"Человек-театр" Евгений Гришковец

"…То есть будем считать, что все, что я рассказываю, – это я рассказываю без причины, ну а вы… вы слушаете по той причине, что пришли послушать, или просто – деваться уже теперь некуда, или по какой-нибудь своей причине. Не знаю…."

Из моноспектакля "Как я съел собаку"

Этот "человек-театр" уже давно признан театральным мифом нашего времени. Покорив сердца зрителей во многих странах мира, за рекордно короткий срок Евгений Гришковец превратился из никому не известного провинциального режиссера во всеобщего российского любимца, заласканного прессой, публикой и жюри самых престижных премий. Еще несколько лет назад никто не слышал о драматурге Евгении Гришковце. Сегодня не видеть ничего "из Гришковца" для театрала – дурной тон. Вначале он появился и удивил Москву своими моноспектаклями "Как я съел собаку" и "ОдноврЕмЕнно" – странными, непонятными и в то же время говорящими о близком, до боли знакомом. Они волновали и ощущались... кожей, "цепляли" своими простыми откровениями, которые до Гришковца никогда не выносились на публику.

Евгений – лауреат "Антибукера", "Триумфа", "Золотой маски", причем в различных номинациях – как драматург, актер и режиссер. Гришковец – это феномен, явление, сюрприз современного театрального искусства.

Описывать его спектакли практически невозможно. Гришковца нужно видеть и слышать. Его нужно чувствовать. Потому что он знает, как сказать то, что чувствуют другие.
Сегодня можно без сомнения сказать, что Евгений Гришковец – явление уникальное и столь желанное в театральном жанре.

Как в вашей жизни появился театр?

Я им однажды "заболел" – в девятом классе, когда совершенно случайно в городе Томске сходил на спектакль театра пантомимы при местном Доме ученых. Начал заниматься в студии пантомимы и мечтать о собственных постановках. Потом был филологический факультет Кемеровского университета, по окончании которого, в 1991 году, создал театр "Ложа", в котором за 7 лет было поставлено 10 спектаклей.

Вам важно, чтобы зрители вас понимали?

Я когда пишу, и все пишущие люди так делают, выстраиваю особый ряд восприятия. Я же являюсь и писателем, и первым своим зрителем-читателем. И, конечно, мне очень важно, чтобы меня понимали.

Раньше вы называли себя новым сентименталистом. Изменилось ли теперь ваше самовосприятие?

С сентиментализмом покончено. Равно так же, как в жизни покончено со школьными и студенческими годами. Все это осталось на фотографиях и в воспоминаниях. Еще два года назад я был счастлив от того большого интереса, который я вызвал, от предложений и знакомств, от приглашений в чем-то участвовать. Сейчас я уставший и задерганный человек. Я перестал быть забавным. Не надо больше ждать от меня ничего забавного. Но и безнадежных спектаклей я не делаю.

Вам не страшно так душевно обнажаться на сцене?

Я не думаю, что обнажаюсь. Обнажается человек, который просит о чем-то. Еще четыре года назад я жаждал успеха, волновался по поводу встречи с Москвой. Конечно, я был рад, что в этом огромном городе меня приняли. Но мой персонаж не хотел успеха. Он лучше меня. Он просто сообщает о том, что хочет жить. Жить хорошо и по возможности счастливо. Он стоит перед жизнью в смятении и даже не пытается объяснить себе, почему он что-то делает. Мой персонаж мало меняется. Это я изменился, мне за многое хочется извиниться или поблагодарить кого-то. А он – такой, каким был четыре года назад.

Сегодня за режиссером и драматургом Евгением Гришковцом прочно закрепился термин "модный". Но мода – дама капризная...

