Средневековый замок Тапиау стал тюрьмой ещё при немцах. В конце XIX века здесь содержали мелких преступников, в ХХ — противников гитлеровского режима. Советские власти не стали принципиально менять функционал, развернув в Тапиау изолятор для нацистских преступников, а позже — исправительную колонию. Тюрьма существовала здесь вплоть до прошлого года, пока региональные власти не занялись превращением тевтонского замка в туристический объект. «Новый Калининград» прогулялся по бывшей колонии №7 с экс-политическим заключённым Денисом Осначем, который отбывал здесь срок в нулевые, и записал его историю.
«Дело декабристов»
14 декабря 2004 года около 40 молодых людей вошли в общественную приёмную Администрации президента в Москве и забаррикадировали дверь одного из кабинетов обнаруженным там сейфом. В окне они вывесили флаги Национал-большевистской партии (в 2007 году признана экстремистской организацией и запрещена на территории РФ) и антипутинский транспарант. На тротуар «лимоновцы» выбрасывали листовки со списком претензий к президенту, требуя личной встречи с ним, заместителем руководителя администрации Владиславом Сурковым или советником по экономическим вопросам Андреем Илларионовым.
Один из активистов — лидер калининградских нацболов Денис Оснач — находился на связи с журналистами и рассказывал о происходящем в прямом эфире «Эха Москвы». Силовики, по его словам, кричали через дверь, что будут травить «лимоновцев» газом. Примерно через 40 минут они выломали дверь кабинета. Внутри несколько десятков молодых людей сидели, сцепившись за локти, и пели «Врагу не сдаётся наш гордый „Варяг“». На долю секунды омоновцы опешили. Сопротивляться задержанию нацболы не стали, считая всё происходящее мирной акцией. Вскоре им предъявили обвинения в попытке насильственного захвата власти — по этой статье можно получить до 20 лет лишения свободы. В поддержку «лимоновцев» выступили многие правозащитники. Журналистка Анна Политковская писала, что содеянное никак не соответствует грозящему наказанию. В итоге статью заменили на участие в массовых беспорядках. Большинство обвиняемых по «делу декабристов» получили условные сроки, восемь человек — реальные от двух до 3,5 лет общего режима. Дениса Оснача осудили на 3,5 года.
«На уроках истории в школе нам рассказывали, какая у нас классная богатая держава, а потом мы выходили на улицы и видели облезлые здания, нищих людей, разбитые дороги, роющихся в помойках пенсионеров. Мы с батей собирали металлолом, с пацанами сдавали бутылки. Это были 90-е, Россия будто превратилась в банановую республику, которая продаёт ресурсы, а сама ничего не производит. Всё это возмущало. Почему такая богатая страна находится в таком состоянии? Значит, власть неправильная, значит, нужно протестовать, — вспоминает Денис Оснач о своём увлечении политикой. — Я начитался Ленина и Маркса, всё думал где-то приложить силы. Стал приезжать по выходным к памятнику Ленина на площади Победы. Там стояли коммунисты — несколько старичков с анпиловскими газетами. Я быстро понял, что нам не по пути. Рядом маршировали «эрэнешники» (ультраправое националистическое движение «Русское национальное единство»*, его отделения признаны экстремистскими и запрещены на территории РФ — прим. «Нового Калининграда») со стилизованной свастикой. Мне это тоже не подходило — у меня оба деда воевали, это неприемлемая для меня история. Про нацболов я узнал, когда смотрел видео с концерта «Гражданской обороны». Меня поначалу тоже возмутил их флаг: почему советские символы перемешаны с символикой а-ля НСДАП? Уже когда я поступил на исторический факультет [Калининградского государственного университета], узнал больше. В коридорах лежали россыпи газеты «Лимонка», которую выпускал лидер партии Эдуард Лимонов. С ней даже преподы под мышкой ходили. На одной странице там мог быть текст о Че Геваре, на другой — о Мартине Лютере Кинге, на третьей — о том, как на днях разрисовали посольство США лозунгами «Янки гоу хоум», а на четвертой — репортаж с концерта всё той же «Гражданской обороны». Мне откликнулась позиция нацболов: во внешней политике мы ориентируемся на национальные интересы — всё для нас, всё в Россию, а внутри страны мы — большевики и строим социализм. Это очень утопические мысли, но тут как в лозунге бунтарей «Красного мая» во Франции: «Будьте реалистами, требуйте невозможного». Ты ставишь сверхзавышенную цель, которой, возможно, и не достигнешь, но ты обязательно что-то сделаешь на пути к ней.
