«Я никогда ни о чем не жалею»: Александр Кравченко о закупках, ВИЧ и мундиале

Почти год прошел с тех пор, как 35-летний хирург Александр Кравченко возглавил министерство здравоохранения Калининградской области. За это время жителям региона в очередной раз пообещали начать строительство онкоцентра «в этом году», был назначен новый главврач областной больницы, регион показал удручающую статистику по количеству ВИЧ-инфицированных, а буквально недавно случился еще и коллапс с льготными лекарствами. В интервью «Новому Калининграду» министр рассказал о слабой конкурентоспособности местных медиков, плохом планировании закупок в больницах, а также о том, почему он сам не пользуется услугами городской поликлиники.

Про нехватку специалистов

— Начнем с самого бытового вопроса: вы сами пользуетесь услугами городской поликлиники в Калининграде?

— Я не посещаю поликлинику. Не хочу этого делать по одной причине: как только я зайду в поликлинику, то сразу все медицинское сообщество будет знать, зачем я туда пришел. Есть у меня некоторые вещи, которые подлежат диспансерному наблюдению — этим занимается один из тех врачей, который приехал сюда работать. Мне так проще, если это лично меня касается. Но вот когда заболел мой ребенок, то тут путь был стандартный: звонок в скорую, консультация, Детская областная больница.

— А в каком-то городском медучреждении вы лично хоть раз все-таки обслуживались?

— Последнее учреждение здравоохранения, которое я посещал в Калининградской области — это была областная стоматологическая поликлиника. Первый раз мне удалось зайти туда инкогнито, а второй раз уже, конечно, не получилось. Это было недавно совсем. Пошел туда, потому что понимаю — она флагманская. На самом деле увидел, что все очень приятно, интересно и хорошо с точки зрения организации процесса. Все очень достойно. Отношение мое к городской поликлинике другое.

— Несмотря на активную реализацию проекта «Бережливая поликлиника» во многих учреждениях, все равно нужно потратить много времени, чтобы попасть к узкому специалисту.

— В первую очередь это, безусловно, из-за дефицита кадров. Второй момент — в том, что доступ к узким специалистам законно закрыт для любого желающего. Туда можно попасть напрямую, только если ты находишься на диспансерном учете. Многое зависит от того, как терапевт отработал. Сегодня жалуются на отсутствие эндокринологов, однако подавляющее большинство вопросов, связанных с тем же сахарным диабетом, решает терапевт. Есть, конечно, узкие специалисты, которые незаменимы: например, ЛОР или офтальмолог. Да, тут есть проблемы, и опять-таки из-за потребности во врачах. А она сегодня начинает варьироваться, и связано это с изменением демографической ситуации. Идет старение населения, и, соответственно, по ряду вещей нагрузка возрастает. Но мы специалистов ищем и привлекаем.

— Так в чем же до сих пор проблема? Ведь уже и служебное жилье предоставляется медикам, и Калининградская область становится все более популярна у мигрантов, а специалисты к нам все равно не едут или приезжают, но не задерживаются надолго.

— Несколько причин. И первая, как ни странно, — это удаленность региона, то есть невозможность сесть на электричку и оказаться через полтора часа в Москве, например. Все-таки столица и Санкт-Петербург привлекают жителей центральной части России больше. Второй момент: если мы с точки зрения досугово-развлекательных учреждений в Калининграде еще хоть какую-то инфраструктуру имеем, то если отъехать куда-нибудь в Неман — там другая картина. А в районных больницах спрашивают: «Почему к нам не едут врачи? У нас есть все: квартира, больница». Но давайте смотреть. Жилье — это даже скорее квадратные метры, а не квартира. Да и дальше куда? Перспективы профессионального роста в районной больнице условного Озерска, Немана или Краснознаменска, прямо скажем, не очень высокие — медик не сможет в полной мере удовлетворить свои амбиции. А кроме этого, если он еще и переехал откуда-нибудь из Новосибирска, то не будет удовлетворен качеством жизни.

