«Страж Балтики», Бродский и гостиница «Якорь»: интервью с Александром Корецким

20 лет назад, в мае 2005 года, в Балтийске на здании гостиницы «Золотой якорь» была установлена памятная доска в честь Нобелевского лауреата Иосифа Бродского. Этому предшествовало целое расследование, которое провели сотрудники газеты «Страж Балтики», выяснив, как осенью 1963 года опальный поэт оказался на закрытой военно-морской базе Балтийского флота. В интервью «Новому Калининграду» бывший главный редактор «Стража Балтики» Александр Корецкий рассказал о том, как удалось выяснить удивительные обстоятельства жизни Бродского, что представляла собой флотская газета в 80–90-е годы и чем запомнилась работа в команде губернатора Владимира Егорова.

— Александр Семенович, как вы познакомились с творчеством Бродского?

— Еще в студенческие годы, когда я учился на филологическом факультете КГУ (сегодня БФУ им. Канта — прим. «Нового Калининграда»). Тогда, в конце 60-х годов, ходили переписанные от руки стихи. Помню, мне попались «Пилигримы», еще что-то, и я тоже переписал все это в тетрадочку. Всего четыре стихотворения. Они, надо сказать, произвели на меня впечатление, я даже на каком-то литературном вечере в университете их читал.

Позже, когда стали выходить сборники Бродского, у меня появилась возможность познакомиться с его творчеством лучше, и тогда я, кстати, понял, что некоторые ходившие в списках стихи были не его.

— В 1963 году газета «Вечерний Ленинград» опубликовала фельетон про Бродского — «Окололитературный трутень». В 1964-м он был приговорен судом к пяти годам принудительного труда за тунеядство. Что вы думали тогда по этому поводу?

— Я всегда считал и считаю, что его преследовали несправедливо. Он поэт. Это его работа — писать стихи. К тому же он еще занимался переводами. У меня был сборник стихов польского поэта Галчинского, в котором три или четыре стихотворения перевел Бродский. Это говорит о том, что у Бродского уже было имя, репутация. Не каждому же закажут переводы такого известного поэта, как Галчинский.

Ну, и к тому же Бродский никогда не был антисоветчиком. Да, он был далек от социалистического реализма, писал так, как сам считал нужным, но никаких основ не подрывал. Так думали тогда многие. Помню, в гости к отцу (Семен Исаакович Корецкий (1925-2011) — многолетний директор спорткомплекса «Юность», почетный гражданин Калининграда. — прим. «Нового Калининграда») приходил наш известный калининградский писатель Сергей Александрович Снегов, приносил распечатку стенограммы процесса над Бродским, который сделала Фрида Вигдорова. И я, студент филфака, прочитав её, еще больше утвердился в мысли, что происходит что-то неправильное. Кстати, в этой истории не только власть виновата. Кто дал первотолчок этому делу? Братья-литераторы.

— Зависть?

— Зависть. В Ленинграде появился талантливый поэт, вокруг которого стала формироваться большая молодёжная, главным образом, аудитория. Местная писательская братия расстроилась: «Нас никто не слушает, не читает, а этот выскочка пользуется успехом! Надо что-то с этим делать». Нашлись доброхоты, которые придали этой истории политическую окраску. Ну и завертелось...

— С чего началась история с мемориальной доской Бродскому в Балтийске?

— С купленной в Москве книги Бродского из только вышедшего пятитомника. Было это уже в 90-х годах. Прижизненное издание. (Иосиф Бродский умер в 1996 году в возрасте 55 лет — прим. «Нового Калининграда»). Я приехал домой, читаю и натыкаюсь на стихотворение «Отрывок»:

глазея на мачты и пушки сгибая суконные бедра. о сходстве его и бутылки спускался я к стенке причальной
И я сразу понял, о чем идет речь. Конечно, это Балтийск. Я там жил в детстве — с 1955-го по 1958-й годы. Службу начинал там в 1972 году, работал в газете «Балтиец». Хорошо знаю и люблю это город. Звоню своему другу и коллеге по «Стражу Балтики» Валентину Егорову. Говорю: «Адольфыч, я сейчас тебе прочитаю одну вещь. Ничего тебе она не напоминает?» И он тоже сразу ответил: «Балтийск!».

