Чтобы чаще Господь замечал…

Калининградский областной драматический театр представил зрителю свой взгляд на «Мертвые души» Гоголя.

Спектакль «Мертвые души» на сцене Калининградского областного драматического театра получился вполне ожидаемо «виттиховским». С ярким визуальным решением (сценограф Игорь Капитанов), мультяшно-шемякинскими персонажами (художник по костюмам Фагиля Сельская), актерской угловато-филигранной пластикой (хореография Марины Хайруллиной). В результате гоголевский «смех сквозь невидимые миру слезы» обернулся попыткой исповеди, а сквозь поэтичность и откровенный лиризм некоторых сцен просматривается злободневная салтыково-щедринская ухмылка.

Верный своему принципу работать не столько с коллизиями или характерами, сколько со смыслами, режиссер и на этот раз рефлексирует над одним из знаковых, а потому вечных русских героев — Павлом Ивановичем Чичиковым. Рефлексирует и совершенно по-гоголевски, и не по-гоголевски вовсе. Безусловно, Гоголь Виттиха — это абсолютный Гоголь, Гоголь в его школьном изводе. Что помнят вчерашние школяры, «проходившие» поэму на уроках? Правильно, как Чичиков ездил по помещикам. Эта фабула практически полностью сохранена в спектакле, разве что порядок посещения нарушен. Но не спешите искать в нем аутентичности с поэмой. В режиссерской интерпретации пушкинско-сорокинская «Метель» плавно перетекает в шансонно-белогвардейское «замело тебя снегом, Россия», а «Бесы» Достоевского, отчаянно миксуют с «недотыкомкой» Соллогуба. Все очень узнаваемо, прозрачно, местами нарочито, зато не оставляет сомнений и не дает зрителю пережить катарсис собственной интеллектуальной беспомощности.

Конечно, весь этот «посмодерновый» винегрет вырастает из драматургии Нины Садур, которая в своей пьесе стремится не столько инсценировать текст поэмы, сколько посмотреть на главного героя из другого века. Ее Чичиков — это даже не попытка встроить гоголевского героя в новые исторические реалии, сколько его клон, появившийся под пером Михаила Булгакова и ставший предтечей «великого комбинатора» Остапа Бендера. Эта параллель — дань авантюрно-приключенческой эпохе 90-х. Чичиков Садур — почти иностранец. Он приезжает из Италии и в конечном итоге сходит с ума, столкнувшись с абсурдностью русской жизни. В этом смысл «мистификации» Садур, но не смысл фантасмагории Виттиха.

Вячеслав Виттих очень тонко чувствует время, которое прошло с момента появления пьесы. Такие «Мертвые души» могли произойти только здесь и сейчас. Заключи происходящее на сцене в рамку телевизионного кадра, и перед нами фельетон на злобу дня. Вот губернатор, вышивающий крестиком (арт. Петр Мутин) и гордящийся качеством дорог, вот гламурно-утонченный Манилов (арт. Антон Захаров), эффективный менеджер с патриотическим уклоном Собакевич (арт. Олег Яковенко), записной скряга-либерал Плюшкин (арт. Геннадий Марьев). Режиссер как бы сажает их на качели и вынуждает раскачиваться между гоголевским текстом, текстом Садур и симулякрами современных масс-медиа. Канонический текст поэмы здесь не просто вписан в более современный, актер как бы вспоминает его, проговаривает, не как свой, а написанный непонятно кем, когда и зачем. Гоголь приходит как бы внезапно, из ниоткуда, но всегда оказывается к месту и уж точно ко времени. И покрывает это время патиной вечности. Жаль только, что этот прием, открытый драматургом, не всегда срабатывает у Виттиха. Не все актеры в рисунке собственной роли оказались способны опереться на махину «Мертвых душ» и даже просто попытаться зацепиться за нее.

Зато дивно хороши исполнители главных ролей. Чичиков в исполнении Максима Пацерина если и бес, то очень маленький и чрезвычайно симпатичный, как черт из «Ночи перед Рождеством». В нем нет никакого намека на авантюризм, его Чичиков — это такой маленький человек, заблудившийся в потемках собственной души и тщетно пытающийся выбраться наружу. Акакий Акакиевич, отправленный непонятно кем в наказание за омертвелость души в среднюю полосу России. Туда, где вечная ночь и вечные границы, которые никуда не ведут. А птица-тройка — всего-навсего гремучая смесь из чичиковской брички обломовского дивана и кровати из чеховской палаты номер шесть. Другая несомненная удача — Незнакомка Марии Черновой. Если в начале она типичная Панночка, то ближе к концу в ней просыпается что-тонеуловимо-нежное и даже возвышенное. Она действительно превращается, то ли в живую душу Чичикова, то ли в вечно-женственную душу России.

Вячеслав Виттих смотрит на происходящее не столько с временной дистанции нового века, сколько сквозь духовную проекцию второго и так и ненаписанного третьего тома. Он раз и навсегда переносит нас в сдержанно-унылую эпоху «осени Средневековья». Режиссер не просто опрокидывает зрителя в обыденность русского абсурда, он показывает его метафизику и, если хотите, всю прелесть, поэзию такого существования. Россия Виттиха — страна, где «Армагеддон был вчера», где падает прошлогодний снег, где любая губерния — обратная сторона луны, где вечно звучит великая в своей экзистенциальной алогичности песня «Степь да степь кругом», где люди вновь и вновь должны радоваться тому, что трагедия богооставленности тут же сменяется счастьем обретения бога.

Следуя за Гоголем, режиссер не просто меняет жизнь на смерть, сколько воспринимает ее (смерть) как нерожденность, как вечное ожидание собственного пришествия. Которое рано или поздно когда-то да произойдет. Пусть даже не первое, нам сойдет и второе. И вот тогда мы «Эх, заживем», а те, кому не повезет, непременно увидят какое-нибудь завалящее «небо в алмазах». А пока покрепче укутаем собственную душу в поролон, чтобы, не дай бог, не повредить ее в этом ожидании. А лучше сдадим ее в багаж, а то еще потеряется на пути к собственному перерождению. И не забудем повесить на нее бирку поярче, «чтобы чаще Господь замечал». Так, на всякий случай…
Текст — Виктор Кондаков
12+