В 2000-е российские нацболы захватывали башню собора Святого Петра в Риге, выступая против судебного преследования ветеранов Великой Отечественной войны и призывая республику отказаться от планов вступления в НАТО. Устраивали митинг у резиденции посла США в России — так «лимоновцы» протестовали против агрессивной внешней политики страны. Генсека НАТО Джорджа Робертсона забрасывали помидорами, главу ЦИК Александра Вишнякова обливали майонезом, в премьер-министра Михаила Касьянова кидали яйца, захватывали приёмную Министерства здравоохранения с лозунгами против монетизации льгот.
«Казалось, если реакция слабая, надо повышать ставки. Делать мощнее, круче, ярче, чтобы нас услышали. Акция в Администрации президента стала логическим продолжением предыдущих, — считает Денис Оснач. — Мы понимали, чем закончится эта история, но была надежда, что всё признают хулиганством. В целом мы были готовы к любому исходу. В нашей организации не считалось чем-то зазорным посидеть. Мы общались с теми, кто уже отсидел, делились друг с другом информацией: как заходить в камеру, как общаться, что можно делать, что нельзя. К 2004 году многие наши прошли через тюрьмы, было у кого узнать. Уже во время заключения я видел людей, которые ничего не знали о жизни в тюрьме, вот им было сложно, они постоянно попадали в неприятные истории. Тюрьма — это такое государство в государстве со своими законами. Например, если ты моешь кружку в раковине и она случайно падает в стоящий рядом унитаз, а потом продолжаешь пользоваться ей, то всё — „форшмак“. „Ровные“ пацаны больше не захотят находиться с тобой, тебя могут „выломить“ из „хаты“. Ты должен собрать свои пожитки, позвать „продольного“ и попроситься в другую „хату“. Правда, там сразу заинтересуются, почему ты „выломался“, попытаются пробить. И если тебя не примет ни одна „хата“, то ты окажешься в „петушатнике“. А это самое днище, с него не поднимаются. Ты можешь потом поехать в лагерь в совсем другом городе, на другом конце страны, и всё равно там будут знать, что ты — „петух“».
«Бигмак» для заключённых
Судебные разбирательства по «делу декабристов» длились около полутора лет. Всё это время лидер калининградских нацболов провёл в московских СИЗО «Матросская тишина» и «Красная пресня». По словам Дениса Оснача, режим там был «вольготный». Благодаря налаженным коррупционным схемам заключённые могли раздобыть практически всё: от бургера из «Макдональдса» и мобильного телефона до алкоголя и наркотиков. После вынесения приговора Оснача этапировали в исправительную колонию № 7 в Гвардейске.
Апрель 2006 года. Очередной автозак въезжает на территорию бывшего замка Тапиау. Ворота позади него закрываются. Из машины выходят девять коротко стриженных осуждённых с баулами. Денис Оснач — среди них. «Я помню эту сцену покадрово, как в кино, — рассказывает он. — Перед нами стояли сотрудники администрации и где-то 20 зэков в чёрных робах с красными повязками „СДП“ — секция дисциплины и порядка. Это зэки, которые сотрудничают с администрацией и щемят своих же. У них чёрная униформа, чёрные „фески“ и вольные ботинки: „Ну что [***], приехали тут нам режим шатать, сейчас мы вас всех будем ушатывать!“. И ты думаешь: „[****], вот это Третий рейх“. Тебя начинают чмырить и щемить, по сути, такие же зэки. И ты понимаешь, что придётся в этих условиях как-то существовать».
Дальше — то, что на тюремном жаргоне называется «шмоном». Заключённые прощаются с «вольной» одеждой и надевают робу. Администрация просматривает их вещи и выкидывает всё, что покажется подозрительным. У Дениса Оснача была с собой нацбольская футболка, в которой он захватывал кабинет в Администрации президента. Он пронёс её через все СИЗО. Тюремщик хотел отобрать её, но получив блок сигарет, сунул на дно сумки.