В то время ни для кого не было секретом, что Бродский бывал в Калининграде, многие знали его стихотворение «Открытка из города К.» Но про его визит в Балтийск ничего не было известно. 1963 год. Бродский в опале. Как он попал в закрытый гарнизон? Мы начали копать эту историю. Большую часть работы проделал Валентин Егоров, потом подключился Олег Щеблыкин. Там возник литовский след, а у Олега жена была литовка. И он стал ездить в Литву, искать друзей Бродского, к которым он приезжал и которые сагитировали его посетить Калининград. И нам эти литовцы сказали, что в Балтийск Бродский вроде бы ездил по заданию детского журнала «Костер». Но точно они не знали. Тогда я попытался выйти на друга Бродского — поэта Евгения Рейна. Его телефон дал наш флотский поэт Марк Кабаков. Звоню Рейну, спрашиваю о том, что ему известно, и он рассказал подробности.

Да, действительно, Бродский, будучи внештатным корреспондентом «Костра», ездил в Балтийск по заданию редакции — нужно было написать материал о юных балтийских пловцах. Таким образом, редактор журнала Лев Лосев дал возможность немного подзаработать давнему приятелю. Бродский поговорил с тренерами, с пловцами и сделал небольшой материал, фактически — фоторепортаж. Примечательно, что Валентин Егоров в свое время тренировался с ребятами, о которых шла речь в заметке Бродского.

Мы в «Страже Балтики» выдали серию статей об этом расследовании, которые, надо сказать, пользовались большим успехом. В Калининград из Санкт -Петербурга специально приехала бывший директор спортшколы по плаванию балтийского Дома спорта, одна из героинь репортажа Бродского — Тамара Лебедева. Бродского она прекрасно помнила. «Приехал, — говорит, — какой-то парень рыжий. Мы и не знали, что он известный поэт».

Благодаря этим публикациям мы познакомились с другом Бродского — литовским поэтом Томасом Венцлова, который тоже приезжал сюда, в Калининград.

Перебравшийся позже в Питер Олег Щеблыкин сделал очень хорошее дело: собрал все вышедшее по этой теме материалы и объединил их в книжку — «Поэт в закрытом гарнизоне». Также замечательную книгу по этой теме выпустила калининградский журналист, писатель, краевед Раиса Минакова. Называется она «Иосиф Бродский — на краю империи».

— Как родилась идея установить мемориальную доску на здании гостиницы «Золотой якорь» в Балтийске?

— Она возникла практически сразу, но долгое время не было возможности её осуществить. Появилась она, когда я уже работал в областной администрации. Однажды, в году, по-моему 2003-м, причастные к этой истории люди сидели, как говорится, за рюмкой чая и в какой-то момент пришли к заключению, что пора действовать, используя имеющиеся у нас рычаги.

К тому же мы познакомились со скульптором Федором Морозом, который, как выяснилось, был большим поклонником творчества Бродского. И он сразу же выдал концепцию: взять за основу его рисунки — автопортреты поэта и сделать на их основе мемориальную доску.

Мы пошли к губернатору и изложили суть дела. Владимир Григорьевич Егоров Бродского не читал, но фамилию Нобелевского лауреата слышал. Наша идея ему понравилось, и он посоветовал обратиться за финансированием в одно из крупных промышленных предприятий, работавших в области. Руководители предприятия — ленинградцы, поэтому Бродский им не чужой. А тут еще Валентин Егоров им лекцию про Бродского — их земляка — прочитал. Все в восторге. «Это, — говорят, — будет очень хороший пиар». К работе подключился и Фонд культуры, возглавляемый Ниной Петровной Перетякой.

В общем, деньги выделили, началась работа. В мае 2005 года доска была открыта. Жалко, что Валентин Егоров до этого не дожил. Он умер в январе 2005 года...

Олег Щеблыкин, Александр Корецкий и Фёдор Мороз, фото из архива А. Корецкого

— Неужели никто не выступил против мемориальной доски?

— Ну как же! Были и те, кому это затея пришлась не по душе. Группа общественников из Балтийска писала письма в разные инстанции, указывали на то, что Бродский был антисоветчиком. В этой ситуации помог Александр Николаевич Кузнецов, который в то время возглавлял Балтийск. Он и Валентин встретились с представителями инициативной группы и объяснили, что Бродский — великий поэт, гордость русской литературы. Вроде бы убедили...

— Давайте немного поговорим о вас. Как выпускник сугубо штатского КГУ стал военным журналистом?

