В Калининграде начался судебный процесс по уголовному делу медиков Елены Белой и Элины Сушкевич, которых обвиняют в убийстве новорожденного. Во время предварительного слушания суд отказался возвращать материалы в прокуратуру, но удовлетворил ходатайство о рассмотрении дела коллегией присяжных. «Новый Калининград» поговорил с Еленой Белой и ее адвокатами о том, зачем они хотели разделить дело на два производства и почему у экс-главы роддома были разногласия с коллегами.
Про задержание
Задержание по подозрению в уголовном преступлении и последующее заключение под стражу стали для Елены Белой, по ее словам, большой неожиданностью. Примерно за неделю до этих событий в роддоме № 4 начала работать следственная группа. «Когда работала следственная группа, то никаких документов они мне не предъявляли; я не знала, почему, и что происходит. Конечно, я спрашивала, но даже нашим юристам, кроме своих удостоверений, они ничего не предъявляли и не говорили, на каком основании изымают у нас документы. Стало понятно, что это связано с Ахмедовой (Замира Ахмедова проходит потерпевшей по делу — прим. „Нового Калининграда“), потому что они в тот же день опрашивали смену дежурную. На тот момент у меня не было никаких догадок — на протяжении недели мы оставались в неведении. Это была первая смерть младенца за год, и только вышел приказ Леденева, который был подписан нашим юристом, о том, что необходимо оповещать [следственные органы]. Поэтому мы с этим не сталкивались ранее», — вспоминает Белая.
Медик утверждает, что представители Следственного комитета изначально внесли в протокол задержания недостоверную информацию, но потом ее убрали. «Когда меня пришли на работу задерживать, это был очень яркий момент. До этого я просила следователя вернуть аппарат ИВЛ, который ранее изымали на экспертизу (там же была версия сначала, что я аппарат ИВЛ отключила). И вот они обещали его привезти и попросили никуда не уходить. А приехали они уже с постановлением о задержании, записывали все на видео, — рассказала Белая. — Интересно, что в протоколе о задержании даже был абзац о даче взятки следователю мной. Прочитав это, я спросила: „А вы ничего не перепутали?“. На это она заявила, что они сейчас все исправят, и тут же при мне внесли изменения. После этого мне вручили: ознакомьтесь, подпишите, надеваем наручники, пойдемте».
Белая отрицает, что когда-либо пыталась оказать давление на свидетелей: «Когда меня отправили в СИЗО, было заявление о том, что я оказываю давление на свидетелей, хотя, конечно, этого ничего не было. А также было заявление следователя, который участвовал в задержании, о том, что я говорила ему якобы о своих планах бежать за границу. Это такая ложь, что после всего этого доверие к следствию у меня полностью пропало. Мне не хотелось с ними общаться, потому что любое сказанное мной слово могло обернуться против меня».
Про события в тот день в роддоме
Белая рассказывает, что Ахмедовой показывали ребенка в процессе лечения, сообщали о его состоянии и предупреждали о возможных осложнениях. Роженица реагировала очень эмоционально. «История с ее слезами, с падением на колени — это было. У нее был большой стресс, на который она реагировала очень эмоционально. Ей был предложен психолог — оказывалась психологическая поддержка. Пациент имеет право знать о состоянии здоровья его самого, и, тем более, его ребенка. Поэтому ей говорили, что у нее „тяжелый“ ребенок с экстремально низкой массой тела, и что прогноз нехороший, но доктора делают все возможное, а какой уже там исход будет — неизвестно».
По словам Белой, утром, когда скончался ребенок, она несколько раз заходила в палату интенсивной терапии, но никогда не оставалась там одна: «Это день, люди на своих рабочих местах. Там очень много народа находилось постоянно. Например, молодые доктора хотели посмотреть, как оказывается помощь пациенту, и я туда заходила — об этом я говорю в своих показаниях».
Про отношения с коллегами
Белая считает, что у коллег, которые давали против нее показания, возможно, были на это причины. «С Косаревой (заведующая отделением новорожденных Татьяна Косарева, сейчас проходит по делу свидетелем — прим. „Нового Калининграда“) у меня были рабочие отношения. Конфликты были, конечно — у меня было недовольство тем, как она исполняет функциональные обязанности. И я говорила на очных ставках, что со стороны Соколовой (Татьяна Соколова, проходит свидетелем по делу — прим. „Нового Калининграда“) и Косаревой было предвзятое отношение ко мне. Соколова сейчас исполняет обязанности зама по лечебной работе, то есть находится на моем месте. В материалах дела ее характеристика относительно меня показывает ее неприязненное отношение ко мне».
