Сергей Корнющенко, руководитель «D`Театра», обвиненный в русофобии активистами «Балтийского авангарда русского сопротивления», рассказал главному редактору «ТР-VIP» о том, что хотел сказать спектаклем «Рита Шмидт кто угодно», о скудости провинциальной театральной жизни и о том, можно ли с помощью культурных явлений переоценить явления исторические
— Сергей, театр начинается с вешалки, а с чего начался скандал вокруг «Риты Шмидт»?
— Премьера состоялась 14 сентября 2007 года в Театре Кукол, и прошла она без особых эксцессов. Кто-то уходил, кто-то что-то выкрикивал, кто-то был недоволен. Но, в общем, все было тихо, пока мы не отыграли 5 спектаклей в Калининграде и еще один в Советске, в «Тильзит-театре». А потом мне рассказали, что о нас была передача на радио. И в ней сообщали, что мы — немецкий театр. Созданный на немецкие деньги с единственной целью — опоганить все русское, все святое. Потом появилась похожая по содержанию статья в интернете. Там было высказано забавное предположение о том, что «D`театр» означает «Deutche-театр».
— А как на самом деле расшифровывается название?
— На самом деле было несколько вариантов названия, всевозможных. Но мы остановились на цифре 4, решили назваться четвертой буквой алфавита. Но поскольку в русском алфавите четвертая буква — «Г», «Г`театр» звучит как-то обреченно. И мы решили взять латинскую букву. После этого нам предлагали назваться и «Дом-театр», и «Драматический театр». Так что история простая и даже прозаичная.
Так вот, та статья стала отправной точкой, точкой отсчета. После нее появились еще несколько публикаций на ту же тему, исследующих творчество Юрия Буйды (автор повести «Прусская невеста», легшей в основу спектакля. — прим. «ТР-VIP»), наше творчество с ним в связке, а затем авторы пошли еще дальше — вплоть до того, что начали выяснять нашу связь с Темным Князем, расследовать, кому мы служим. Ну, и так далее — в подобном слоге.
— Так кому же вы на самом деле служите? Откуда вообще возник «D`театр»?
— Театр появился после окончания срока моей работы в Воркутинском государственном драматическом театре — от нашего желания попробовать собраться и сделать что-то свое в Калининграде. Мой товарищ из Санкт-Петербурга, однокурсник Евгений Ипатов, написал письмо и предложил это сделать. Я вначале не принял эту идею всерьез, но потом подумал: ведь опять придется куда-то ехать, вместо Воркуты — в другой город, и везде одно и то же. Разваленные театры, директора, которые не умеют и не хотят работать. Тогда мы решили попробовать — и приехали в Калининград. Это было год назад.
— «Рита Шмидт» — это был первый спектакль?
— Да, это была наша первая премьера. После нее был спектакль «Превращение-2», такой небольшой экспериментальный мюзикл по Кафке, и еще мы восстановили одну старую работу — «Чертов мужик».
— О чем, с вашей точки зрения, с точки зрения режиссера, этот спектакль? Какой смысл вы вкладывали в него?
— Спектакль — про эту землю. Нам это было очень важно. Мы не могли выбрать Кафку или Оскара Уайльда… Мне звонил на днях один журналист и все допытывался: «Зачем вы это взяли, зачем вы это взяли?» Важно было сделать спектакль про Кенигсберг, про Калининград.
Я давно думал об этой повести, и она очень удачно распределилась в театре. Случайностей в нашем деле бывает мало — мне кажется, что все удачно сложилось. Хотя и совпадения были — вплоть до того, что фамилии в тексте автора и актеров оказались одинаковыми.
— А когда вы столкнулись с претензиями со стороны «Русского Авангарда»?