— Я со школьной скамьи (учился я в 18-й школе) серьезно увлекался литературой. У нас была замечательный преподаватель русского языка и литературы — Галина Ивановна Арутюнова, которая, к счастью, жива, и я стараюсь поздравлять ее со всеми праздниками. В нашем классе многие писали стихи, прозу, мы даже выпускали отпечатанный на машинке литературный журнал «Рубикон».

Я жил на улице Носова, недалеко — памятник Шиллеру, рядом с которым, как в Москве у памятника Маяковскому, собирались молодые поэты, студенты-филологи читали стихи, наливая себя за постаментом для храбрости по 50 грамм. Это была особая, неповторимая атмосфера 60-х годов, Мне все это нравилось жутко, поэтому я твердо решил поступать на филфак и, сделав это, ни разу не пожалел. Там ведь такие мэтры преподавали! Тамара Львовна Вульфович, Галина Васильевна Степанова, наш известный специалист по Канту Леонард Александрович Калинников, который до сих пор преподает. Удивительное было время. Все чего-то писали, дискуссии постоянно велись литературные. Жизнь бурлила! На четвертом курсе я женился и стал задумываться о том, где буду работать после учебы. И здесь помогло то, что я, помимо литературы, увлекался еще и спортом — занимался гимнастикой в клубе ДКБФ. Кстати, вместе с Олегом Газмановым.

— Каким он вам запомнился?

— Нормальный парень. Младше меня на два года. По-моему, он ничего не писал тогда. Но гимнастом был хорошим — гибкий, с потрясающей энергетикой. На стадионе «Балтика», где каждую зиму заливали каток, он пытался делать сальто на коньках. И у него получалось. А я вот не рискнул.

Мы долго поддерживали связь, даже после того, как он стал знаменитым. Когда приезжал сюда, всегда заходил, мы у отца в спорткомплексе собирались. А потом как-то я ему позвонил — родилась идея сделать с ним интервью для телевидения, а трубку взял менеджер или продюсер — кто-то в этом роде. Я все объяснил, но Олег со мной не связался. Может, не смог, а может, ему просто не передали...

После окончания университета мне надо было отслужить год в армии, и я в спортроту Балтийского флота попал. И как-то раз отец (а он у меня военный — капитан 1-го ранга) говорит: «У нас в бассейне будут соревнования — первенство флота по плаванию. Напиши заметку об этом и отнеси в редакцию «Стража Балтики. Вдруг у тебя получится». Я всё так и сделал — принес статью в отдел информации, который возглавлял ныне здравствующий Виктор Степанович Геманов, журналист, писатель, военный историк, написавший несколько книг о Маринеско. Заметку эту опубликовали, мне за неё даже заплатили, и я понял, что судьба моя решена.

Некоторое время стажировался в газете, писал материалы, а потом мне присвоили звание лейтенанта и назначили в газету «Балтиец» в Балтийске. Так я твердо попал в военную прессу. Позже поступил в Военно-политическую академию на редакторское отделение и, вернувшись, сменил Виктора Степановича в должности начальника отдела информации. Позже же возглавил отдел культуры, затем стал заместителем редактора и, наконец, редактором.

— Что собой представляла газета «Страж Балтики» в 80-е годы?

— Одна из старейших в Вооруженных силах газета, со своими традициями, в которой работали многие талантливые журналисты. Разумеется, военная специфика накладывала свой отпечаток на работу. Цензура была жесткая, но мы, журналисты, от этого особе не страдали. Научились относиться к ней как с неизбежному злу — с юмором. Было немало курьезных ситуаций. Хотели мы однажды напечатать рассказ о том, как матрос выходил больного аиста и опустил его на волю. Казалось бы — никакой крамолы. Но цензор говорит: «Нельзя». Я удивляюсь: «Почему? «Аистов, — отвечает, — много в Белоруссии. И, публикуя этот материал, мы опосредованно раскрываем дислокацию сил Балтфлота в этой республике». Ну, что тут скажешь? Только посмеяться можно... 

Или вот еще случай. Фотограф Игорь Зарембо уговорил командира десантно-штурмового батальона разрешить ему прыгнуть вместе со всеми с парашютом на учениях. С ним немного позанимались. Во время десантирования Игорь чудом не разбился, но сделал классные снимки в полете. И что вы думаете? Цензор материал снимает — нельзя фотографировать с высоты. Я говорю: «Давайте мы уберем снимки, где видна земля. Останутся только парящие в небе люди». Цензор: «Нет. Если вы опубликуете эти фотографии, станет ясно, что вы снимали с воздуха, а это запрещено!»