По словам адвоката Тимура Маршани, обе свидетельницы отказывались от предложений Белой отправиться на учебу, чтобы повысить свою квалификацию, поэтому на данной почве между ними и его подзащитной существовали разногласия.
Сушкевич не находилась в прямой служебной зависимости от Белой. «И даже тот факт, что Сушкевич брала дежурства в роддоме, никак не ставило ее в зависимость от Белой, как от должностного лица. Ее начальником оставалась Ольга Грицкевич (главврач Регионального перинатального центра — прим. „Нового Калининграда“)», — говорит адвокат Тимур Маршани.
Про отсутствие мотива
По мнению представителей защиты, у Белой не было причин бояться высокой стоимости лечения недоношенного ребенка и его матери: «Пациентке оказывались точно такие же медуслуги, какие бы оказывались любому иностранцу, лицу без гражданства или гражданину РФ. Ей обязаны были эту помощь оказать, и наличие страховки никак на это не влияет», — говорит Маршани. Белая добавляет: «Ни одного слова моего о высокой какой-то там стоимости „Куросурфа“ или другого лечения нигде не указывалось. Потому что мы работаем в бюджетно-страховой медицине, и лечение пациента полностью оплачивается. Причем, фонд оплачивает все независимо от результатов лечения».
Отметают адвокаты и мотив о боязни Белой испортить статистические показатели медучреждения: «Нет ни одного документа, согласно которому это как-то негативно влияло бы на статистическую отчетность роддома: при сокрытии данного случая, либо наоборот открытых сведений относительно смерти этого ребенка. Никаких выгод от смерти ребенка ни Сушкевич, ни Белая не получали», — говорит Маршани.
Белая добавляет, что на показателях эффективности работы медучреждения статистика интранатальных смертей никак не сказывается, поэтому медикам незачем пытаться менять документы, чтобы записать младенца мертворожденным: «Для нас не было никакой разницы. В 2017 году у нас был только один умерший [новорожденный] — тоже с экстремально низкой массой. В 2017 году было по учреждению 28 мертворождений, а в 2018-ом — уже 18. То есть динамика работы у нас была положительная, и никак этот случай, конечно, очень печальный и неприятный, на работе учреждения не сказывался. Да, мы провели бы работу над ошибками, провели бы заседание врачебной комиссии, разобрали бы этот случай (возможно, на уровне Минздрава) и какие-то выводы бы для себя сделали», — поясняет она.
Также медик отрицает возможное влияние больших затрат на лечение пациентов или статистики смертей в роддоме на ее резюме: «Я исполняла обязанности главврача и если бы была назначена руководителем учреждения, то по результатам конкурса, а там не должно было бы для меня быть каких-то привилегий или предвзятого отношения. Там должна была бы быть представлена программа развития учреждения, и так далее — здесь уже кто сильнее, тот и победит».
Про экспертизу
Защита Белой заявляет, что отсутствует мировая методика определения причин смертности детей от содержания магния в организме. «На стадии предварительного следствия в бюро судебно-медицинских экспертиз города Москвы было подготовлено заключение, согласно которому, единой методики определения смерти от ввода магнезии у детей с критически-низкой массой тела нет в России. Никакой литературы, по которой можно было бы определять причину смерти от этого вещества, не существует, — говорит адвокат Михаил Захаров. — Эксперт взял западные методики определения солей металлов в крови у взрослого и применил их к содержанию этого же элемента в тканях младенца. Причем, эксперт ссылается на иностранные источники информации, но когда мы просим приобщить к материалам эти же источники, но уже переведенные на русский язык, то следствие в этом отказало».
Адвокаты настаивают на привлечении сторонних экспертов, но следствие уверено, что уже существующего заключения комплексной судебно-медицинской экспертизы достаточно. «Дмитрий Иванов (главный внештатный неонатолог Минздрава РФ, который, помимо других специалистов, принимал участие в экспертизе — прим. „Новый Калининград“) работал в группе — привлекли большое количество маститых ученых — докторов наук, кандидатов наук — с одной целью: используя их экспертное мнение, сделать все возможное, чтобы показать, что врачи намеренно совершили это преступление», — отмечает Маршани.
