Глава градостроительного бюро «Сердце города» Александр Попадин поговорил с «Недвижимостью Нового Калининграда.Ru» о работе над проектом, ошибках советского прошлого, сериале «Симпсоны» и параллелях с Берлином.
«Тыква, пожененная с птицей»
— Александр, на какой стадии сейчас «Сердце города»?
— Разрабатываем консолидированную концепцию планировки конкурсной территории, на основании проектов-победителей. Никита Явейн (обладатель первого места «Сердца города» — прим. «Нового Калининграда.Ru») говорил как-то, что нельзя смешивать элементы от разных проектов, и я с ним полностью согласен, если дело касается объёмной архитектуры. Невозможно взять один кусок от одного проекта, другой от другого и слепить всё вместе. В лучше случае, это будет грифон, в худшем — тыква, пожененная с птицей. Совсем не то с градостроительными концепциями, которые имеют общую идеологию. В этом случае возможно взять разные идеи и узлы из разных проектов и совместить их на общей «матрице», — но только в случае совпадения проектных идеологий. Вот этим мы сейчас и занимаемся, наше бюро вместе с первым и вторым местом, — разбираемся, как будут идти улицы, как будут расположены кварталы, новая площадь. Результатом будет расчерченная территория с определением функциональных особенностей каждого квартала. Эту концепцию с начала апреля будем обсуждать с профессионалами и общественностью. А потом на её основании сделаем уже более подробную разработку — мастер-план, который станет основой для проекта планировки, то есть для официальной градостроительной документации.
— А у вас хватит времени? Ведь новый Генплан уже весной должен быть готов.
— Мы дали в Генплан свои предложения — транспортную схему, дали систему улично-квартальной сети и функциональное распределение. На этой фазе формирования Генплана этого достаточно. Наши параметры могут уточняться, но принципиальные вещи уже заложены: дорога, соединяющая Шевченко и Моспроспект, её трассировка; улично-бульварная сеть. У нас сейчас активно идёт работа, причём, что касается верхней части Королевской горы, мы берём, в основном, планировочную концепцию Девиллье (обладатель второго места «Сердца города» — прим. «Нового Калининграда.Ru»). И это будет первый этап реализации: верхнее плато Королевской горы вместе с фан-зоной к ЧМ-2018, заброшенное ныне место. А второй и третий этапы — мы спускается к бывшему Альтштадту и там берём в основу очень красивую концепцию Явейна, его эксклюзивную идею Археологического парка. Он человек опытный по части работы с историческими объектами. Идея Археологического парка — это то, чего вообще в России ещё не было. Это та форма, которая позволяет работать с историческим объектом, не портя его, и при этом не одевать в такой защитный панцирь, что ты ничего не можешь сделать, и всё только разваливается. Как у нас с «Кройц-аптекой» вышло, где всё настолько сложно, что инвестор приходит, а потом говорит, что проще всё построить заново.
— Археологический парк — это то, что на месте Альтштадта планируется?
Консолидированная концепция выстраивается на основе четырёх работ-победителей. При этом всего в финал вышло 19 команд. Изначально во второй этап конкурса прошло 32 команды.
— Да. Но мы сейчас чётко понимаем, что не надо «копать» Альтштадт до тех пор, пока мы, например, на вершине Королевской горы не сделаем какой-то понятный минимум. Не надо лезть в Кнайпхоф, не надо лезть в Альтштадт — вот у нас есть бурьян в центре, надо его сначала привести в порядок. Выстроить там программу действия и поднимать это место. И уже потом можно будет сделать следующий шаг, не раньше. Поэтому мы говорим — Альтштадт — хороший проект, хорошая идея Археологического парка, — но на втором и третьем этапах.
— Значит, сейчас до 2018 года вы планируете заниматься конкретно территорией Центральной площади?
— Да. Центральной площадью и вокруг. Даже не совсем так — формально Центральная площадь находится на пятне замка, а мы будет заниматься новой Главной площадью — это та, которая в сторону севера от Дома Советов, между ним и озером.
— А есть уже какие-то понятные вещи?
— Есть понятные вещи в виде схем. В виде объёмов и образов это будет отдельная работа, мы будем заказывать её первым четырём местам-победителям нашего конкурса. Будет отдельная проектная работа по площади, как по линейному объекту.
— По архитектурной части будут работать те четыре победителя, которые уже есть? Открытого конкурса не будет?
— Если отдельный конкурс будет, то только на пятно замка во взаимодействии с Домом Советом, на Правительственный историко-культурный комплекс.
— Понятно. А как там сейчас ситуация с раскопками?