При всем этом мы умудрялись писать острые материалы, рассказывать о проблемах флота — в том числе о разного рода неуставных отношениях — годковщине. Правда, не как о системе, а о конкретных случаях.

— Редактором «Стража Балтики» вы стали в 1992 году. Переломное для страны время. Как оно отразилось на газете?

— Раньше о таких вещах, как бумага, даже не думали. Всё в нужном объеме и в срок поставляло Министерство обороны. А тут раз — и нет бумаги. Просто нет и всё. То ли забыли закупить из-за общего бардака, то ли денег не было. Что делать? Достали рулон пергамента и несколько номеров печатали на нём.

Звоню директору Целлюлозно-бумажного комбината в Кондопоге Виталию Федермессеру, объясняю ситуацию. Он удивился: «Как так, в Европе война идёт, Югославию бомбят, а флот может остаться без газеты». И подарил нам целый вагон бумаги. Об этом я доложил командующему флотом адмиралу Владимиру Егорову, он позвонил Федермессеру, поблагодарил его. Потом они встретились лично, подружились и договорились о том, что комбинат будет продавать флоту бумагу чуть выше себестоимости, и пусть флот делает с этой бумагой, что хочет. И в итоге мы обеспечили бумагой свою газету, а излишки стали продавать другим изданиям. Деньги шли на оборудование типографий, тогда мы купили современную машину для офсетной печати. И до сих пор типография «Стража Балтики» одна из ведущих в области.

Помню, приехал проверяющий из главного политуправления, спрашивает — откуда у нас такая хорошая полиграфическая база. Я объяснил. Он выслушал и говорит: «Ты мне ничего не говорил, я ничего не слышал». А все потому, что не было регламентирующих документов, позволяющих флотским организациям заниматься коммерческой деятельностью. Всё делалось на свой страх и риск.

— В 2000 году командующий Балтфлотом Владимир Егоров был избран губернатором Калининградской области, и вскоре вы возглавили комитет по информации, печати и связям с общественностью его администрации. Чем работа чиновника отличается о журналисткой?

— Работа чиновника — опасная штука. Очень уж легко превратиться в персонажа, каких описывали Гоголь и Салтыков-Щедрин. Не хотелось скатываться в эту сторону, в чем мы нашли взаимопонимание с моим тогдашним начальником, отличным пиарщиком Анатолием Ромашко, у которого я многому научился.

Когда я пришел в администрацию, мне со всех сторон стали советовать зачистить пресс-службу от сотрудников, которые работали при Горбенко, но я не стал этого делать. Зачем? Люди это были опытные, с наработанными связями. Глупо увольнять хороших специалистов. Но советы эти были настойчивыми. Мне пришлось пойти к Егорову и прямо сказать, что я не хочу избавляться от членов команды Горбенко. Он говорит: «И не надо, делай, что считаешь нужным».

Коллектив подобрался хороший — журналист, писатель Юра Крупенич, который умер не так давно, Женя Харлов — великолепный телевизионщик.

— Губернатор Егоров отличался от Егорова — командующего флотом?

— И в должности командующего, и будучи губернатором, он в полной мер проявил свои качества блестящего управленца, мыслящего стратегически. Владимир Григорьевич хорошо знал не только флот, но и область, ее экономику. Когда Егоров еще командовал флотом, Юрий Маточкин инициировал закон о Свободной экономической зоне. В Министерстве обороны от идеи были, мягко говоря, не в восторге, считали, что этот закон будет только вредить боеготовности. А Егоров не побоялся пойти против течения. Он высказался за закон, в том числе и на слушаниях в Государственной Думе. По его мнению, он был бы полезен не только области, но и флоту. В частности, решились бы многие проблемы с его снабжением.

Владимир Григорьевич долго командовал флотом, который в те годы побольше области был. Это ведь не только корабли, вооружение. Это — мощный организм с системой тылового обеспечения, строительным комплексом, своими совхозами, различными предприятиями.

Егоров был сильным организатором. Перед ним стояла очень сложная задача: вывести силы флота из шести стран — Германии, Польши, Литвы, Латвии, Эстонии, Белоруссии. Была проведена целая военно-экономическая операция. И проведена — успешно. Точно в срок без материальных и, что особенно важно, людских потерь.

— Как во времена Егорова строились отношения администрации области со СМИ?