— В Новосибирске качество жизни лучше? Калининградская область же в 2017 году вошла в десятку регионов с наилучшими показателями в этом плане.

— На мой взгляд, в Новосибирске качество жизни значительно выше: немного другого уровня город. Качество жизни — это ведь собирательное понятие, и смотря по каким конкретно показателям его анализировать. Вот, например, сейчас из Хабаровска два специалиста к нам приехали. Они уже реализовали свои профессиональные амбиции, защитили докторские диссертации. Им тут хорошо. Есть еще один приезжий доктор наук, который прямо кайф испытывает от жизни в Калининградской области. Для меня в регионе есть все для комфортной жизни, но у кого-то запросы другие. А здесь есть проблема с образовательной точки зрения.

— То есть нам семинаров, мастер-классов и форумов медицинских на территории региона не хватает?

— Конечно. Причем не «словоблудных», а именно образовательных. Надо привозить каких-то именитых людей, которые могут поделиться опытом, рассказать о каких-то новых технологиях. Мы много чего уже провели и много кого приглашали. Но тут другая история: наблюдается у местных медиков нежелание посещать такие мероприятия. Например, в конце года мы проводили мероприятие для врачей-реаниматологов и анестезиологов. Привезли таких звезд, что закачаешься. Но это была суббота, потому что в выходной день легче спикеров вытащить куда-то. В итоге туда почти никто не пришел, хотя всех предупреждали и приглашали. Это следствие не очень высокой конкуренции в своей профессиональной среде. Здесь местные врачи находятся в зоне комфорта: у них все хорошо, и их все устраивает. 

— Кстати, как вас здесь приняло уже сплоченное профессиональное сообщество? В одном из своих интервью, еще будучи главврачом онкоцентра, вы называли себя «занозой, которую трудно вытащить».

— Вот после того, как я сказал, что я заноза, все сразу поняли, что придется потерпеть. Конечно, я почувствовал, что не совсем доброжелательно ко мне поначалу отнеслись. Когда я пытался пропагандировать правильные вещи, принятые всем мировым сообществом медиков, я встречал непонимание. Я сталкивался с формулировкой: «Зачем нам это надо? Мы это делаем вот так, и у нас самые хорошие результаты». Здесь пассивное отношение к развитию. Меня это удивило.

Про техническое оснащение

— А что вас еще удивило в сфере здравоохранения региона? Оснащенность медучреждений какое впечатление произвела?

— Меня удивил некий дисбаланс в оснащенности. Потому что, допустим, есть учреждения, которые оснащены так же, как федеральные медицинские центры. Однако использование этого всего, на мой взгляд, недостаточно эффективное.

— Не умеют работать с высокотехнологичным оборудованием или по другим причинам не хотят?

— Это вопрос, на который ответить очень трудно. Никогда точно не узнаешь: не умеет или не хочет. Специалист должен иметь мотивацию, чтобы поехать туда, где действительно умеют пользоваться аппаратами, и посмотреть, как там это делают. Я категорически против централизации здравоохранения. То есть нельзя поддерживать только областную больницу или перинатальный центр, а остальное спустить на тормозах. Неправильно, когда каждого больного с мало-мальски значимым заболеванием мы вынуждены эвакуировать в областную больницу. Даже несмотря на то, что область компактная и тут хорошая транспортная доступность. Но мы должны больного из Советска в подавляющем большинстве случаев лечить в Советске, а из Краснознаменска — в Краснознаменске или в Гусеве.

— Но это при наличии соответствующих условий. Сейчас этих условий нет, однако направления в областной центр все равно врачи районных медучреждений выписывают крайне неохотно.

