Доктор исторических наук, профессор СПбГУ Кирилл Назаренко стал одним из лекторов 20-го фестиваля «Цифровая история», который прошел в Калининграде в последние выходные июня. Во время выступления он подверг историческому анализу фильм «Гардемарины 3», посвящённый Семилетней войне и Гросс-Егерсдорфскому сражению, проходившему на территории современной Калининградской области, а за день до публичной лекции посетил Балтийск. «Новый Калининград» поговорил с профессором СПбГУ о том, можно ли считать Канта русским трофеем, почему названию «Калининград» уже нет альтернативы, на что императрица Елизавета Петровна собиралась обменять завоёванную по итогам Семилетней войны Восточную Пруссию.
— Прочитал в вашем телеграм-канале, что вы съездили в наш Балтийск и что от поездки остались смешанные чувства. Я так понимаю, вы успели посетить музей Балтийского флота и крепость Пиллау. Что там не так?
— Я бы сказал, что в целом музей требует коренной реэкспозиции или просто ремонта элементарного. Плюс к этому там ряд этикеток неправильных. В плане экспозиции, конечно, надежды на её серьезное изменение практически никакой, поскольку все упирается в финансы.
Что касается крепости, то, может быть, мне досталась не лучшая экскурсия, но вообще Пиллау — это уникальная крепость на территории России, потому что почти все крепости XIX века, принадлежавшие Российской империи, остались в Польше и Белоруссии. Пиллау пережила несколько реконструкций в XIX веке. Там есть и этап 1860-х годов, когда строились новые кирпичные сооружения, и этап 1890-х годов, когда бетон сверху наливался. Это очень интересно, и всё это нужно показывать. Но местами там просто неправильная интерпретация. Например, там есть полости, заполненные песком между двумя кирпичными стенками, которые служили для того, чтобы сквозная трещина не проходила. А подаётся это как какие-то коридоры и тайные ходы, которые были откопаны кем-то. Если я правильно понял, по инициативе музея силами военнослужащих эти песчаные коридоры зачем-то раскапываются. Тут возникает вопрос, как будет вести себя постройка, если извлечь из неё песок. Плюс к этому, например, прозвучала фраза о том, что все строительные чертежи Пиллау находятся в Берлине и они якобы засекречены до сих пор. Это абсолютная ахинея.
Мне интересно, где в Германии находится архив прусского инженерного департамента. Это, скорее всего, не Берлин. Я просто не настолько владею темой немецких архивов. Скорее всего, он в ФРГ где-то в своё время оказался, а в советское время никто чертежи не запрашивал, так как это никому не нужно было. По идее, найти строительные чертежи, если они не сгорели в 1945 году, просто элементарная задача архивного поиска. Это не проблема совершенно. Проблемой это стало сейчас отчасти из-за сложных политических отношений, но в целом это решаемая задача. Мне кажется, что если заняться нормальной музеефикацией, то крепость будет прямо конфетка.
Но я услышал там и правильные вещи. Мне сказали, что там решили всю растительность срубить, потому что растительность — это враг фортификации, однозначно. Действительно, растительность нужно убирать. Это абсолютно справедливо. Мало того, что она мешает видеть фортификацию, так она ещё и разрушает её корнями.
Из интересных экспонатов в крепости есть подлинная петровская 24-фунтовая пушка олонецкого литья 1718 года. На это хорошо бы внимание обратить.
— Но экскурсоводы не обращают?
— Мимо неё проходят. Наша прошла, во всяком случае, абсолютно равнодушно. Есть над чем там работать.
Я понимаю, что есть материальные проблемы. Естественно, никуда от них не денешься. Проблема внешнего вида у Балтийска есть, потому что у Министерства обороны нет денег на ремонт. У нас на Дворцовой площади в Петербурге между приведёнными в порядок Зимним дворцом и главным штабом стоит штаб гвардейских войск абсолютно облупленный. И это главная площадь города. Да, сейчас, очевидно, есть другие проблемы, кроме как покрасить какие-то здания.
— Однако до многих зданий Минобороны, как неоднократно сообщала наша Служба госохраны, и в мирное время руки особо не доходили.
— Ну, в общем, да. В целом из-за этого и смешанность чувств. А так всё очень красиво, исторично и интересно. Константин Петунин (директор Музея янтаря — прим. «Нового Калининграда»), отвечая на вопросы, затрагивал проблему спасения памятников фортификации в Калининградской области. Она очень тяжёлая. Но это общемировая проблема. Если мы, например, посмотрим на состояние фортов вокруг Портсмута в Англии, то увидим, что все они тоже в ужасном состоянии. Там есть уникальные сооружения, которые гибнут, и денег на их содержание тоже не выделяется.