— Нормально строились. Владимир Григорьевич был открыт для журналистов, чего требовал и от руководителей всех подразделений администрации. Хотя, конечно, иногда случались и неприятные истории. Одно время, в начале работы Егорова, на федеральных каналах про него было запрещено упоминать. Не официально, конечно. Возможно, потому что кому-то наверху не понравилась прямота Егорова, то, что он не брал бездумно под козырёк, всегда отстаивал свою точку зрения в интересах дела, без оглядки на мнение начальства.

Идет, допустим, какой-нибудь сюжет про Калининградскую область, про какое-нибудь официальное мероприятие — Егорова не показывают. И вдруг приходит приглашение на программу Владимира Познера «Времена». Высказывалось мнение, что в сложившийся ситуации ничего хорошего из этого не выйдет, не надо принимать участие в этой передаче. Но возобладала другая точка зрения. Дескать, это хорошая возможность рассказать всей стране о наших планах, о перспективах развития области. Ну и что вы думаете? Слова Егорову не дали сказать. Звучал только негатив: область — черная дыра, федеральные деньги в ней уходят неизвестно куда, свирепствуют преступность и СПИД.

Примерно через год губернатору снова приходит предложение от той же передачи. А ситуация уже изменилась: выстроились отношения с Администрацией президента, Егорова там поняли, началась нормальная работа. Что делать? Ехать — не ехать? Решили ехать. И не прогадали. Ведущий дал высказаться губернатору, эксперты утверждали, что область развивается. Все очень доброжелательно, очень уважительно. После передачи посидели, выпили коньячку. Как будто другая передача, другой ведущий...

— Вы с сожалением покинули свой пост после отставки Егоров?

— Мне очень комфортно работалось с Егоровым и всей нашей администрацией. Владимир Григорьевич определил основные стратегические направления развития эксклавного региона в новых условиях и собрал вокруг себя креативную команду единомышленников, увлеченно работающую над решением сложнейших социально-экономических проблем. Он был очень деликатным, интеллигентным человеком, но при этом не слабым. А люди часто путают эти понятия... Он никогда не повышал голос, одинаково ровно и уважительно разговаривал и с президентом, и с обычным калининградцем, обратившимся к нему на улице.

Когда я ушёл из администрации, директор ГТРК «Калининград» Владимир Иванович Шаронов пригласил меня на работу, я занимался там радио. И мне так это понравилось! Мы вели часовые прямые эфиры, со звонками в студию. Совершенно незнакомая мне раньше сфера журналисткой деятельности. Я придумал ежедневную программу «Шарманка», которая выходила 13 лет. Она была посвящена музыке прошлых лет. Со временем стал заниматься и тележурналистикой. Но когда мне 70 лет исполнилось, я сказал себе: «Хватит. Надо отдохнуть».

— Несколько лет вашим голосом объявлялись остановки в общественном транспорте. Как так вышло?

— Мэрия Калининграда объявила конкурс на это дело, и мы с Мариной Иргашевой приняли в нём участие от ГТРК. Одержали в итоге победу. Любопытный тоже был опыт. Мне интересно было этим заниматься.

— Ваш отец — Семен Исаакович — был весьма известным человеком, почетным гражданином Калининграда. На спорткомплексе «Юность», которым он руководил много лет, висит мемориальная доска в его честь. Он не давил на вас своим авторитетом?

— Ну что вы! Конечно, нет. У нас были очень доверительные, теплые отношения. Мы с сестрой Ирой выросли в обстановке любви, заботы и уважения. И я очень благодарен за это своим родителям. Отец для меня был еще и хорошим другом. Мог что-то посоветовать, высказать свое мнение по поводу моей журналистской работы, и я тоже мог ему что-то подсказать. Мы встречались каждый день. Он заезжал за мной рано утром, мы ехали в бассейн, там плавали, брились, пили чай, разговаривали, а потом я уезжал на работу.

...Когда я был маленький, мы жили в Лиепае, где отец был начальником физподготовки дивизии подводных лодок. И он там, в Лиепае, решил построить бассейн, поскольку считал, что каждый моряк должен уметь плавать. А тогда строить что-либо была целая проблема. Отец, будучи старшим лейтенантом от имени комсомольцев дивизии ездил в Москву на прием к Министру строительных материалов, встречался с председателем совета Министров Латвийской СССР известным писателем Вилисом Лацисом и добился разрешения на строительство. А знаете, из чего строили бассейн? Из кирпича Королевского замка. Подходил по Преголе десантный корабль, нагружали его кирпичом, и он уходил в Латвию. Было это в начале 50-х. То есть еще до решения о сносе останков замка.

