«И дутой чернушенькой объятно хлюпнут по маргазам»

«Ну, в общем, это такое будущее, там они летают по другим планетам и всё меняют…» — примерно так после завершения трёхчасовой ленты одна девушка пыталась объяснить происходившее на экране другой. Вставшей с кресла со словами: «А что это вообще было?». Человеку, не знакомому с повестью Стругацких, которую в середине шестидесятых, почти сразу после первого издания, решил экранизировать Алексей Герман, краткая вводная на фоне первых кадров и в самом деле скажет немного. Некая планета, отставшая от Земли в развитии «лет на восемьсот», государство Арканар, где просвещённые гости из будущего увидели вроде бы наклёвывающееся Возрождение. И где ростки этого Возрождения были втоптаны обратно во тьму и грязь Средневековья вонючим сапогом тупого и иррационального зла.

Грязь и зло сконцентрированы в каждой секунде экранного времени так сильно, что кажется, будто режиссёр вложил в него всю свою ненависть к роду человеческому. В одном из недавних интервью вдова Алексея Германа Светлана Кармалита (завершавшая вместе с сыном режиссёра монтаж и озвучивание «Трудно быть богом») рассказывала журналу «Афиша» о том, что тогда, в 1960-е годы, дядя Германа предлагал тому миллион долларов для съемок в Америке любого фильма. С одним условием: в картине не должно быть зла. «Ну мы, конечно, не поехали», — сказала Кармалита.

В «Трудно быть богом» зло показано предельно натуралистично, во всей своей чёрно-белой красе, с вонью и хлюпаньем, зло вскрыто и препарировано, а после внутренности его разбросаны по окрестностям, и по ним вновь топчется уже новое зло. Десятки, если не сотни статей, написанных до массовой (насколько это слово употребимо — в большинстве регионов страны, как и в Калининграде, фильм вышел на одном-единственном экране) премьеры, детально рассказывают о том, какие невероятные усилия Герман прикладывал для конструирования каждого кадра, заставляя актёров и технический персонал репетировать одну и ту же сцену десятки раз ради одного-единственного дубля. Но эти истории не передают и части того впечатления, которое оставляет созданная режиссёром реальность.

При этом в ней не происходит почти ничего. Картина Германа — скорее попытка дать зрителю возможность увидеть и ощутить чуть ли не кончиками пальцев мир, в который сложились его личные переживания, литературная основа и осмысление прочитанного, перечитанного и десятки раз переписанного. Сами Стругацкие говорили о том, что изначально планировавшаяся как сугубо приключенческий роман книга перестала быть таковой буквально в одночасье. Точкой невозврата стал разгром выставки «Новой реальности» в Манеже в 1962 году, где генсек Хрущёв, захлёбываясь слюной, орал матом на авангардистов и исступлённо требовал: «Запретить! Все запретить! Прекратить это безобразие!». Потому что художники, обученные на народные деньги, рисуют то, что народ понять не в силах. В этом смысле Герман довёл мотив Стругацких о страдании человека разумного, сталкивающегося с тупым, абсурдным, непонятным тёмным злом, до наивысшей точки. Которое и есть фашизм, не приемлющий и пытающийся уничтожить всё, что ему непонятно, будь то авангард, иная вера, гомосексуализм или единственный том книгочея Будаха.

Но беда непонятого и оттого страдающего якобы высшего существа в окружении чавкающих, рыгающих и блюющих простолюдинов — сюжет не то чтобы новый. И тратить три часа довольно позднего (а показ в «Синема-парке» завершается около часа ночи) времени на то, чтобы проникнуться сочувствием к некстати решившему поменять миссию наблюдателя на ярмо прогрессора дону Румате, не стоит. Смотреть этот фильм, о котором задолго до премьеры было известно всё и даже больше, стоит, поставив галочки напротив одного или нескольких «если». Если кинематограф для вас — это нечто большее, чем переложенная в мизансцены и диалоги литература. Если вы уважаете кино настолько, что считаете возможным отдать дань памяти человеку, который смог не просто представить себе иную реальность до мельчайших деталей, до миллиметра, но и показать нам. Если вы хотите запомнить на всю жизнь визуальные образы, доведённые до болезненного, терминального совершенства. Если вы из тех, кто готов часами всматриваться в полотна Босха и Брейгеля, да так внимательно, что тысячи деталей сливаются в одну живую, одновременно манящую и пугающую реальность. Если вы в состоянии пересилить первые, подкатывающие к горлу, приступы отвращения в бесплодной попытке понять: а есть ли у этого зла дно?

Наконец, «Трудно быть богом» нужно смотреть, чтобы увидеть и почувствовать уникальные, бесконечно длинные планы, придуманные Германом и исполненные операторами Юрием Клименко и Владимиром Ильиным. Который, как и Герман, не дожил до премьеры. Планы, в которых камера — это не средство показать героя со всех сторон, но окно в другую вселенную. Где Румата-Ярмольник уезжает из кадра куда-то прочь на санях под звуки безумного саксофона, но тут же в тот же кадр входят двое случайных прохожих, их сменяют какие-то неизвестные всадники, а за ними, возможно, появится кто-то ещё… И ты буквально молишься, чтобы этот метр не кончался, а ты мог и дальше подглядывать через щёлку за чарующе омерзительным миром. Миром, обитатели которого, и это важно, знают о том, что за ними подглядывают. Миром, в котором трудно и даже невозможно просто быть. Неважно — богом или человеком.