— Получается, и это не чисто русская беда.
— Абсолютно. Не только наша. Я во Франции видел заброшенные форты. Но у нас климат ещё такой. Переходы через ноль разрушают сильнее, чем когда их нет. В той же Италии всё это сохраннее просто потому, что переходов через ноль не происходит.
— Вы в Калининградской области в который раз?
— Я тут уже раз пятый, наверное.
— На фортах тоже успели побывать?
— Был, конечно. Я, кстати, участвовал в команде, которая делала Гусевский краеведческий музей — новую экспозицию, посвящённую Гумбинненскому сражению. Это было в 2015 году. Неплохо так получилось. Моё участие было относительно скромным, но тем не менее. Где-то я у вас не был, конечно. В замках орденских, например, так и не побывал.
— А на месте Гросс-Егерсдорфского сражения, о котором вы рассказывали в своей лекции, не были?
— Нет, не был. Зато был на месте сражения при Прейсиш-Эйлау. Вернее, у обелиска в его честь.
— По поводу Елизаветы Петровны... В том же Балтийске стоит памятник ей.
— Очень неинтересный. Я бы сказал, что если делать памятник Елизавете Петровне, то нужно было взять её портрет работы Гроота (русский художник немецкого происхождения Георг Христоф Гроот (1716-1749) — прим. «Нового Калининграда»), где она в фельдмаршальском мундире на коне с арапчонком. Есть вариант этого портрета, где она в форме полковника гвардии. Но она там менее помпезная. Я бы взял все-таки фельдмаршальский мундир. И нужен обязательно арапчонок, потому что это было бы барокко.
А так, когда смотришь на силуэт существующего памятника, — как будто это Чапаев. Это вообще проблема современной скульптуры. Современная скульптура очень неинтересная, как правило. И проблема в том, что культуры заказчика не хватает. Потому что заказчик хочет фигурки какие-то. И своим отсутствием художественного развития заказчик очень сильно тормозит порывы скульпторов, которые иногда могли бы быть интересными.
— Может быть, успели какие-то калининградские скульптурные памятники посмотреть? Могли бы вы выделить что-то выдающееся?
— Видел немного, к сожалению. Стелу видел на площади Победы. По-моему, в центре у вас такая женская фигура с гербом Калининградской области, не помню название...
— Мать-Россия. Её поставили на месте памятника Сталину.
— А, Мать-Россия. Ну, видите, я бы не сказал, что всё это какие-то очень интересные памятники... Как и в целом современная скульптура.
Я вот консультировал с точки зрения мундира создателей памятника Ушакову, который в прошлом году поставили у Центрального военно-морского музея в Петербурге. Но в чём ограничение реальное? Там скульптор хотел сделать турецкие знамена, которые попирает Ушаков. Но они с полумесяцами должны были быть.Правда, заказчики сказали: «Нет, давайте мы не будем полумесяц попирать, чтобы никто у нас тут ничего не сказал». Поэтому там пришлось сделать как бы французские знамена с орлами, которых не было на самом деле в 1799 году. Они были у Наполеона в 1804 году.
— Не покоробило это вас как историка?
— Понимаете, я просто вырос и пережил какие-то такие моменты психования молодого историка. Я привык к тому, что это никому особенно не нужно, поэтому реагировал более-менее спокойно. Дело не в идеологии даже. Дело в общем низком уровне культуры, потому что на сегодня я бы, если мою личную точку зрения излагать, отказывался от фигуративной скульптуры, потому что она себя исчерпала. А когда стоит просто фигура, для неё не нужно много таланта.
Тот же Ржевский мемориал меня в положительную сторону поразил. На мой взгляд, Ржевский мемориал — это редчайший случай хорошей современной скульптуры.
Отчасти она тоже фигуративная, потому что фигура заканчивается вот этими журавлями. Я читал массу отзывов, извините, дурацких: «А что это он в лохмотьях каких-то?» Но это же образ. Он ещё по-разному смотрится при дневном освещении и при подсветке. При подсветке он как мёртвый, возносящийся в небо, а при дневном освещении он более материален. И это тоже прекрасно обыграно, потому что это образ павшего воина.
А если мы посмотрим на новые памятники, посвященные, к примеру, событиям в Афганистане... Там три фигуры с автоматами, и ещё обязательно бронзовый бронетранспортер требуют впихнуть. «А вот шоб он был!» Это не искусство.