А бассейн в военном городке Лиепаи сейчас разрушен. Я видел фотографии — печальное зрелище.

— Насколько я знаю, вы увлекаетесь авторской песней. Почему?

— Это любовь с юности. Однажды, помню, пришел к родственнику в Москве. А он меломан. У него одна комната вся была заставлена коробками с пластинками, магнитофонными пленками.

И он поставил мне послушать записи песен Булата Окуджавы. Я как только услышал: «По Смоленской дороге — леса, леса, леса..» — горло перехватило. Приехал домой, выпросил у родителей семь рублей и купил на них в магазине «Культтовары» у кинотеатра «Заря» гитару. Школьный товарищ Валера Маркеев показал мне несколько аккордов. Пробовал потом сам сочинять песни, но быстро бросил это дело. Лучше Окуджавы не сочинишь. Кстати, название своей радиопрограммы — «Шарманка» — помог мне придумать Булат Шалвович. Точнее, его песня «Шарманка-шарлатанка, как сладко ты поёшь...», которая крутилась у меня в голове, когда я размышлял, какое имя дать своему радиодетищу.

Еще очень люблю Высоцкого, Галича. Это не только барды, это поэты высочайшего уровня.

— Выше Бродского?

— Выше, ниже... Стоит ли с какими-то мерками подходить к поэтам? Как писал Осип Мандельштам: «Не сравнивай: живущий несравним...» А Бродский мне тоже нравится. Особенно ранний. Но он мне всё же не так близок, как, скажем, Марина Цветаева, Арсений Тарковский, Андрей Вознесенский, Борис Слуцкий, Геннадий Шпаликов, Вячеслав Пасенюк...

Я, кстати, по Цветаевой диплом писал. Под руководством замечательного педагога, филолога Светланы Анатольевны Михеевой. И с этим связана одна история. Мы учились в корпусе на Университетской, недалеко от гостиницы «Калининград». И вот как-то подходит ко мне молодой человек, показывает удостоверение: «Пойдем, поговорим». Зашли в пустую аудиторию, он меня спрашивает: «Почему вы пишите диплом по Цветаевой?» Я отвечаю: «Потому что она выдающийся поэт». И добавляю, что тема одобрена и утверждена кафедрой. К тому же творчество Цветаевой я рассматриваю в сопоставлении с поэзией Маяковского, в контексте, так сказать, времени.

«А вы знаете, что Цветаева была в эмиграции?» «Знаю, конечно». «А какими источниками вы пользуетесь?» Достаю из сумки том Большой серии «Библиотеки поэта», совершенно официальное издание. Он посмотрел на него и говорит: «Я хочу предупредить: если вы станете отсюда перепечатывать стихи и их распространять, это будет нами расценено как привлечение внимания к поэту с сомнительной репутацией». Как бы то ни было, диплом я написал, защитил его, получил пятерку.

А книгу Цветаевой мне, надо сказать, чудом каким-то достать удалось. В те годы, ещё в школе, все мы читали мемуары Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь». Это был, как бы сейчас сказали, бестселлер. Там, помимо всего прочего, рассказывается о выдающихся поэтах ХХ века, приводятся отрывки стихов. И так мне они понравились, что я составил список упомянутых Эренбургом поэтов и стал думать, где купить их книги. Задача не из легких, поскольку хорошая литература была страшным дефицитом. Мама моего одноклассника работала в букинистическом отделе популярнейшего магазина «Книги — ноты» на Ленинском проспекте. Старожилы его помнят. Прихожу, протягиваю бумажку и говорю: «Мария Самуиловна, есть у вас такие поэты?» Она даже рассмеялась «Да ты что! Во-первых, их почти не издают, а если что-то и выходит, то сюда это не попадает». Но при этом она дала мне записку и велела обратиться в магазин «Знание» — к ее подруге. Я подошел, женщина посмотрела на список и без каких-либо комментариев сказала: «Рубль тридцать пять в кассу». А я даже не знал, что мне принесут! Пошел, заплатил, получил сверток, уже на улице его развернул и просто обомлел: Марина Цветаева из большой серии «Библиотеки поэта»! До сих пор украшает полку на моём стеллаже.

Беседовал Кирилл Синьковский, фото Юлии Власовой и из архива Александра Корецкого

Нашли ошибку? Cообщить об ошибке можно, выделив ее и нажав Ctrl+Enter