— Впервые это произошло после выступления 3 февраля в Доме офицеров. Его пытались сорвать — захлопать во время действия, засвистать, предлагали зрителям вставать и уходить, патетически что-то восклицали. Мы не были к этому готовы, охраны в зале не было. Зрители пытались успокоить молодых людей, но они не унимались. А в финале метнули в сторону сцены овощи. Если точно — четыре помидора.
После этого я узнал, что они подали заявление в прокуратуру. Им отказали, они подали еще одно — в областную прокуратуру, а также в ФСБ, губернатору, не знаю даже, кому еще.
— И вас вызывали в прокуратуру?
— Конечно, пришлось туда пройтись.
— Суть претензий в том, что в спектакле русские выставляются… ну, скажем, не в том свете, в которым они должны бы выставляться. С вашей точки зрения, они как-нибудь обоснованы?
— Наверное, любой герой, который не выставляется в каком-то лучезарном свете, с мечом, как освободитель всех и вся, может кого-то обидеть. Но по сравнению с повестью Буйды тексты Достоевского выставляют русских еще жестче. Конечно, текст жесткий. Очень жесткий. Неприятный. Но он не ставит целью оскорбить. Да и говорит он не о русских людях. Он говорит о всех людях — исковерканных, несчастных, которые были вынуждены сюда приехать. В принципе — первые переселенцы уехали отсюда почти все. Осела вторая, третья волна. Я вспоминаю свою бабушку, которая попала сюда достаточно поздно — и она не могла принять то, что увидела. И как это рефреном постоянно звучало — «Уехать бы отсюда, уехать отсюда, уехать…»
Спектакль — о тех людях, которые не нашли здесь счастья. Счастья на чужой земле, на сложной земле. А вовсе не о том, что русские люди — насильники и варвары.
— В период работы над спектаклем вам приходило в голову, что не все его оценят однозначно и что он вызовет негативные ощущения?
— Честно говоря, об этом я не думал. Мне казалось, что Калининград вообще ничто не может возмутить, всколыхнуть это провинциальное болото, я думал, что город ничем не пронять.
— То есть город превзошел ваши ожидания?
— Да, в чем-то точно превзошел. Сложно сказать, стал бы я ставить спектакль, если бы знал, что произойдет. Наверное, все равно бы стал. Но в процессе написания инсценировки, возможно, задумался бы о каких-то вещах, попытался что-то смягчить. А может, и нет. Не знаю.
— Автор повести Юрий Буйда — где он, знает ли он о реакции на спектакль?
— Он живет в Москве, он в курсе событий. Вначале я не хотел его посвящать, он сам написал мне: «Расскажите же наконец: что у вас происходит?».
— И что он думает по этому поводу?
— Говорит — держитесь. По его мнению, то, на что в Москве не обратили бы никакого внимания, в провинции зачастую получает жесткую реакцию.
Вообще жизнь Калининграда театрального настолько убога и скудна… Сегодня смотрю на афишу — в ней три названия. «Цыганская любовь», «Беда от нежного сердца» и, по-моему, «Порочные связи».
— Лет десять назад было то же самое…
— Да, да! И десять лет назад, и двадцать. И поэтому «Рита Шмидт кто угодно» выделяется даже на уровне названия. Изредка, конечно, что-то возникает. Вот когда-то возник «Тильзит-театр». Возник Марчелли. Было о чем говорить, было о чем шуметь. Так что о событиях вокруг спектакля нужно говорить в контексте театральной жизни, в свете того, что видел этот город, что можно смотреть в театрах.
— Скандал вокруг спектакля — это, по-вашему, отражение социальных настроений или действия маргиналов?
— Конечно, это настроения. Конечно, это отражение. Я, когда все началось, почитал в интернете разные статьи… Написанные не этими людьми, но размещенные на тех же сайтах, где и их материалы. Вот, например, человек пишет, как он шел по улице в Калининграде и увидел трех таджиков. Хотел их сразу убить, но потом решил: они стоят возле лужи, не буду я пачкать ботинки, как-нибудь в следующий раз, в другом месте.
