Режиссер, актер, музыкант и писатель Евгений Гришковец только что выпустил новый сборник рассказов "Планка". О том, почему для него так важна армейская тема, с кем он дрался в детстве, почему не любит Ларса фон Триера, но согласился бы поработать с Эльдаром Рязановым, Гришковец рассказал корреспонденту "Известий" Наталье Кочетковой.
известия: Ваша новая книга начинается с цикла автобиографических рассказов о службе на флоте. А до этого были "Как я съел собаку", "Дредноуты"... Армия произвела на вас такое сильное впечатление?
Евгений Гришковец: Да, это было сильнейшее впечатление, переживание, в известной степени предмет гордости.
известия: Как здорово, что я служил на флоте?
Гришковец: Нет, что мне удалось это пережить и остаться человеком.
известия: Какие-то связи с тех времен остались?
Гришковец: В моей жизни нет людей, с кем бы я общался после службы, и не должно быть. Там нет друзей. Ведь мало кто поддерживает тесные отношения после школы. Потому что люди собраны случайно - в один класс, в одну воинскую часть. Потом они разъезжаются и живут своей жизнью. Нам не о чем разговаривать.
Я против той армии, которая есть. Я не хотел бы, чтобы мои дети служили в армии. Или - чтобы чьи-то дети служили в той армии, которая существует. Хотя, если бы я не служил, может быть, не сочинил бы "Как я съел собаку", не сыграл бы ничего, не написал. Но если бы у меня была возможность не так рано встретиться с теми проявлениями человеческой природы, с которыми я встретился и столкнулся там, то я не лишился бы юности так рано.
известия: В ваших рассказах часто ключевую роль играет город: Костя из "Шрама" тоскует по Москве, герой "Лечебной силы сна" стремится в Париж - пусть даже на один день. Какие у вас отношения с городами, в которые вы приезжаете?
Гришковец: Есть любимые места, есть нелюбимые - все очень просто. Мне нравятся Тбилиси, Одесса, Киев. Очень нравятся Красноярск, Екатеринбург. Вообще мне нравится ездить по уральским и сибирским городам, очень. Когда я был во Владивостоке осенью прошлого года, пришел в восторг: он весь строится, там такие мускулы, хотя я понимаю, что мне это нравится как путешественнику. Я вижу, как тяжело людям.
известия: А обаяние старых европейских городков на вас не действует?
Гришковец: Я понимаю, что в каком-нибудь городе Намюре в Бельгии красивее, удобнее и все устаканено, но я там не смог бы жить, а во Владивостоке смог бы. Для меня вообще меняющийся пейзаж - это норма жизни. Я, сколько себя помню, все время жил на окраинах. Правда, сейчас в Калининграде я живу в благополучном районе, где невысокие старые немецкие дома. Но город живой, он весь меняется.
известия: Ваш рассказ "Погребение ангела" производит такое же тяжкое впечатление, как, например, фильмы Ларса фон Триера.
Гришковец: Я писал этот рассказ, когда у наших близких друзей - сначала у одного, потом у другого - умерли собаки. Писал с целью успокоить. Потому что тот, кто хоронит собаку, гораздо более одинок, чем тот, кто хоронит близкого человека. Тому, кто хоронит близкого человека, хотя бы формально будут сочувствовать, понимая, что у него горе, а тому, у кого умерла собака, все скажут: "Что ты в самом деле из-за этого трагедию устраиваешь, ну умерла собачка".
У фон Триера все по-другому. Он никого не хочет успокаивать. Не хочет сообщать человеку, что он не одинок, а, наоборот, усиливает это одиночество, хотя он мастер великий.
известия: Последний рассказ, давший название сборнику, вы написали совсем недавно, в январе. Замысел "Планки" как появился?
Гришковец: Очень хорошо помню, как это случилось: мы сидели, смотрели кино с Леной, с женой, я пошел за чаем, и не помню почему мне вспомнилось само состояние детского ужаса перед дракой. Я понял, что очень многим людям знакомо это ощущение, и дальше вся композиция появилась - это же в одну секунду происходит.
Я очень доволен этой книжкой и особенно этим рассказом. Сам понимаю, что вышел на какой-то другой этап работы с текстом. Он композиционно очень сложный, но там удалось то, что мне раньше не давалось, там другой уровень точности.
известия: Вы в детстве часто дрались?
Гришковец: Было, да, частенько. По простым детским поводам. Я учился в четырех школах, а вновь приходящий всегда обречен на драку. Я дрался, не спускал, часто бывал бит. Пожаловался однажды отцу, он сказал, что все понимает, но не пойдет разбираться с моими сверстниками. Сказал: "Если будешь драться - отстанут". И действительно, так и получилось.