— Нельзя сказать, что нет условий. Та же Гусевская районная больница по уровню может фору дать очень многим районным больницам в Московской области. Там сегодня и специалисты, и оборудование есть для того, чтобы высокотехнологичную помощь оказывать. И они сейчас этим начинают заниматься и получать разрешительную документацию. Равно как и Советске много чего есть, и есть мотивированные люди. Но там имущественный комплекс состоит из 15 зданий, руководителю собрать все это, чтобы работало, трудно.

— В Советске комплекс большой, но ведь многое простаивает. Так, инфекционная больница уже давно закрыта.

— Есть понимание структуры заболеваемости, исходя из которого мы решаем, где что нужно развивать, а где — нет. Допустим, если мы начнем строить родильное отделение в Краснознаменске или Нестерове, откуда были обращения — это же просто неразумно. Там нагрузки не будет, и персонал для этого держать там не надо.

— Инфекционное отделение больницы во втором по величине городе региона, думаете, неоправданно?

— В Советске была сложная история с инфекционным отделением. Для того, чтобы его сегодня открыть, нужно немало подумать об этом. Нет сейчас для этого ресурсов — ни человеческих, ни каких-то других. Там вообще, конечно, по-хорошему надо новую больницу строить. Мы это и собираемся делать — занимаемся проектом центра. Нам в любом случае надо и Советск, и Гусев, и Черняховск в медицинском плане укреплять, чтобы пациентам не надо было ехать в Калининград каждый раз.

Про жалобы пациентов

— Но пока таких центров на периферии нет. Жители, может, и хотят поехать на обследование к специалисту в региональный центр, но медики на местах до последнего тянут с выпиской направления. Особенно много жалоб в этом отношении у родителей маленьких детей. С чем это связано — с подушевым финансированием больниц или с нежеланием медиков признаваться в собственной некомпетентности?

— Каждый преследует какие-то свои интересы на определенных этапах. Мы даже обсуждали какое-то время назад, не стоит ли для детей сделать госпитализацию в областную больницу без направления. Но тогда мы получим новую волну негатива, связанную с тем, что детская областная будет просто «захлебываться» потоком пациентов. Пока могу только один способ решения предложить — открытые линии. Я об этом все время говорю. Это инструмент, который сегодня лучше всего работает для решения всех организационных вопросов. Это сотни обращений, которые решаются в течение нескольких часов. Это для меня очень удобный механизм: я вижу, где что происходит, где люди пытаются что-то получить и не могут. И у руководителей медучреждений есть понимание, что я знаю, где есть проблема.

— И много вы таких обращений получаете?

— Физических обращений более пятисот за последнее время было.

— Вы лично каждое читаете?

— Да. Я их все вижу. Если я понимаю, что вопрос очень острый и напряженный, то я принимаю его на себя и добавляю человека, который должен его отрабатывать. В настоящее время лично у меня на контроле восемь вопросов. Мой посыл к руководителям был такой, что они должны быть доступны для населения, которое они обслуживают. Информация об их мобильных телефонах должна быть размещена в регистратуре, в аптечном пункте и так далее. Я же отвечаю в 12 часов ночи на вопросы открытой линии, и это не редкость. Подавляющее большинство вопросов требует либо разъяснений, либо принятия организационного решения. Есть, конечно, и вопросы, на которые не хочется отвечать, потому что они задаются с целью зацепить. Но за все время у меня был только один такой случай, когда я девушку поставил в «спам», потому что она относится к разряду «клиентских экстремистов».

— Какие самые острые проблемы всплыли? На что чаще жалуются калининградцы?

— К сожалению, узнал о низкой компетентности медработников. Хамство, о котором люди говорят, зачастую присутствует на самом деле.

— Как с этим бороться?