Или вот у нас в Петербурге поставили у Витебского вокзала памятник, посвящённый Первой мировой. Получился косплей кинохроники 1945-го года «Возвращение на Белорусский вокзал». Там дверь теплушки, в которой сидят солдаты и офицер стоит, притом что офицеры и солдаты в одной теплушке в Первую мировую войну точно не ездили. На мой взгляд, памятник неинтересный. Но это моё мнение, и я его никому не навязываю. При этом высказать его я могу.
— Давайте вернёмся к Елизавете Петровне и Семилетней войне. С этой историей связана тема присягнувшего Российской Империи Иммануила Канта. Накануне 300-летия философа этот эпизод обсуждался под разными углами. Вице-адмирал Игорь Мухаметшин и вовсе заявлял, что Кант «унижался и на коленях ползал, чтобы ему дали кафедру».
— Унижался — не унижался, но Кант действительно хотел стать доцентом, а ему русский комендант не дал. И тут Россия выступила как мачеха. Но я бы тут подчеркнул вот какую вещь: не надо делать из этого парадокс какой-то. У нас есть Росси, Растрелли, Тома де Томон и бесконечное количество иностранных по происхождению архитекторов, скульпторов, полководцев, которые на самом деле стали русскими, потому что именно в России они смогли развернуть свою деятельность. Если бы Кант прожил остаток жизни в России, мы бы спокойно называли его русским философом. Но другое дело, что он немного в России пожил, и пока он был русским подданным, он не написал своих ключевых произведений. Но не надо этого стесняться. Русский — это прилагательное, то есть Россия способна переварить кого угодно.
— А как вы относитесь к определению, что Кант — русский трофей?
— Может быть, почему нет? Он же в конце концов был завоёван вместе с Восточной Пруссией.
— В конце лекции, отвечая на последний вопрос, вы сказали что Елизавета Петровна всё равно отдала бы Кёнигсберг. Можете пояснить, почему?
— Потому что существуют документы, из которых следует что Елизавета собиралась обменять Восточную Пруссию на Курляндию, которая территориально была ближе к России и на которую Россия давно претендовала. Бирон был избран герцогом Курляндским и оставался им даже в ссылке. То есть он был как бы заложником за эту верность Курляндии. Нужно было посулить что-то Речи Посполитой за отказ от сюзеренных прав на Курляндию. И в этом смысле обмен выглядел абсолютно разумно, потому что Польша продолжала претендовать на то, что Пруссия — вассал Польши.
Исторически она была вассалом, а потом она уже не стала им, тем не менее, поляки бы не отказались. Но, опять же, я думал, что при разделах Польши, а разделы Польши были неизбежны, Восточная Пруссия вернулась бы в состав Пруссии. Скажем так, через 15 лет.
— Несколько лет назад в Калининграде были найдены эскизы барельефов на патриотическую тематику, которыми собирались украсить подпорную стенку Дома Советов. Один из них был посвящён Гросс-Егерсдорфскому сражению. Выходит, что даже советские власти выделяли его как одно из ключевых на этой земле. Что можно сказать о его историческом значении?
— Ключевыми сражениями Семилетней войны на территории Восточной Пруссии были Гросс-Егерсдорф и Цорндорф.
— Только Цорндорф — это сегодня польская территория (Сарбиново — деревня в Западно-Поморском воеводстве Польши — прим. «Нового Калининграда»).
— Да, Гросс-Егерсдорф — единственное генеральное сражение Семилетней войны, в котором участвовали русские войска и которое находится на территории России. И в этом смысле абсолютно логично его подчеркнуть.
— Тем не менее о нём объективно намного меньше знают и говорят, чем о сражениях Отечественной войны 1812 года и войн XX века, так ведь?
— Оно сыграло в Семилетней войне очень маленькую роль. То есть результаты этого сражения были полностью нивелированы высшим командованием Русской армии. Хотя с точки зрения опыта оно кое-что привнесло. Был важный результат у Семилетней войны: Русская армия доказала и самой себе, и Европе, что она сильная. До этого были сомнения. А после Кунерсдорфа уже было понятно, что Русская армия — это реальная сила, а это приводило к политическим результатам. Это заставляло считаться с Россией гораздо больше, чем это было раньше, считаться с угрозами России, которые она изрекала. В результате, я напомню, Россия была посредницей между Пруссией, Баварией и Австрией во время войны за Баварское наследство в 80-х годах XVIII века. Другое название — «Картофельная война». Это война без единого сражения, которая была прекращена благодаря посредничеству России. А чтобы Россия выступала посредницей с решающим голосом между Пруссией, Австрией и Баварией... Это прямо европейская политика высокого уровня. И без Семилетней войны никто бы и слушать Россию не стал.