известия: Вы случайно оказались в фильме Говорухина "Не хлебом единым". Режиссер попросил вас, и вы оказали уважаемому человеку любезность. А как было с Панфиловым в фильме "В круге первом", где вы сыграли Галахова?
Гришковец: Там было интересно. Я находился в Норильске на гастролях, и меня повезли на знаменитую Северную Голгофу возле горы Шмидта, где памятники жертвам. В этот момент мне на мобильный телефон позвонили из съемочной группы и предложили участие в фильме "В круге первом". Я говорю: "Вы даже не представляете, где я нахожусь, и, разумеется, я согласен".
известия: Для вас что-то значило, что вы будете играть в фильме по роману Солженицына?
Гришковец: Солженицын прошел мимо меня. Я его не читал. "В круге первом" прочел ровно к фильму, и то не весь. Когда Солженицын был тем самым, про которого говорили шепотом по кухням, я был юн, мне было не до того. Но то, что было им написано в романе "В круге первом" по поводу Симонова-Галахова, с этим я не был согласен, и с этим не был согласен Глеб Панфилов. Он относится к Симонову иначе, поэтому мы вместе сочинили монолог, которого в романе нет. Поэтому у меня на экране не негодяй, не подонок и не подлец, а скорее такой не очень счастливый, довольно усталый человек, может быть, запутавшийся во лжи и компромиссах, но уж точно не негодяй.
известия: А как к этому отнесся Солженицын - ведь он сам писал сценарий к фильму?
Гришковец: Я не знаю, потому что то, что было написано в сценарии, мы изменили во время съемок, добавили целый монолог, целую сцену. Если она осталась в фильме, значит, он ее не убрал.
известия: От предложения какого режиссера вы не смогли бы отказаться?
Гришковец: Наверное, я не посмел бы отказать Эльдару Рязанову, хотя то, что он снимает в последнее время, мне не то чтобы не нравится, я стараюсь этого не смотреть. Он снял то самое народное кино, которое я люблю, и все мои родственники любят, и любили те, кого уже нет в живых. А вот Герману-старшему скорее всего отказал бы - по той причине, что у меня нет столько времени, чтобы участвовать в создании чужого произведения искусства. Хотя он такая вот глыба, и его картины я очень люблю. Но у меня свои дела.
Наталья Кочеткова
Певец душевных отправлений
Гришковец освоил жанр рассказа. Это несомненно. Малая эпическая форма ему удается вполне. "Рубашка" была неудачным романом. "Реки" - лирической нотацией. "Планку" действительно можно назвать сборником рассказов.
Это не значит, что перед нами "другой Гришковец" (как озаглавил свое предисловие к книжке Петр Вайль). Гришковец все тот же.
Он все время вспоминает. Всякий предмет, достойный внимания, каждое явление, каждое событие, уже случившееся или случающееся сейчас, откладывается в копилку памяти. И фиксируется, оформляется словами. Это нельзя назвать рефлексией. Скорее уж это постоянная констатация: было вот так, а потом стало так. И все. Главное - не столько понять, сколько поймать, расслышать, что шевельнулось в душе, каков был отклик на мир: погоду, человека, пейзаж, время года, ситуацию. И запомнить. Герои Гришковца живут в этом странном времени - в прошлом, которое переживается как настоящее.
Вот армия, служба во флоте (рассказ "Другие"). Что сохранила память: рачительного боцмана (грубый, но хороший, основательный человек), грузина Джамала Беридзе, снег, который шел в день рождения, и его приходилось убирать, банку с огурцами и бутылку самогона, разбитые по неосторожности. И получается в результате даже светлая картинка: простые радости, здоровое тело, не такие уж плохие офицеры и начальники (даже страшный старпом поздравил с днем рождения, зубную щетку подарил и в увольнение отпустил). Почти идиллия.
В других рассказах - все та же армейская простота существования, все та же душевная физиология. О чем пишет Гришковец? О том, как хорошо ничего не делать летом в городе, просто сидеть дома, смотреть телевизор и наслаждаться покоем ("Спокойствие"). Как хорошо выспаться, даже если это счастье выпадает в Париже, куда давно мечтал попасть и прилетел-то на один день ("Волшебная сила сна")...
Понятно, почему Гришковец - минималист, примитивист по стилистике. Он пишет как будто для детей. Или - как школьники пишут сочинение. Простыми предложениями, простыми словами, с повторами. Он сторонится серьезных рассуждений и описаний, тяжелого синтаксиса. Ему интересно, как подрагивает от жизненных уколов душевная оболочка. И чтобы не испугалась душа этого разглядывания, не спряталась, Гришковец старательно изображает наивность и бесхитростность.
Нашли ошибку? Cообщить об ошибке можно, выделив ее и нажав
Ctrl+Enter
© 2003-2024