— Надо образованием и воспитанием заниматься. Человек становится тем, кто он есть, в первые 12–13 лет своей жизни. Дальше кого-точему-то переучить очень сложно. Помню, как я однажды шариковую ручку попросил в одной нашей клинике, где еще не знали, кто я такой. Меня просто послали. Вот и что ты с этим человеком сделаешь? Я, конечно, им все расскажу и покажу, но ведь потом будет все то же самое. Сегодня ведь не каждый пациент вызывает улыбку у медработника. Надо понимать, что есть такие пациенты, когда даже с моим терпением и умением общаться бывает тяжело уйти от конфликта. Но бывают и ситуации, когда человек просто не подлежит обучению. Такого человека нужно менять. Однако тут опять возникает тот же вопрос с дефицитом кадров.

— То есть перед вами все время стоит дилемма — надо обновлять кадровый состав, но некем?

— У нас есть тот самый человеческий материал, с которым мы должны работать. А другие варианты какие? Мы не клонируем себе две тысячи фронт-менеджеров за год, хотя я сегодня очень прошу мединститут помогать мне с подготовкой людей, которые правильно умеют отвечать на тяжелые вопросы.

— Вы образование упомянули. А ведь об уровне местного медицинского образования пока не лучшие отзывы в профессиональной среде. Вы сами как думаете, можно сейчас выпускнику БФУ им. Канта доверить свое здоровье?

— Выпускник любого учебного заведения сегодня не является самостоятельной единицей сразу после окончания вуза, если мы говорим о специальностях, где нужны мануальные навыки. Условно человека за пять-шесть лет можно научить распознавать ангину, лечить терапевтические заболевания, понимать, как делается мониторинг артериального давления и как подобрать терапию. Понятно, что выходец из института не может позиционировать себя как самостоятельный хирург, анестезиолог, реаниматолог или врач узкой специальности — это невозможно. Конечно, их нужно еще учить. Но с точки зрения уровня подготовки есть очень достойные персонажи, которых мы выпускаем. Я был членом экзаменационной комиссии и видел очень толковых ребят. К счастью, не все из них поразъехались, и часть из них удалось убедить остаться.

Про кадровые перемены

— С тех пор, как вы заняли должность министра, уже произошли перемены в руководстве нескольких медучреждений региона. Так, например, в Пионерском уволился главврач горбольницы. Есть ли еще должностные лица, положение которых под угрозой?

— Я бы не хотел возвращаться к истории с Пионерским. Эти движения связаны с теми или иными рабочими моментами. На самом деле Дамоклов меч ни над кем не висит: у каждого руководителя четкие задачи, которые либо исполняются, либо не исполняются.

— До вашего прихода такие четкие задачи разве не ставились?

— У меня ощущение, что нет. Потому что когда по результатам этих задач люди получали дисциплинарные взыскания, то они не могли понять за что. Я говорю: «Ну как же? Мы же с вами говорили про KPI (ключевые показатели эффективности — прим. „Нового Калининграда“). Нужно было сделать вот это и это». Причем ни один руководитель не получал нагоняй, если он предпринимал мероприятия, для того чтобы это достигнуть, но у него не получилось по определенным причинам. Это повод разговаривать дальше, а вот если руководитель в принципе ничего не делал, то он получал по голове. И это правильно, потому что больница должна не просто существовать, а должна как-то развиваться. Поэтому это происходило где-то в районах. И были такие истории, которые сейчас озвучены, как последнее предупреждение. Понятное дело, что я сейчас не назову муниципалитеты, но такие люди есть.

— Это несколько отличается от ситуации со сменой руководства областной больницы. Все так или иначе увязывают произошедшее со скандалами из-за закупок лекарств и оборудования, с конфликтами интересов.

— Все это и имело место быть в данном учреждении. Я против радикальных мер по обновлению всего коллектива —  всегда есть дирижер. Но не все проблемы там решены на сегодня. Для меня это очевидно.

— А новый главврач Роман Висков сможет все расставить по местам?

— С точки зрения того, что им сделано уже сегодня, видно, что он этими проблемами занимается. Это мы видим и по диагностической службе, по патоморфологической службе, по доступности клинико-диагностического отделения. Трудно не заметить позитивные сдвиги. Это видят в том числе и муниципалитеты, которые отметили, что контакт появился. Насколько это можно было бы сделать лучше? Со стороны всегда кажется, что можно. Но когда ты погружаешься, то понимаешь, что есть те или иные обстоятельства, не позволяющие этого сделать.

