своей книге Нехама вспоминает, что отец часто был в разъездах по делам, но по воскресеньям семье удавалось выбраться к морю — в Кранц или Раушен — или же съездить в Метгетен (сегодня это посёлок им. А. Космодемьянского), чтобы насобирать в лесу черники.

«Год 1933 не принес с собой ничего хорошего. Гитлер пришёл к власти. Началось нацистское время. Никто даже не мог предположить, что нам предстояло пережить. Я очень хорошо помню выборы. Мои родители прикрепили в то воскресенье значок „нет“ на одежду, а когда они покинули здание, были грозно встречены людьми штурмовых отрядов. Я не понимала, что бы это всё могло значить, ведь мне было всего шесть лет. Взрослые и дети, которые обычно играли с нами во дворе, изменили своё отношение к нам. Внезапно всё стало по-другому», — пишет Дробер.

Ханс-Георг Марковски

В январе 1936 года умер от дифтерии младший брат Нехамы Ханс-Георг по прозвищу Бюбхен — Малыш. За день до смерти его, мирно спящего, сфотографировал врач городской больницы (сейчас это здание областной клинической). «12 января были похороны. [Моей сестре] Рите и мне не было разрешено туда идти. После того, как Бюбхена с нами не стало, дом казался мрачным и опустевшим. Мама много плакала, а у папы стало болеть сердце. Как же больно родителям терять своего ребенка… Много лет спустя, в 1989 году, когда мой сын [Ниссель] умер в возрасте 38 лет, я познала ту же боль», — вспоминает Дробер в автобиографии. Летом 2018 года она похоронила своего младшего сына Эдуарда. 9 ноября, в годовщину «Хрустальной ночи», ему должно было исполниться 64 года.

Празднование золотой свадьбы бабушки и дедушки Нехамы Дробер по линии матери в их доме в Тауеркаллене

«В том же году, 27 апреля 1936 года, родители мамы Фридрих и Элизабет Клингер праздновали золотую свадьбу. Мы тоже получили приглашение, но наш накрытый стол располагался в маленькой соседней комнате. Или же об этом попросили мои родители, или же другим гостям не подходило, что наш папа принимал участие в праздновании. Я не знаю», — говорит Нехама Дробер.

С 1935 года Нехама и её сестра Рита больше не учились в немецкой школе. В Новой синагоге под классы отвели несколько помещений. Сначала там учились 80 детей, через год — около 180. «Господин Вайнберг был нашим учителем физкультуры. После того, как господин Кэльтер господин Нуссбаум эмигрировали в Палестину, на работу взяли господина Розенберга. Фройляйн Вольфф, пожилая дама, преподавала немецкий и библейскую историю, — вспоминает Нехама, — У фройляйн Хиллер мы изучали английский. Она учила нас ещё и труду, например, простому вязанию и вязанию крючком. Учитель Эрлебахер охотно играл с ребятами в футбол и присматривал за школьным садом. Господин Вайнберг занимался с нами физкультурой на шведской стенке, еще он обучал нас танцам. Физкультуру и танцы я любила больше всего». По словам Дробер, Ханс Вайнберг прекрасно играл на фортепиано, даже с закрытыми глазами. И на уроках гимнастики ученики могли выполнять гимнастические упражнения под музыку.

Праздник Хануки в общинном доме, 1937 год

«В 1935 году Гитлер приехал в Кенигсберг, — пишет Нехама Дробер, — Я очень хорошо помню этот день. Изо всех окон развевались красно-белые флаги со свастикой. Там, где жили евреи, флагов не было. Наши родители не разрешили нам подходить к окну. Уже издалека слышен шум на улице: фанатики бурно радовались возможности увидеть своего любимого фюрера. Из толпы кричали „Хайль Хитлер“, некоторые, чтобы это звучало еще более лестно, даже „Хайль Хитлерхен“. Когда большая колонна проезжала по Вайдендамм мимо нашего дома, мы всё же стояли у окна, спрятавшись за шторами так, чтобы нас никто не мог видеть. Гитлер стоял в машине с поднятой рукой, наслаждался происходящим и приветствовал в ответ».

В ночь с 9 на 10 ноября 1938 года в нацистской Германии произошла серия еврейских погромов, вошедшая в историю как «Хрустальная ночь». Семья Нехамы Дробер тогда делила квартиру с супружеской парой Фойерштайн. «Мы видели из дома, как горит синагога. Наши соседи по квартире работали в еврейском ресторанчике возле неё. Они быстро прибежали домой и сказали, что везде разбивают окна, витрины, горит синагога», — рассказывает Нехама. В ту ночь штурмовые отряды разбили витрины еврейских магазинов, разгромили все лавки. Кричали дети из еврейского сиротского приюта, которых штурмовки выгнали на улицу босых, в ночных рубашках. В ту ночь обыскали и квартиру Марковски, выкинули из неё все вещи. Штурмовики арестовали отца Нехамы Пауля Марковски. Семью выписали из квартиры. «С тех пор, как папу в ночь погрома арестовали штурмовики СА, мы не знали, куда его забрали. Наша мама бегала по всем инстанциям и узнала, что всех арестованных в ту ночь гестапо заперло в подвалах около Северного вокзала. Затем их удерживали на пожарном мосту в Метгетен. Маме удалось высвободить оттуда папу, потому что он жил в так называемом смешанном браке, остальных тоже отпустили одного за другим. Когда папа снова оказался на свободе, он больше не мог работать в качестве торгового агента. Многие фирмы еще задолго до погрома перестали предлагать ему договоры. Теперь уже никто не хотел брать евреев на работу», — делится в своей книге Дробер.