После обыска новоприбывших направляют в «карантин» — помещение, где они находятся до распределения в отряды и мало контактируют с другими заключёнными. «Входит сотрудник колонии, знакомится с нами, рассказывает правила внутреннего распорядка и говорит: „Иванов, Петров, Сидоров назначаются на уборку“. Приносят ведро, тряпку, и ты должен начать убирать. Если ты произвёл даже минимальные действия, то для сотрудников это показатель, что ты будешь лояльным, но не стоит спешить. Если сразу начнёшь договариваться, ничего не получится. Это проверка — так устроена система. Те, кто сразу брался за тряпку, автоматически не оказывались в „петухах“, но и отношение к ним было соответствующее. Важно было отстоять себя. Когда мы ехали сюда в автозаке, люди говорили: „Да мы будем страдать, вены вскрывать, сопротивляться, топить за „чёрный ход““. В итоге назначают троих на уборку. Один сразу берёт тряпку, двое убираются после того, как получили люлей от сотрудников», — вспоминает бывший политзаключённый.
«Всех крылами крестит православный царь»
Сразу ударить человека могли далеко не все надзиратели — надо было найти условную причину. Для этого заключённых заставляли «стоять на звёздочке»: руки вытянуты вверх и прижаты к стене, ладони вывернуты наружу, ноги широко расставлены. Вроде ничего сложного, но спустя время тело начинает трястись от напряжения, а тюремщики требуют расставить ноги всё шире, голову поднять всё выше. Если заключённый срывался, тут же получал несколько ударов. "«Что там у тебя за статья? 166-я? Так ты мог мою машину угнать! На, получай», — и сотрудник бьёт заключенного по ногам, — пересказывает события Оснач. — Или, например, 228-я — наркотики: «Ты мог моему ребёнку наркоту продать! На!». Я называл свою — 212-я, и сотрудники терялись. Она была довольно экзотической для Гвардейска: «Это что? А, массовые беспорядки, нацист, получай! Ты получаешь люлей, лежишь в позе эмбриона, потом тебе говорят: „Будешь убираться?“. Нет — в изолятор, пока не станешь более лояльным».
Штрафной изолятор — маленькое тёмное помещение, где заключённый находится в одиночестве. Кровать — «шконарь» — приковывается замком к стене. Прилечь на пол среди дня надзиратели не позволяют. Постоянно играет музыка, одна и та же кассета, круг за кругом. В случае Дениса Оснача это была певица Жанна Бичевская: «Проплывают в небе в царском оперенье / Средь несметных чёрных и галдящих стай / И благословляя русское спасенье / Всех крылами крестит православный царь».
В изоляторе людей продолжали проверять на прочность: отсидел несколько суток, согласился убираться — переезжаешь в отряд, не согласился — возвращаешься в ШИЗО. «Помню, в изоляторе было слышно, как отмечали 9 Мая, салют. Ты сидишь и трясёшься от холода. Окна выходят на реку, но к ним приварены металлические листы, и возможности полюбоваться видом с чашечкой кофе у тебя, понятное дело, нет, но на железных листах — небольшие отверстия, и если сподобиться, можно немножко увидеть волю, людей», — вспоминает Оснач.
Спустя несколько месяцев кочевания между изолятором и «карантином» он решил «замостыриться» — нанести себе увечья, чтобы получить легальное освобождение от работ. «Если зэк хочет лечь в больницу, он может проколоть себе спицей лёгкое. Рентген покажет, что у него есть какое-то образование, и его положат в больничку с подозрением на туберкулёз, — поясняет Денис Оснач. — В один из разов, когда меня били, попали по рукам, были ссадины. Я взял кусок асфальта, ещё сильнее разодрал себе костяшки, поплевал, втёр грязь. Потом оторвал кусок пакета, замотал им и бинтами руку. Сотрудникам объяснил, что поранен, попросился в больничку. Туда сразу не отводят, в больничку я попал через день-два. Мне всё это разматывают, рука уже гноится, выглядит не очень. Дают справку, освобождающую от уборки, и лечебную мазь. А я снова фигачу руку землёй и тусуюсь с этой справкой в „карантине“, не убираясь. Привозят новых людей, они убираются, а я своего рода „дед“, если брать армейские понятия».