— Были публикации, связанные с получением новым главврачом облбольницы квартиры в элитном доме. И что, у нас медики действительно могут рассчитывать на квартиры в пентхаусах?

— В пентхаусе жилье у нас никто не получает, но служебную квартиру он получил. 

Про планы

— А вы сами в интервью говорили, что когда приехали сюда на должность главы онкоцентра, то много в материальном плане потеряли. То есть вас сюда заставили приехать амбиции?

— Меня привлекали профессиональные идеи, возможность роста. Мне хотелось строить закрытую онкологическую службу в комплексе.

— Тогда задумывались о перспективе стать министром?

— Нет.

— А с повышением вы уже не чувствуете себя обделенным в материальном плане? Сколько в год зарабатываете?

— Сколько зарабатываю, говорить не буду — это секрет. Но вот тут недавно брал кредит и вспоминал справку 2-НДФЛ, которую получал на предыдущем месте работы. Она у меня вызвала приятные воспоминания.

— Сейчас не жалеете о своем выборе?

— Я вообще никогда ни о чем не жалею. Это знаете, как говорят: «Искали счастья, а нет — опять опыт». Безусловно, это хороший опыт, и мне интересно. Я получаю моральное и эмоциональное удовлетворение от того, чем я занимаюсь. Чувствую себя на своем месте.

— Какие конкретные цели себе наметили как министр? Помимо строительства онкоцентра, конечно же.

— Уже пришло понимание происходящего в регионе. Мы понимаем, какие у нас проблемные моменты и каковы механизмы их решения. Сейчас уже можно говорить о серьезной большой программе борьбы с сахарным диабетом. Такой программы в области не было никогда.

— А так ли она необходима региону?

— У нас, к сожалению, просто беда с сахарным диабетом в области. А на 2019 год будет еще одна программа, связанная с болезнями системы кровообращения, но она требует более серьезной подготовки. В нашем регионе, учитывая географическое и климатическое положение, можно много чего сделать, требуется только кое-что «подкрутить» по специалистам и по базе. Эти две программы — это то, что непосредственно даст эффект. У нас уже снизилась в январе смертность. Мы видим, что структура смертности сейчас меняется. Это та пропагандистская работа, которую мы провели — как пережить новогодние праздники без потерь и тому подобное. Это работает. 

Про ВИЧ

— Насколько я помню, пару лет назад региональное правительство выделяло немалые деньги на создание социальных видеороликов, в частности, о профилактике ВИЧ. А сегодня у нас неутешительные данные в этой сфере, если вспомнить отчет Роспотребнадзора, согласно которому в 2017 году мы вернулись к рекорду 18-летней давности.

— У нас сегодня очень неплохие данные, исходя из той конъюнктуры, которая сложилась. Мы помним, как регион выделялся в 90-е годы. Собственно, эпидемия ВИЧ в России с нашего региона и началась. Это связано с трансграничными моментами. Сегодня у нас растет контингент ВИЧ-инфицированных. На самом деле это хорошо. Это говорит о том, что терапия, которую мы проводим, эффективна и пациенты перестают умирать от осложнений ВИЧ-инфекции. У нас их уже больше шести тысяч человек — это контингент накопления. Это свидетельствует о том, что пациенты не брошены, получают терапию и живут.

— А выявляемость растет?

— Чуть-чуть повыше, чем в прошлом году. По протяженности во времени все эти годы коэффициент выявляемости остается практически на том же уровне, а вот коэффициент накопления неумолимо растет. Другой вопрос, что вот эти живущие люди и являются источником заражения. И вот то, что нам удается удерживать в регионе уровень по вновь выявленным случаям инфицирования, — это хороший признак. Но риски с каждым годом растут. Можно говорить, что у нас 84% всех заражений происходит исключительно половым путем. Вот поэтому история с доступностью средств профилактики —  это нормально.