Совершенно согласен с этим, но считаю, что время моды на Гришковца уже прошло. Между прочим, это было очень болезненное расставание. Не для меня – для публики, которая отдавала опять-таки дань моде, посещая мои спектакли. Элитарная публика признавала во мне труднодоступность, возможность увидеть в маленьких закрытых залах. Потом, когда я стал частью общей культуры, высший свет потерял ко мне всякий интерес. Нет, меня никто не проклял, не отказался от меня, просто я перестал быть закрытым, а, следовательно – элитарным и модным. Сейчас основным зрителем на моих пьесах является молодежь. А ведь эта публика не терпит штампов и трафаретов, презирает конъюнктуру. И я очень благодарен своему зрителю, во всяком случае, он мне четко помогает определиться в жизненном предназначении. Скажу честно, я не люблю литературу Виктора Пелевина, совершенно не люблю. Но он сделал великое дело: создал такие произведения, благодаря которым огромное количество людей, практически два поколения наших сограждан, в принципе не читавших книг и воспринимавших книги как чуждый объект, вдруг стали читать. Сначала Пелевина, потом другую литературу. Пройдет мода на меня, разумеется, я не всю жизнь буду ставить спектакли, но уже сегодня можно говорить о тысячах молодых людей, для которых до недавнего времени театр был скучным, досадным, взрослым и не интересным, потому что их замучили в школе добровольно-принудительными культпоходами. И с появлением Гришковца у них изменилось представление об этом виде искусства. Оказалось, что театр может быть человеческим, интересным, забавным и про них. Это мне сделать, похоже, удалось.

Есть рассказчики, рассказывающие истории, а есть истории, рассказывающие рассказчика. Ваши спектакли, скорее, второй случай. Вы испытываете счастье оттого, что не только сочиняете спектакли, но и играете в них?

Да, например, спектакль "Как я съел собаку" по-настоящему для меня счастливый. Несмотря на школу, в которой мы никогда не были счастливы (вот я никогда не был счастлив в школе), но я был счастлив, потому что сначала ходил туда ребенком, потом юношей, вероятно, во мне было много жизни. Так счастлив, как я был в детстве, я уже никогда не буду. Это у персонажа так. А у меня в жизни – не совсем. Спектакль я делал в самый тяжелый для меня период. В моей жизни мне вдруг понадобилось острое ощущение счастья, поэтому был сделан такой вот счастливый спектакль. Когда у меня все более-менее складывается, когда появляется некая уверенность в том, как все будет происходить сегодня, и я точно знаю, что будет завтра, как раз в такой момент я способен написать о неуверенности и о несчастье.

После ваших спектаклей начинает казаться, что вы искренне удивляетесь некоторым свойствам человеческой натуры, пытаетесь примерить на себя чужие жизни. А что вы цените в самом себе?

Я, например, не понимаю, как человек может прийти на работу, предварительно выйдя из метро или из автобуса, вымыть руки и приготовиться, к примеру, к операции ребенка, которому два года. Или человек, который начинает заводить двигатель, а у него за спиной сидит 250 человек, и он пилот самолета. Если меня поставить у операционного стола, даже не давая в руки скальпель, я просто упаду в обморок. У меня, к счастью, другая профессия, и ничем иным я заниматься не смогу. При этом я не живу по принципу "ни дня без строчки", ни дня без переживаний. Лучше бы переживаний было поменьше, мне же тоже хочется жить нормальной жизнью, быть менее чувствительным, уязвимым. Но у меня есть та самая настроенность "на прием" тех или иных жизненных ощущений, которые могут быть переработаны в творческий продукт.

Что вы любите в людях и чего не переносите?

Я по-разному оцениваю людей, поэтому общей схемы нет. Например, я вижу, что жадность имеет общие черты, но в каждом конкретном случае она разная. Она неприятна по сути, но везде имеет разные проявления. И есть люди, которых я люблю, хотя они страдают этим недостатком. У меня в Калининграде есть знакомый актер, который весьма жаден. Он крайне сложно расстается с деньгами. Он носит старые вещи, всегда "стреляет" сигареты, и все над этим подшучивают. Он обидится и все равно "стрельнет" сигарету. Это неприятно, но я его все равно люблю.

Друзьям, как известно, можно многое простить. Насколько важно для вас дружеское отношение?

Ну, как же... Я знаю, что есть очень много людей, которые меня любят. И меня расстраивает, что нет возможности уделить им достаточно внимания. Но все-таки появились такие друзья, кому я могу позвонить среди ночи и попросить о помощи, и они обязательно откликнутся.

Бытует мнение, что люди творческой профессии дольше прочих остаются молодыми. Вы согласны с этим утверждением?

Я не могу ответить однозначно. Когда я встречаюсь со своими одноклассниками или ровесниками, мне всегда кажется, что они более взрослые. Например, мой одноклассник – врач-психиатр. Ну, конечно же, он старше меня. Или мой друг – владелец автосалона, у него работает 100 человек. Или моя одноклассница, у которой трое детей. Безусловно, она старше меня.

Когда вы ставили спектакль "Как я съел собаку", вы предполагали, что это приведет к такому триумфу?