Конечно же, это прямое отражение того, что происходит. Наш актер Матвей Матвеев был на съемках в Москве и рассказал об этих событиях нашему учителю, Леониду Ефимовичу Хейфицу. Старик только качал головой и повторял: «Больная страна, больная страна…» Конечно, это отражение.
— Этой весной произошло несколько событий, которые можно выстроить в определенный тренд. Ваш спектакль, фильм «Штурм Кенигсберга», который показали на минувшей неделе в кинотеатре «Заря», история вокруг названия отеля «Рейх-Штрассе»… И звучат мысли о том, что с помощью таких событий кто-то пытается чуть ли не переоценить историю. А как вам кажется: можно ли с помощью культурных явлений, культурных объектов переоценить ход истории?
— Мне кажется, нет. Сколько человек посещают театр — в процентном отношении? Ничтожная доля. Фильм? Он, конечно, собрал полный зал — благодаря скандалу. Но какое количество людей и слыхом о нем не слыхивали? Вообще, по-моему, искусство — вещь бесполезная.
— А конфликт вокруг «Риты Шмидт» добавил спектаклю и театру популярности? Стало ли к вам ходить больше зрителей?
— Дело в том, что проследить это невозможно; у нас нет собственного помещения, мы вынуждены выступать на арендованных площадках. Таких площадок в Калининграде очень мало, здесь один за другим открываются магазины, но сценических площадей очень мало. Так что мы не можем играть спектакли с такой же периодичностью, как репертуарный театр. И сложно отследить, больше или меньше зрителей пришли после скандала.
Конечно, история эта повлияла на нашу известность — про нас пишут, нас узнали. Разумеется, с точки зрения здравого смысла эти люди не должны были бы устраивать свои акции; и зрители, которых привлекает скандал, не пришли бы к нам. Иногда это нам мешает. Иногда — помогает.
— А что это за история с финансированием из бюджета, которое вы якобы получили?
— А, знаменитый грант министерства культуры… Ведь мы его так и не получили. Я говорю об этом каждому журналисту, и никто об этом не пишет. Губернатор вручил нашему директору почетный сертификат на сумму 100 тыс. рублей и керамический колокольчик. Затем мы ждали денег месяц, ждали два, ждали три. И когда мы спросили, где, собственно, деньги, нам сказали: «Их потеряли».
— Как потеряли?
— Вот уж не знаю. Их должны были перечислить до конца минувшего года, и из-за каких-то ошибок чиновники этого не сделали. В нынешнем году деньги эти получить уже нельзя. Они исчезли, испарились. Зато трехрублевый колокольчик от губернатора на каждом спектакле с нами.
— Послушайте, Сергей, а вы не пробовали как-то объяснить вашим оппонентам, что вы не имели в виду своей постановкой того, что они в ней увидели?
— Нет. Я сразу определил для себя один жесткий критерий. Спектакль может нравиться, может — не нравиться. Это личное дело каждого зрителя. Но я буду говорить только с тем человеком, который согласен, что проза Буйды — это явление художественное. Они же сразу начинают вопить, что это физиологизмы… идиотизмы какие-то. Если найдется такой человек, который скажет, что спектакль обидный, а текст — художественное явление, то с ним можно говорить.
Я знаю цену этим текстам. Я знаю цену этому спектаклю. Мне не нужно ее как-то растолковывать. Буйда — это один из выдающихся современных русскоязычных прозаиков. Его тексты переведены на большинство европейских языков. Это живой классик.
— А вам не кажется, что это возвращение к какому-то средневековью? Помидоры в актеров и тому подобные методы…
— Да уж, неприятные предчувствия. То ли средневековье. То ли — тридцать седьмой год.
Алексей МИЛОВАНОВ,
«Тридевятый регион-VIP»
Нашли ошибку? Cообщить об ошибке можно, выделив ее и нажав
Ctrl+Enter
© 2003-2024