— Как вы предлагаете этой доступности добиваться?

— Допустим, кондоматы — аппараты по продаже презервативов —  установить на остановках, на заправках и так далее. Я сейчас даже не припомню, чтобы видел их где-то в Калининграде. На кассах в магазинах презервативы продаются. Но ведь не круглосуточно. Да и не каждый пойдет — у молодежи существуют психологические барьеры.

Про закупки оборудования и лекарств

— В 2017 году размеры штрафов со стороны фонда ОМС в отношении медучреждений региона выросли в десятки раз. Откуда такая тенденция? Специалисты фонда стали лучше проверять или медики стали хуже работать?

— Почему стало больше, я не знаю. Не сравнивал с тем, что было в 2016 году. Контролируют, выявляют, штрафуют. Это и плохо, и хорошо. Мне очень нравится, когда штрафуют больницы, потому что из штрафов формируется так называемый нормированный страховой запас, из которого мы оснастили детские поликлиники новым оборудованием, эндоскоп в Мамоново купили. Эти деньги мы потом расходуем на новое оборудование.

— Все помнят историю с громкими заявлениями Алиханова о махинациях при закупке дорогостоящего оборудования для медучреждений. Насколько сейчас удалось в этой сфере все поменять?

— Все антикоррупционные механизмы заложены в саму процедуру закупки. Но тут вопрос в том, насколько этот процесс контролируют. Например, недавно мы имели бюджет на покупку семи автомобилей скорой помощи, а благодаря аукциону смогли купить девять. В принципе, если сейчас помониторить цены, по которым закупается оборудование, то все очень прилично выглядит.

— А с закупкой лекарств как дела обстоят?

— Тут надо подходить к централизации закупки лекарств, но технологически это сделать непросто. Потому что надо иметь высокую степень самоорганизации подведомственных учреждений. Планирование у нас, мягко говоря, хромает. Мы сегодня видим, что есть люди, которые ежедневно мониторят каждую закупочную процедуру. Есть у нас соответствующий отдел, который занимается закупочной деятельностью.

— Так в областном правительстве был же уже этот отдел. Почему же раньше такого контроля не было?

— Произошли изменения. Сейчас там новый начальник отдела. Да и я могу открыть программу и посмотреть. Сегодня каждый главврач знает, что любая его закупочная деятельность в центре внимания. Плюс есть ситуации, когда я звоню или пишу ему и спрашиваю: «А почему это запрос котировок?». Это ведь более сомнительный, хоть и более быстрый, чем аукцион, способ — хотя тоже законный, 5% своей закупочной деятельности они так могут проводить. Это на экстренный случай. Если я не слышу внятного объяснения, то я очень настойчиво прошу выбрать более конкурентный способ — аукцион. Хотя это реально превышение моих полномочий. Эти вопросы злят руководителей медорганизаций: им некомфортно, что я лезу в их финансовую деятельность.

— Почему? Есть что скрывать?

— Потому, что проблемы в этой сфере — следствие отсутствия планирования. То есть мы дождались, когда проблема возникла, и героически начали ее решать. А у меня вопрос: что вам мешало в декабре, к примеру, спланировать, что вам в феврале понадобится пленка для рентгеновского аппарата? Его не меняли, поток пациентов тот же самый, а значит, и расход такой же. Это же не лекарство для вдруг появившегося пациента! А аукционы, конечно, позволяют больше снизить цену. 

— Вот и перешли мы к теме отсутствия лекарств для льготников. Наш корреспондент, разбираясь в этом вопросе, пришла к выводу, что основная загвоздка была в несвоевременном начале актуализации списков нуждающихся.