Rammstein для «чёрнорубашечников»
Вскоре Оснач сумел договориться с другим заключённым, чтобы тот одолжил ему телефон. Экс-нацбол позвонил своим соратникам и рассказал о насилии в тюрьме, попросил помощи. По его словам, они связались с депутатами и журналистами, которые стали расследовать ситуацию и обращаться в силовые структуры. В колонию приехал прокурор по надзору за соблюдением законов в исправительных учреждениях.
«Начальник тюрьмы понял, что у меня есть связи, которые могут повлиять на него, и решил пойти навстречу, выслушать меня, — считает бывший политзаключённый. — Мне кажется, ему было интересно со мной общаться — про меня писали в газетах, показывали по телику, а его основной контингент — воришки, грабители, наркоманы. Как поступать с ними, он знал, как со мной — нет. Поэтому на меня первым делом обрушилась вся эта система давления. Нужно было понять, что я из себя представляю. Он часто говорил: „Я — государев человек, а ты пошел против государства, значит, и против меня“. Ему было интересно, почему я это сделал, почему на это пошёл. Громко сказано, но всё это немного отдавало булгаковскими разговорами Понтия Пилата и Иисуса. У меня была статья за массовые беспорядки, и он беспокоился, что я буду подбивать заключённых на бунт, а бунт в тюрьме — страшное дело. Мне это было не надо, мне этот контингент абсолютно не интересен. Я объяснял, что меня на воле ждут родственники, товарищи, девушка. Мне, наоборот, нужно соскочить как можно быстрее».
Так Дениса Оснача отправили жить и работать в «нарядку». Это довольно привилегированный отдел, занимающийся ведением документации: от оформления личных карточек заключённых до приёма заявлений на свидания и получение вещей. «Мы собирали все эти бумажки от зэков, утром к нам приходил начальник и подписывал их. Если у него было хорошее настроение и нам удавалось его заболтать, то подписывал он легко. Поэтому зэкам было выгодно иметь с нами хорошие отношения. Это, пожалуй, самая интеллектуальная работа, которую можно позволить себе в тюрьме», — говорит Денис Оснач.
Другие заключённые красили дорожные знаки, делали мебель, вытачивали янтарные шахматы, нарды и чётки. За свою работу они получали значительно меньше, чем люди на воле. Зарплату тратили в местном магазине на сигареты, печенье, чай, кофе, конфеты, ручки и конверты. Ещё можно было купить так называемую «диету» и отправлять за ней в столовую «шнырей». «Диета — это улучшенный рацион, в котором есть варёная грудка, окорочка, яйца, масло — нормальное питание. Я купил эту диету, и, будучи здоровяком, получал её якобы за недовес, — объясняет Оснач. — Родственники тоже могли передавать еду, но обычно только „запарики“, а у нас в „нарядке“ было всё для того, чтобы самостоятельно готовить. Даже телик свой был. Ещё мы отвечали за вывод музыки на колонку. Помню, на улице висела S-90. Я любил поставить Rammstein, заварить себе кофе в красную кружку Nescafe, накинуть на плечи свою нацбольскую футболку и выйти в тапочках и шортах на вот это подобие балкона. Лысый, моднейший, с дымящейся кружкой. Играет Links, а на плацу строится орда „чёрнорубашечников“».
«Великолепная семёрка»
Связь с родственниками в Тапиау держали через письма, но была возможность и позвонить. Мобильные телефоны и зарядки прятали в местной церкви. «Нычку» оборудовали в стене за одной из икон. В двух шагах от церкви находился клуб. По словам Дениса Оснача, он и сейчас выглядит примерно так, как в 2006-м.
«Помню, здесь музицировали два взрослых мужика, давали концерты. Они играли что-то а-ля „Самоцветы“, — рассказывает Оснач. — Я тоже хотел заниматься музыкой и предложил что-то сделать вместе. Мы подтянули ещё людей, стали репетировать, играть каверы Цоя, „Би 2“, „Ленинграда“. Я придумал группе название — „Великолепная семёрка“ (исправительную колонию № 7 в замке Тапиау часто называют „семёркой“ — прим. „Нового Калининграда“). Потом я сделал ещё один проект и назвал его „Полоний 210“ (вещество, которым отравили бывшего подполковника ФСБ России Александра Литвиненко — прим. „Нового Калининграда“). Это был проект, где я читал рэп. Мы выступали 23 февраля, и я читал текст „Ленинграда“: „Здесь за решёткой начальник — полковник, моя свобода — это радиоприёмник“. А парни пели „Я свободен!“. Такой вот сюр. До меня все концерты давали в робах, зэки ходили с бирками. Я пошёл к начальнику, говорю: „Это не нормально, мы — артисты. Зэки приходят на праздник, они хотят развеяться, услышать знакомые песни. Мы должны выглядеть иначе, быть в вольной одежде“. Он долго ломался, но в итоге разрешил, чтобы родственники передали нам для выступлений джинсы и кроссовки».