— Ну, они по-прежнему такие же. Как были, так и есть, навес стоит. Единственное, что новый навес не делается по очень простой причине — проще сделать новый проект, и сразу же эту проблему решать.
— В рабочей группе сейчас сотрудничают с вами французы и Явейн. А как же англичанин, занявший третье место? У Тревора Скемптона очень архитектурный проект, не градостроительный. Что от него будет взято?
— Градостроительно от него в консолидированную планировочную концепцию взято будет его решение площади напротив университета — бывшая Параденплац. У нас она идёт под рабочим названием «Университетской площади» или «площади Канта». Но вот мы сделаем эту планировочную концепцию — дальше работа расщепляется на две линии. Первая — это разработка мастер-плана и градостроительной документации на её основе. Вторая — это на верхнюю часть горы, на территорию к востоку от Дома Советов, мы заказываем всем нашим четырём победителям поквартальное объёмное решение для того, чтобы мы — и вы, и правительство, и мэрия, и калининградцы — могли понимать, как этот участок в перспективе может выглядеть. При этом параметры — высотность, функциональность и так далее — будут уже заданы общей концепцией. Например, функция такая-то, этажность такая-то, первые этажи — общественные. И тогда наш Тревор Скемптон, например, делает определённый квартал и предлагает своё решение. И у нас появляется выбор — стилистический и пространственный. При этом мы заказываем решения на разные кварталы, чтобы получить палитру вариантов.
— Есть ещё одни обладатели третьего места — шведы, про которых не видно и не слышно ничего. Они не появлялись на вручении, мастер-класс не проводили. Если остальные три проекта очень широко раскрыты, то про шведов сложно сказать что-то определённое — обычная квартальная застройка без ярких пятен. В чём сейчас их работа выражается?
— Мы посмотрели их решение, посмотрели, что лучше — французы или шведы. Выбрали французов. Шведам мы потом будем отдельно заказывать квартал, тот или иной.
«Возврат к здравому смыслу»
— Вы говорите, что по транспортной схеме свои предложения уже отдали. Какие-то радикальные идеи есть — убирать Московский проспект, снимать эстакадный мост?
— Мы дали предложения по этапности. На первом этапе, конечно, никакой Московский никуда не убирается, мы работаем с ним как с данностью. И Альтштадт мы не трогаем, мы занимаемся верхней частью Королевской горы. В транспортной схеме есть предложения по переформулированию трафика — так, чтобы Московский проспект не то чтобы убрать под землю, а уменьшить на нём количество транзита таким образом, чтобы вместо вылетной магистрали Московский стал городской улицей. Понизить скоростной режим, сузить проезжую часть — эти предложения даны. Но этот факт зависит в итоге от воли муниципальных политиков, от идеологии разработчиков Генплана. В принципе, конечно, Генплан — это документ, который должен иметь идеологию. А реально в нём места для идеологического блока нет по закону. И Пермь, Москва и другие города начинают сейчас из-за этого делать мастер-планы, именно как тот документ, который отвечает на вопросы «почему?» и «зачем?». Отвечать на вопросы, чего мы хотим добиться всеми этими градостроительными движениями.
— Последнее время часто слышно об этом мастер-плане. Это новое модное урбанистическое веяние?
— Скорее, возврат к здравому смыслу. Тот пакет градостроительной документации, который прописан в градостроительном кодексе, — это минимальный набор инструментов пространственного планирования города. Минимальный лекарственный набор, но не оптимальный. То есть, меньше этого нельзя. Но ничто не мешает доращивать его другими форматами, которые с ним стыкуются в качестве более оптимизированного пакета. Сначала Пермь занялась мастер-планом, а следом за ней и Москва. И в Москве это совмещается с площадкой градостроительных дискуссий Московского урбанистического форума, который новым мэром проводится уже четвёртый год. На нём обсуждают принципиальные вещи, и потом принимаются крупные градостроительные решения. Например, сейчас весь центр Москвы процентов на 80 — это дороги с односторонним движением, они поменяли схему движения. Пять лет назад о таком помыслить даже невозможно было, потому что Лужков занимался домиками, а тут схему движения поменяли! И они разгрузили где-то на 40 процентов пробки, только поменяв схему движения. Полностью не убрали, там уже городская структура мешает, но реально оптимизировали. И это результат другого подхода к планированию городской территории и городской жизни.
— Мастер-план можно делать уже после Генплана?
— Нет, раньше. Генплан — отвечает на вопрос «как?», а мастер-план отвечает на вопрос «куда?»
— Значит, мастер-план — это стратегия?