Новая либеральная синагога в Кёнигсберге

«В январе 1939 года был введен паспорт с большой буквой „J“ (от слова „jude“ — „еврей“) на титульном листе. На каждом таком удостоверении должна была быть фотография — именно в профиль, левое ухо должно быть видно. Кроме того на карточке были отпечатки наших пальцев и добавление к имени. Лица мужского пола должны были записать в качестве второго имени „Израэль“, а женского пола — „Сара“. И меня так звали — Хелла Сара Марковски. Несколько лет спустя, когда мы были на принудительных работах, постоянно приходили мужчины из гестапо, чтобы проверить, все ли пришли на работу. Каждый раз они спрашивали: „Как вас зовут?“. При ответе на слово „Сара“ должно было падать ударение. Если бы мы забыли его назвать или поставить под ударение, это могло закончиться плачевно», — пишет Нехама Дробер.

Количество запретов для евреев постоянно увеличивалось. Однажды Нехама, тогда ещё Хелла, шла по улице с мамой. На её пальто была прикреплена желтая звезда — такие должны были носить все евреи. Их остановил полицейский. По словам Дробер, он накричал на её мать: по какому праву она появляется на улице с еврейкой, неужели она не знает, что это запрещено? Тогда Марта Марковски ответила: «Эта девочка — моя дочь, и никто не имеет права мне это запретить».

Кёнигсберг после второй бомбардировки в ночь с 29 на 30 августа 1944 года

В августе 1944 года началась бомбардировка Кёнигсберга британской авиацией. После первого налёта семья Марковски собрала чемоданы с теплыми вещами и одеялами. «Когда ночью с 29 на 30 августа завыли сирены, мы каким-то образом почувствовали, что теперь и наша очередь, — пишет Нехама, — Как можно быстрее мы убежали в бомбоубежище, которое находилось в соседнем доме. Раньше это была фабрика зонтов, во время войны там производили одежду для военных. Глубоко внизу собралось много людей, и вот уже падали бомбы, повсюду всё горело. В бомбоубежище стояли баки с водой, так что мы могли намочить наши одеяла. В дом попала бомба, подвал стоял в дыму. Мы выбежали, встали в воротах и не знали, куда идти: с обеих сторон беспрерывно падал огонь. Я взяла моего маленького братика Денни на руки и укутала нас обоих в мокрое одеяло. Рита вылила на нас ещё одно ведро воды. […] Вместе с семьей Шефтеловитц мы бежали сквозь огонь. Нам повезло, что на противоположной стороне не было домов. Мы бежали дальше, свернули налево, там горели по обеим сторонам здания, далее вниз по мостовой, пока мы наконец-то не оказались в свободном пространстве, где уже начинались огороды. По дороге мы спотыкались о людей, которым уже не нужна была никакая помощь. Самолеты летали низко и стреляли в людей. Мы прятались в кустах так быстро, насколько это было возможным. Под утро стало тише, жужжания самолетов не было слышно. Город стоял в огне, дома обрушивались».

Проектор высвечивает на стене фотографию симпатичной молодой девушки. «А это я, — говорит Нехама, — Однажды мы пошли искать что-нибудь поесть, пошли мимо дома, где жил Михаэль Вик. Из его подъезда вышли два [советских] солдата, держа перед собой фото. Они смотрели на меня и смотрели на фото. И отдали мне его. Даже не верится, что такое может быть!». Солдаты отдали Дробер её портрет двухгодовалой давности. Фотокарточку девушка в 1943 году подарила своему однокласснику и хорошему другу Михаэлю Вику. Тому самому, из воспоминаний которого появилась книга «Закат Кёнигсберга».

С приходом советских войск в Кёнигсберг история Нехамы Дробер не закончилась. Для немцев она была еврейкой, пусть даже и «полукровкой», для советских военных — немкой. Её отца вывезли в Сибирь в лагерь военнопленных. В августе умер ослабевший от голода младший брат Денни. Его похоронили рядом с Бюбхеном на детском еврейском кладбище в районе сегодняшней улицы Катина. Через неделю не стало матери. Остались только Нехама и Рита. Вскоре они покинули Кёнигсберг через Закхаймские ворота. И вот Нехама Дробер снова в Закхаймских воротах — рассказывает калининградцам о том, что случилось здесь несколько десятков лет назад. Незадолго до встречи ей звонит её старшая сестра Рита — интересуется, как Нехама доехала, всё ли в порядке, как она себя чувствует. Рите сейчас 93 года. Сестры созваниваются несколько раз в день. Урожденные Хелла и Рита, теперь их зовут Нехама и Рива.

«Имя, которое мне дали родители — Хелла. В Ковно меня называли Нехама. В паспорте записали неправильно — „Нохема“. В Кишинёве на рабочем месте сказали: „Имени Нохема мы не знаем, мы будем звать тебя просто Нина“. В России каждого называют по имени и отчеству. Моего отца звали Пауль, по-русски — Павел, так меня звали Нина Павловна, а Риту — Рива Павловна. В Израиле меня зовут только Нехама», — так заканчивает главу своей книги Нехама Дробер.

Текст — Алина Белянина, фото — Андрей Иванов, также использованы снимки из книги «Теперь меня зовут Нехама. Моя жизнь между Кёнигсбергом и Израилем», предоставлены Тальей Леонтьевой.