Защита отмечает нестыковки в истории с введением смертельной дозы магния через катетер в пуповине ребенка: «У ребенка был обнаружен магний во всех органах — в легких, в печени, в сердце, в желудке. Следствие утверждает, что из-за ввода магнезии у ребенка критически упало давление и произошла остановка сердца. И при этом произошло нагнетание магнезии в органы и части тела ребенка? Но если происходит внезапная смерть, то кровь перестает циркулировать, и не может быть накопления магнезии в органах и частях тела ребенка», — рассуждает Маршани.
Белая догадывается, откуда в самом начале в деле могло появиться упоминание магния сульфата: «Здесь был полностью нарушен протокол ведения преждевременных родов, и именно в этом протоколе указано, что возможно введение роженице магния сульфата с целью профилактики ДЦП плода. Видимо кто-то не так понял данную формулировку, а перевернул так, как хотел услышать», — предполагает медик.
Про следствие
Медик говорит, что потерпевшая Ахмедова изначально была довольна оказанием медпомощи и никаких претензий к роддому не имела. «В материалах дела написано, что был какой-то анонимный звонок. Чей — я думаю, никто так и не узнает. После этого к Ахмедовой в палату пришла следователь и буквально вынудила ее написать заявление о преступлении, несмотря на ее такое тяжелое психоэмоциональное состояние после родов. Изначально версии следствия строились на том, что „или Белая отключила от аппарата, или Белая не дала „Куросурф“, или Белая не выпустила машину“ — какие-то фантазии», — утверждает Белая.
Защитники Белой уверяют, что домашний арест нужен был следствию за тем, чтобы сформировать в представлении общества образ медиков-преступников: «Не было никаких оснований даже избирать такую меру пресечения, но суд сразу ставит медиков в разряд преступников. Ведь «честный человек под стражей не может находиться», — поясняет Маршани. Он считает, что заявления о якобы оказываемом на них давлении свидетели «писали под диктовку» следователя.
Про судебный процесс и присяжных
Инициатива привлечь к рассмотрению дела коллегию присяжных заседателей исходила со стороны защиты Сушкевич. «Мы были несогласны. Мы считаем, что компетентности и профессионализма у судей было бы больше при разрешении вопроса, связанного с таким серьезным обвинением. Потому что на присяжных может сказаться атмосфера явно не дружественного отношения органов следствия и потерпевшей. Любой вердикт, который вынесут присяжные, будет основан на эмоциональной составляющей. К тому же процесс с участием жюри присяжных необоснованно затянет рассмотрение дела», — поясняет Маршани.
Следствие, предвосхищая возможное участие присяжных, заранее готовилось к этому, считают адвокаты: «Специально в процессе производства следственных действий все снималось на видеокамеру, и шло эмоциональное воздействие во время допроса на лиц. Это все делалось для того, чтобы и представить видеозапись присяжным, и вызвать определенные ощущения», — говорит Маршани.
Вероятнее всего, судебный процесс по делу Сушкевич и Белой будет закрытым: «Это будет выгодно следствию, это будет выгодно гособвинителю и представителям потерпевших, но это лишит объективной возможности подсудимых каким-то образом исследовать и получать дополнительную информацию тех доказательств, которые исследуются судом, и, возможно, даже будет являться ограничением их прав. У журналистов тоже не будет возможности придать объективность этому процессу», — отмечает Маршани.
Статья 105 УК РФ (убийство), материал с обвинением по которой ушел в суд, адвокатов абсолютно не устраивает, так как не дает альтернатив на смягчение или переквалификацию. «Это такой крестовый поход Следственного комитета на врачей. Следствие сделало все возможное для того, чтобы обвинить их в более суровом преступлении. Для Следственного комитета это, возможно, какая-то проверка — смогут ли они, не имея в действительности подтвержденных документально доказательств, предъявлять обвинение и в дальнейшем передать это дело в суд по данной статье. Соответственно, для нас это все-таки возможность проверки судебной системы на непредвзятость по отношению к тем доказательствам, которые представлены следствием».
Текст — Екатерина Медведева, фото — Виталий Невар / Новый Калининград
Нашли ошибку? Cообщить об ошибке можно, выделив ее и нажав
Ctrl+Enter
© 2003-2024