— Да. Он отвечает также на вопросы «почему?» и зачем?». Вот этих разделов в Генплане просто нет, потому что Генплан — это техническая документация. А смысловая и стратегическая часть должна формально содержаться в Стратегии развития города Калининграда, но там она не содержится в нужном объёме. Дело в иерархии стратегических документов. Мастер-план — это стратегия пространственного развития, что очень важно. А стратегия социально-экономического развития — это стратегия вообще. Поэтому они пересекаются, но частично. Пространственное развитие всё-таки имеет свою специфику.
— Получается, что если у Калининграда и будет мастер-план, то он будет не на весь город, а только на исторический центр.
— Ну, мы делаем на нашу часть. Надеемся, что это будет тестовый элемент, если он окажется действенным и эффективным в смысле консолидации элит и в смысле посвящения населения в наши планы и вовлечения в дискуссию, то следующим этапом может быть распространение этого формата на всю территорию города. Но это уже, конечно, мандат мэрии.
«Мы таким образом снимаем с инвестора головную боль»
— А у нас правительство, губернатор, власти в целом понимают всё это вообще? Участвуют как-то? Или только деньги дают?
— Конечно, они понимают, что здесь всё непросто. У них есть свои какие-то локальные, более понятные вещи, как Дом Советов и пост-замковая территория, где точно нужно иметь представление, что делать. И если ты принял решение по возрождению этой территории в том или ином виде, то тогда ты региональный политик, соразмерный столице и всей области. А если эта тема для тебя неподъёмна, то…
— Губернатор каждый раз, когда заходит речь о «Сердце города», говорит одно и то же — что он хочет что-то увидеть к 2018 году. Ему можно ответить что-то на это?
— Насчёт «что-то увидеть» у нас сейчас проектная фаза, далее будет строительная, всё по порядку. Эта территория в предыдущем Генплане была вырезана, и было написано «Международный конкурс». На это пятно нет даже градостроительной документации, то есть, проекта планировки. Это блокировало любое более-менее системное освоение этой территории. И мы сейчас вынуждены делать эту работу. Прежде чем что-либо построить на Королевской горе, мы должны в комплексе решить пространственное развитие этой территории через конкурс. Окей, конкурс провели. Теперь «допекаем» планировочное решение посредством консолидированной концепции, потом это облекаем в документальную форму в виде мастер-плана с параллельными дискуссиями, обсуждениями, уточнениями. А потом это становится проектом планировки для этой территории, и уже после этого можно с ней работать инвестору. У нас же как к инвестору приезжают? Привозят картинку и говорят — вот здесь можно строить, а он говорит — какие параметры вокруг? А вокруг пока ничего не известно. «А земля кому принадлежит?» — спрашивает инвестор. «Ну, там надо дооформлять, эту работу вы можете взять на себя», — отвечают ему. А мы сейчас сделаем проект планировки, и можно будет совершенно спокойно подъезжать к инвестору с пакетом документов — юридических, градостроительных. Мы таким образом снимаем с инвестора головную боль, связанную с доподготовкой территории, и у него развязаны руки, потому что это центральная часть города, сюда можно заходить с теми проектами, которые мы отсюда ещё пока не видим. Так вот во всём мире и делается. Мы реально треть работы сделали, когда через конкурс сняли ореол неопределённости с этой территории. Как только консолидированная концепция фиксируется после обсуждения в мастер-план, можно начинать разговаривать с инвесторами, продолжая заниматься градостроительной документацией. А к 2018 году точно должны быть выстроены главные планировочные элементы конкурсной территории, в частности, дорога между Шевченко и Московским проспектом. Она «распечатает» транспортно тот заброшенный сегодня угол возле Дома Советов, и там станет возможна жизнь.
— В городе сейчас очень много разных проектов. Есть концепция Ленинского проспекта, есть транспортная схема Генплана, отправленная на доработку. Вам приходится каждый раз увязывать со всем этим «Сердце города» да и вообще напоминать о себе. Как происходят все эти стыковки?
— Вполне нормально. Вот к нам обратилась мэрия с письмом — дать предложения в Генплан по результатам консолидированной концепции. Мы сейчас всю её не можем дать, потому что надо ещё обсуждать, но мы формулируем базовые схемы на основании неё — транспортную, функциональное зонирование, высотные параметры — и даём туда в качестве наших предложений. По Ленинскому проспекту есть участок, который сопрягается с бывшим Штайндаммом, и здесь мы в состоянии помочь разработчикам и идеями, и встречными наработками. Но я бы советовал не множить на Ленинском проспекте фонтанов: климат у нас фонтанный сам по себе, и не следует умножать декоративную воду, тем более, что если полгода чаша стоит без воды и не работает как автономный объект — это просто некрасиво. В Кёнигсберге — да и вообще в Прибалтике — фонтанов в чистом виде не было из-за климата, это всегда была скульптурная композиция, в которой собственно вода имела вспомогательную функцию. Вспомните «Путти» у Музея Мирового океана или пресловутые «Быки» — они во время выключенной воды всё равно украшают город, в отличие от фонтана возле колонны на площади Победы.