— Не могу не задать постоянно обсуждаемый калининградцами вопрос о названии нашего города. Как вы, как историк, относитесь к тому, что Калининград был назван в честь Михаила Калинина? Известно, что были варианты. Например, Кёнигсберг собирались назвать Балтийском, но из-за смерти Калинина всё перешахматили и Балтийском назвали Пиллау. Стоило ли называть именно вот так?
— Я немножко широко отвечу на этот вопрос. Дело в том, что я довольно много исходил Карельский перешеек и много о нём знаю. Карельский перешеек тоже подвергся тотальному переименованию в 1947 году одновременно с Калининградской областью. На мой взгляд, это было не совсем правильно сделано.
Мне кажется, что с точки зрения нормальной топонимики нужно было либо перевести немецкие/финские названия на русский язык, и они стали бы осмысленными. Они были бы органичными, потому что, извините, озеро Круглое действительно круглое, а не Комсомольское или Пионерское.
Либо можно было пойти по другому пути, по пути приспособления немецких или финских названий под нужды русского языка. В петербургской топонимике есть речка Карповка, которая была Korpi-joki либо Korppi-joki. Это тоже нормальный вариант. Вот у вас я никак не могу выучить, что Зеленоградск — это Зеленоградск. А то, что он Кранц, помню. Ну, назвали бы его Кранец. Опять же, кранец — это элемент морского снабжения. Это мягкая подушка, которая защищает борт судна при швартовке. А город приморский. Было бы в тему. Тральщик же можно назвать «Запал». Ну, был бы город Кранец. Было бы яркое специфическое название. И герб не нужно было придумывать, а просто кранец поместить на герб города — и было бы лицо. А вот Зеленоградсков у нас, Зеленоградов, Зеленогорсков достаточно.
Что касается самого Калининграда, это, конечно, политический вопрос, и назвать его Королевец было бы неправильно по двум причинам: потому что, во-первых, Советский Союз не монархия, а, с другой стороны, это по-польски звучит, и мы бы поддержали тогда польские претензии на Калининград.
Переделать Кёнигсберг во что-то тоже, мне кажется, не представлялось возможным. Поэтому Балтийск было бы логично назвать, ну или Калининград, в конце концов.
— Или Прибалтийск...
— Прибалтийск... это бы отсылало к Прибалтике как совокупности Эстонии, Латвии и Литвы.
— Но мы же является Прибалтикой чисто географически.
— Ну, почему бы и нет, да. Можно было бы Советском назвать, но Советсков было очень много, и тут было бы не очень хорошо. Поэтому я не вижу альтернативы названию Калининград. То, что он не был переименован в постсоветское время — это как раз признак того, что альтернативы не видит никто. И возвращение, скажем, восточно-прусской топонимики в Калининградскую область, о чем в 90-е годы была речь, насколько я понимаю, было бы крайне неправильно, потому что это поддержало бы претензии Германии на Калининградскую область, чего делать не надо.
При этом я ни в коем случае не сторонник сноса исторических зданий. На мой взгляд, было бы гораздо умнее сохранить замок. Он был повреждён, понятное дело, но была кампания в середине 60-х годов по сносу вполне исправных церквей в городах и посёлках Калининградской области. Зачем это было делать, непонятно. Не нужно было это делать. Видите, не хватило немножко масштабности мышления.
А сейчас мы превратили эти немецкие постройки в туристическую достопримечательность, и они переварены вполне калининградской культурной средой. Но в 60-е годы, видимо, боялись, что мы не сможем переварить эту немецкую подоснову и что поэтому её нужно уничтожить. Видимо, думали, что иначе у нас будет тут какая-то внутренняя Германия. Это было как раз при Хрущеве, а при Сталине-то эти здания стояли вполне. При Брежневе эта кампания продолжилась. На мой взгляд, это было неправильно. Но сейчас обратно всё это восстанавливать тоже как-то не очень. Вот сейчас, если бы восстановили Королевский замок в Калининграде, я не знаю, насколько это было бы хорошо, учитывая, что это отсылка к ненашему прошлому. Я бы ни в коем случае не хотел, чтобы кому-то показалось, что это простой вопрос и я знаю на него какой-то простой ответ.
Текст: Иван Марков, фото: Юлия Власова, Виталий Невар / «Новый Калининград», «Цифровая история»
Нашли ошибку? Cообщить об ошибке можно, выделив ее и нажав
Ctrl+Enter
© 2003-2025