Спустя полгода жизни в колонии у Оснача случился конфликт с начальником. «Я так понял, что ему пришла какая-то указивка, что меня нельзя отпускать по УДО. На тот момент я активно собирал характеристики из университета, от депутатов, предоставлял их в колонию, — поясняет он. — Вдруг начальник мне говорит, что выпускать меня на волю раньше положенного никто не будет: „Сиди в таком вольготном режиме до конца срока“. Это нарушало наши договорённости, и я перевёлся из „нарядки“ в пятый отряд». Оснач стал заведовать «телевизионкой» — комнатой, где заключённые могли посмотреть телевизор вечером после работы. Время от времени они натыкались на репортажи о пикетах в поддержку политических заключённых. Активисты на экране выкрикивали: «Свободу Денису Осначу!».
Каждый отряд должен был издавать свою стенгазету. В пятом ответственным за неё был Денис Оснач. Центральное место на ватмане обычно занимала срисованная с обложки журнала Maxim девушка. Оттуда же он переписывал заметки и шутки. Начальница отдела по культуре недовольно прыскала, вспоминает бывший заключенный. «Если ты находишь себе занятия, то и время в тюрьме бежит быстрее, ты меньше загоняешься. А если ты начинаешь переживать, у тебя едет колпак. Важно было себя занимать. У меня время пролетело, в принципе, быстро. Я постоянно был чем-то занят, но, конечно, скучал по воле», — говорит Оснач.
«Скукоженный» самогон
Денис Оснач надеялся выйти по УДО, а потому старался не попадать в переделки, полностью отказался от алкоголя. В московских СИЗО самогон делали прямо в камерах: режешь хлеб на мелкие квадратики, хорошо промакиваешь его сиропом и кладёшь на батарею, пока не появятся дрожжи. Потом кидаешь хлеб в полиэтиленовый пакет и заливаешь подслащенной водой. Добавляешь изюм или курагу из передачек родственников, обматываешь пакет одеялом, ставишь в место потемнее на несколько дней, после чего — пара трюков по дистилляции с помощью тазика, кипятильника и целлофана, и готово.
В «Матросской тишине» и «Красной пресне» сокамерники Оснача передавали самогон по «дорогам». Это тюремная почта, представляющая из себя что-то вроде системы натянутых из окна в окно верёвок. Для того, чтобы передать по ней самогон, нужно было сначала залить в пластиковую бутылку кипяток или немного покрутить её над лампадкой — так она быстро уменьшалась в размерах. После бутылку наполняли самогоном и отправляли по «дороге» нужному человеку. Скукоженная, она как раз пролезала в решётку.
В калининградском изоляторе и гвардейской колонии порядки были значительно строже. «Не было никаких „дорог“, никакой свободной мобильной связи, ничего. После московских СИЗО я думал: „Как вы вообще здесь сидите?“ Рассказывал местным зекам о „Матросской тишине“ и „Красной пресне“ и прямо чувствовал себя авторитетом», — вспоминает Денис Оснач. В Тапиау он сделал первую в жизни татуировку. Логотип газеты «Лимонка» — ручную гранату Ф-1 — на левом предплечье били в тюремной библиотеке. За это тоже могли прилететь 15 суток штрафного изолятора, но план был продуман до мелочей. Перьевую тушь Оснач и подельники украли в культурном отделе. Тату-машинку сделали из аппарата для стрижки: вытащили моторчик, вставили гитарную струну, обвязали всё это изолентой. Библиотекой заведовал человек по кличке Щур, с ним Оснач подружился заранее — помогал систематизировать книги, а в назначенный день попросил уйти на пару часов и дал две пачки сигарет.