— Не совсем так. Попытка актуализировать списки предпринималась в прошлом году. Другой вопрос, что механизма пока нет, хотя я первый, кто за блокчейн в здравоохранении. Ведь тогда станет все понятно: начиная от врача, выписавшего рецепт, и заканчивая самой выдачей таблетки. Лекарственное обеспечение — это сложная и многоходовая штука. Сегодня мы начали наводить в этом порядок и закупать исключительно по МНН (Международное непатентованное наименование — прим. «Нового Калининграда»). Это не означает, что мы не можем конкретному больному назначить аспирин конкретной марки, если по МНН идет просто «ацетилсалициловая кислота». Но если мы так делаем, то должны обосновать причину. Например, если у человека непереносимость какого-то конкретного аспирина. Вот у нас в регионе раньше назначалось кому попало и что попало. Я могу только догадываться, почему раньше врачи выписывали какой-то конкретный препарат. А ведь стоимость таких препаратов может очень сильно варьироваться. Причем больше половины обращений к нам поступали по препаратам, аналоги которых на складе были. То есть первая проблема, которую мы здесь «словили», — это когда выписывается препарат, который ближе врачу. У нас до сих пор на столах у врачей лежат такие листочки для заметок, где сверху написано коммерческое название какого-то препарата. Везде это побороли, а у нас еще периодически встречается.

— То есть вы говорите, что врачи аффилированы с какими-то производителями?

— Мы с этим боремся. Причем речь в основном идет о самых массовых препаратах — о том, что условно недорого и много. Вот когда уже прилетает обращение, и я уже начинаю говорить главному врачу, что его коллеги из поликлиники немного некорректно выписывают терапию, тогда эта история заворачивается и выписываются другие препараты. Но в случае если препарат не подходит, то можно персонифицировать и выписать другой.

— А тогда мы не вернемся к той схеме же, о которой вы до этого говорили, — про врачей, выписывающих препарат с определенным коммерческим наименованием?

— Сегодня появилась прозрачность, и я по факту могу понять, какой врач что выписывает. Если будут заметны какие-то колебания определенные, то по факту будем разбираться.

— В дальнейшем удастся избежать проблем с получением препаратов для льготников?

— Тут есть несколько моментов, которые всегда будут присутствовать. Во-первых, всегда появляются новые больные, которых не было ни в каких списках. У человека диагностировали какое-то редкое заболевание и выписали таблетки, которые стоят от нескольких тысяч до нескольких миллионов рублей. И это в любом случае 45 дней закупочных процедур. Плюс все подготовительные мероприятия, плюс поставка — все это превращается в 2,5 месяца. И ты ничего с этим не сделаешь. Ровно как и история с онкологическими пациентами: спланировать их обеспечение почти невозможно. Потому что схемы лечения меняются почти ежеквартально. И хоть ты подпрыгивай, но навсегда не удастся предотвратить эту проблему! Нельзя сделать запасы препаратов и точно знать, что они уйдут. Такие попытки могут привести к довольно печальным историям: деньги будут потрачены, а препараты останутся. 

Про Чемпионат мира по футболу 

— Помните, прежнее руководство областной больницы все мечтало о вертолетной площадке к Чемпионату мира по футболу?

— Я не очень понимаю, зачем больнице вертолетная площадка, если вывозить неоткуда, ведь у нас в области ему приземлиться особо и негде.

— То есть санавиация в Калининградской области не нужна?

— Если гипотетически представить, что кого-то из пациентов надо забрать из чаши стадиона, то привезти его можно только в Храброво. Там пациента надо переложить на автомобиль скорой помощи и довести до больницы. Я быстрее на скорой помощи доеду, чем долечу на этой всей карусели со взлетами и посадками. Плюс погода у нас весьма своеобразная — с туманами и тому подобным. В принципе, когда обсуждался вопрос о санавиации еще до моего прихода сюда, то было принято решение, что в Калининградской области она не очень нужна. Доступность транспортная тут нормальная. Нам проще на востоке области что-то укрепить.