Наоборот. Я был уверен, что все закончилось, вообще собирался распрощаться с театром и думал уже, чем бы заняться, чтобы прокормить семью. И все время вспоминал одну и ту же ситуацию: 10 лет назад Кемерово, филфак университета, профессор говорит мне, что у меня и моего друга перспективные работы, мы должны их продолжить... И вот теперь мой друг живет в Сиэтле, читает лекции, прекрасно устроен, а я тут сижу. Два года назад меня это мучило ужасно. Очень важно, чтобы у человека не было в прошлом ситуации, вспоминая которую, он бы сокрушался, что сделал неправильный выбор.

За относительно короткий срок вы достигли ошеломляющего успеха на сцене. Как вы вообще относитесь к успешным людям?

Мне однажды правильно объяснили, что успешные люди – те, которые нужны. В таком городе, как Москва, вокруг любого успешного человека всегда будет достаточно людей, которые обеспечат ему ощущение успеха. Успех налагает на тебя определенную ответственность. До этого ты играл в маленьком зальчике и ни о чем таком не думал, а теперь сразу оказываешься под прицелом гораздо большего количества людей. Нужно понимать, что все изменилось: адресат твоего сообщения, значение, которое придают твоему слову. К тебе возникло доверие, тебя любят, ты нужен, а ты взял и каким-то неправильным поступком разрушил доверие не только к себе, но и к тому, что уже сделал. При этом нельзя частным образом высказывать свои мнения, потому что они могут не совпасть с мнением людей, которые любят то, что ты делаешь, хотя мое частное мнение никаким образом не совпадает с мнением моего персонажа.

Я вообще догадываюсь, что более успешного – не удачного, а именно успешного – спектакля, чем "Как я съел собаку", у меня уже никогда не будет. Снижение синусоиды успеха означает возвращение к базовым жизненным ценностям, к спокойному, но подлинному существованию.

Чему и где надо учиться, чтобы состояться, как вы?

Надо не обижаться. Это самая главная наука. Я делал спектакль "Как я съел собаку", где я рассказывал про службу на флоте, и говорил там нелицеприятные вещи. Я рассказывал универсальную историю взросления. Если бы я не повзрослел так, я повзрослел бы иначе. Но самое главное, там нет обиды на то, что было. Человеку через многое надо пройти, чтобы добыть драгоценный опыт. Мне казалось, что после закалки на флоте я уже все знаю, что это уже навсегда. И вдруг перестройка, все перевернулось, и тот мой опыт оказался никчемным. Опять все надо было начинать сначала. И так всю жизнь.

Вы не первый раз в Израиле. Отличается ли израильская публика от российской? Насколько конвертируемы ваши спектакли? Близки ли те темы, которые вы поднимаете в своих спектаклях, "русским" израильтянам?

В Израиле замечательная публика. В России, правда, в зале больше молодежи. А по поводу тем... Я очень сомневался в собственной конвертируемости до тех пор, пока не приехал в Финляндию. Играл там с переводчиком. Но вдруг произошло такое совпадение с их личным опытом, что они даже не смеялись, как у нас, а хватались за головы. Я этому очень обрадовался, хотя до сих пор не понимаю, как может произойти такое совпадение.

Был курьезный случай – как-то после спектакля на пресс-конференции остались человек десять русских и примерно пятьдесят немцев. Наши сказали примерно то же, что и вы, а немцы возмутились – да что вы говорите! Это о нас!

Именно на любого и рассчитан спектакль – вне зависимости от страны проживания, возраста, профессии. Я его играл в Лондоне, возил по всей Германии, были Швейцария, Франция, Польша, Финляндия, Швеция. И везде публика откликалась с пониманием.

Есть ли у вас друзья в Израиле, или вы приезжаете исключительно на гастроли?

Здесь живут мои друзья, одноклассники, а после моих гастролей круг друзей значительно расширился. Надеюсь, после этих гастролей круг станет еще шире...

Почему коренные израильтяне не ходят на ваши спектакли? Языковой барьер? Ведь вы играете свои спектакли во многих странах с синхронным переводом. Не хотите попробовать перевести на иврит?

Мои пьесы уже переведены на разные языки – английский, немецкий, французский, по-моему, даже на португальский... А иврит – думаю, в ближайшем будущем это станет возможным.

Нашли ошибку? Cообщить об ошибке можно, выделив ее и нажав Ctrl+Enter