Мы воевали против басмачей, но пришёл другой приказ
Татуировку били за месяц до освобождения, но тогда Денис Оснач не знал, что ему всё же удастся выйти по УДО. Вместо назначенных судом 3,5 лет он отсидел 2,5 года. На волю политзаключённый вышел в апреле 2007-го. День был тёплый и солнечный. Отмечать освобождение Оснач предложил на фонтане у памятника Шиллеру, но друзья быстро пресекли эту идею — в прежних местах молодёжных тусовок гуляли эмо, о существовании которых он ещё не подозревал, а друзья подозревали, что новые субкультуры ему не понравятся.
В том же апреле Национал-большевистскую партию признали экстремистской и запретили её деятельность. «Лимоновцы» переплавились в движение «Другая Россия». «В начале нулевых казалось, что ещё немного — и можно изменить ход истории, пока режим не забетонировался. Надо только ткнуть эту картонку, — говорит Денис Оснач. — Я пришёл в такой бунтарский революционный движ, а пока сидел, он сошёл на нет. Начали появляться другие вариации политических активностей: сбор подписей, спасение какого-то сквера. Наверное, так и должно быть, но я себя в этом не видел — пока будешь спасать один сквер, застроят другой. Мне казалось это борьбой с ветряными мельницами, хотелось делать более масштабные политические заявления. Хотя кто-то считает, что, наоборот, с ветряными мельницами боролись мы».
В 2008 году Оснач попытался «легализоваться», принял участие в выборах в Совет депутатов Большого Исаково и выиграл их, обойдя по голосам единоросса. Правда, уже через пару дней избирательная комиссия вспомнила, что у Оснача есть непогашенная судимость за захват кабинета в Администрации президента — и результаты выборов отменили. Молодой человек продолжил свою политическую деятельность в «Другой России», пробовал себя в общественном движении «Наш город». В качестве председателя «Союза заключённых» посещал калининградские тюрьмы и следил за условиями содержания. Организовывал в центре города концерты в честь дня рождения Че Гевары.
«Со временем и „Другая Россия“ перестала меня устраивать. Мне не нравился союз с либералами, которые становились то друзьями, то врагами. Как в книге „Смерть билингвы“: „Сперва мы воевали против басмачей, но потом пришёл другой приказ, и мы стали воевать за них“. Мне предлагали возглавить молодёжное крыло и либеральных, и коммунистических организаций, но я понимал, что другая идеология меня уже не устроит, а моя организация не может быть прежней», — вспоминает бывший национал-большевик. В итоге Оснач организовал панк-рок-группу «Дом Советов», которая, как он сам признаётся, стала сублимацией политического в творческое. «Операции, возвращающие зрение, / Официально теперь признаны терактом. / Окулистов вслепую расстреляли на месте / Полицейские с катарактой», — поётся в одной из песен, текст которой Оснач написал ещё в Тапиау. Сейчас Денис Оснач живёт в Санкт-Петербурге и занимается SMM. Его музыкальная группа готовится выпустить пятый альбом. Он будет называться «Из волчьих черепов» — это отсылка к шутке о том, что поросят в известной сказке на самом деле было четыре. И если дома трёх были построены из соломы, прутьев и кирпича, то храбрый четвёртый соорудил жилище из волчьих костей.
Исправительную колонию № 7 ликвидировали летом прошлого года. Заключённых перевели в другие тюрьмы, а сам замок передали в оперативное управление Историко-художественному музею. Сейчас там проводятся экскурсии, волонтёры помогают расчистить территорию. Региональные власти ищут инвестора, который смог бы превратить Тапиау в туристический объект. В довесок к средневековому замку ему достанутся и советские тюремные бараки. Министр по культуре и туризму Андрей Ермак считает, что в них можно обустроить, например, экспозицию тюрьмы. Руководитель Службы охраны памятников Евгений Маслов уверен, что бараки надо сносить, чтобы не нарушать восприятие тевтонского замка. Что делать с тюремными постройками, должен решить будущий инвестор.
Текст: Алина Белянина. Фото: Виталий Невар / Новый Калининград*В частности, суд признал экстремистскими отделения организации «Русское национальное единство» в Рязани, Татарстане и Омске, их деятельность на территории России запрещена, отмечается на сайте Минюста
© 2003-2024