— А если во время ЧМ потребуется кого-то транспортировать? У нас ведь есть только самолет МЧС, а еще что-то будет?

— Пока рано еще этот вопрос освещать. Могу только заверить, что будут предусмотрены все меры, чтобы в случае необходимости пациент был доставлен в федеральный центр.

— Каким образом будет усилена работа в сфере медобслуживания на период ЧМ?

— Чемпионат мира по футболу — это наша боль. Много чего делается по части медицинского обеспечения. Готовим кадры здесь, плюс у нас будет завезена большая команда медиков из Москвы. Будет 13 мобильных команд по три человека, они будут работать на стадионе. Еще мы договорились с реаниматологами, которые будут работать на реанимобилях именно во время чемпионата. То есть городских медиков для обслуживания чемпионата мы практически задействовать не будем. Также будут приняты мероприятия по маршрутизации больных. В больницах много что сделано: начиная от пресловутых реконструкций, которые уже оскомину набили, и заканчивая дооснащением.

— Какие дополнительные или передвижные медпункты в городе будут открыты, чтобы туристы могли оперативно получить помощь?

— Больницы будут круглосуточно работать. Ничего более.

— А отделения для подвыпивших болельщиков, которые на время ЧМ-2018 планируют организовать, — это же не совсем вытрезвители?

— Нормы нет, регулирующей вытрезвители. Раньше это были медицинские учреждения, а теперь они отсутствуют. Но человек, который нуждается в медицинской помощи, независимо от того, в алкогольном он опьянении или нет, он ее получит в профильной больнице.

— А если это не травма и не язва желудка? Если нетрезвый человек просто уснул на улице?

— Просто спящий человек не нуждается в медицинской помощи. Это не является проблемой отрасли здравоохранения. Но мы понимаем, что во время ЧМ нам придется этим заниматься, поэтому мы спланировали резервные «емкости», куда можно поместить этих людей, пока они не проснутся.

— А на постоянной основе ничего такого не будет в регионе? Сколько полицейские уже говорят о необходимости открытия вытрезвителя.

— Пожалуйста. Тут только вопрос в том, за чей счет. Кто финансировать будет? Этим ребятам, по сути, просто проспаться надо, а на людей, не нуждающихся в медпомощи, в системе ОМС деньги не предусмотрены. Здесь вопрос больше в работе наркологической службы — пусть они этим занимаются.

Про онкоцентр

— Мы тут выяснили, что онкоцентр за 4,5 миллиарда будет стоить уже минимум 5,6 миллиарда рублей. Откуда такое удорожание?

— Жизнь подорожала. Плюс, вы же помните, что мы бескомпромиссные: мы же хотим, чтобы это был нормальный онкоцентр, вот и бьемся за него.

— Но сначала же все бились, наоборот, за удешевление проекта?

 — Мы в любом случае его удешевили, потому что изначально там было чуть ли не 9 миллиардов по ценам 2014 года. На самом деле мы бились не за удешевление, а за оптимизацию. И мы там много чего сохранили, что, как нам казалось, убирать было нельзя.

— А не получится так, что в связи с удорожанием мы не получим нужного финансирования?

— Не получится.

— Летом начнем строительство?

— Да.

— А если в сроки все-таки опять не уложимся, не грозит ли это тем, что мы лишимся финансирования?

— Не кошмарьте меня, я сам боюсь (смеется — прим. «Нового Калининграда»). Если Калининградская область будет стоять на том же месте, то не должны.

— И все же, какие риски существуют?

— Экспертизу нужно получить. Сегодня единственное, что нас удерживает от объявления закупочных процедур, — это экспертиза. Ждем ее ежедневно. С этого наш день начинается, этим и заканчивается.

Текст — Екатерина Медведева, фото — Виталий Невар, «Новый Калининград»

Нашли ошибку? Cообщить об ошибке можно, выделив ее и нажав Ctrl+Enter