«Профессионалам надо платить»
— Перейдём к финансовому вопросу. Из «Инвестбанка» деньги так и не вытащили?
— Нет, не удалось.
— А сейчас из-за кризиса нет проблем?
— Не то чтобы нет проблем — есть обстоятельства. Мы сократили штат нашего бюро, уволили трёх человек. Сократили фонд заработной платы для остальных работников. Но в принципе это вытекает из логики того, что основной конкурсный процесс завершён, мы завершили оформление результатов, и, если что, будем нужных нам людей брать по контракту. Мы сокращаем также издержки, связанные с работой бюро, больше чем на 20%. «Сердце города» — это вопрос крупного столичного замысла, ты его не решишь непрофессионалами, а профессионалам надо платить. Вот и всё. Соответственно, мы задали Девиллье вопрос — сколько будет стоить сделать проект определённого квартала. Они говорят — столько-то. И мы понимаем, что в принципе они абсолютно правы по цене, они не очень-то большую сумму выставляют, вполне адекватную на российском рынке, потому что для них это имиджевый проект во многом. Но цены примерно одинаковые у наших победителей. И у политиков есть два варианта — или не продолжать это всё, или продолжать и платить деньги, которых это стоит. В любой кризис надо, на мой взгляд, усиливать проектно-стратегическую составляющую, потому что любой кризис заканчивается, и к тому моменту, когда он закончится, у тебя должны быть ответы по поводу возможного развития. Чтобы не было у нас как с площадью Победы, когда сначала был кризис, потом неверие, что будет юбилей, что нам его разрешат, потом всё пошло-поехало, а проектов нет, разработок нет, дискуссия не проведена, есть только какой-то проект, который поэтому и сделали, потому что он уже был. И, собственно, это один из мотивов нашего процесса — сделать конкуренцию. В этом смысле у нас есть сокращения по штату, но дорожная карта требует определённых денег и не меньше.
— Цифрами не поделитесь?
— Пока нет. Когда будут утверждены, тогда и поделюсь.
— А в целом, что тяжелее по финансовым и трудозатратам — проведение конкурса или последующая работа?
— Проведение конкурса, конечно, было тяжелее. Потому что это всё в первый раз было. Эта свадьба была в первый раз. А теперь более-менее понятно, как что делать — достаточно рабочий процесс, ничего изобретать не надо. Мы шли по нетронутой целине, преодолевая недоверие общества. На первых порах это была главная проблема.
— Раньше все считали, что ничего не будет сделано, сейчас бытует мнение, что вот вы поиграетесь, кучу денег потратите, а проект так и останется проектом. Что всё «Сердце города» — это просто дорогая игрушка.
— Нет. Для этого мы могли бы играть в песочнице под названием «Калининградская область». Для этого не надо было выходить в море под названием «Европа». Для того чтобы просто поиграть, можно было остаться в нашей песочнице, а мы же хотим решить проблему Королевской горы, а для этого нужно выходить на совершенно другой уровень. Если бы мы могли это сделать нашими местными силами, мы — не наша команда, а любая другая — сделали бы это давно. И раз не сделали, надо было искать другой формат решения проблемы.
«У меня сейчас эксклюзивная компетенция»
— Многих возмущает, что проект возглавляете вы, что судьбой города занимается не архитектор и не градостроитель.
— Проект возглавляют те, кто смог предложить технологическое решение проблемы. Вот и всё. Такой «Судьботехнолог», и это не обязательно архитектор.
— И всё-таки как писателя и культуролога Александра Попадина занесло в градостроение?
— Ну я же не занимаюсь сам градостроением, я же занимаюсь организацией проектного процесса, организацией конкурсного процесса. И при этом было очень любопытно по этому поводу увидеть параллель, как ни странно, с Берлином. Потому что когда приезжал Штимманн, ему несколько раз задавали один вопрос, кто начинал в Берлине этот процесс? Он говорил, что два архитектора и три интеллектуала. Некоторые вещи лежат за рамками, собственно, градостроения. Это рамки, когда ты вынужден оперировать, выстраивать какую-тометазадачу… вот кто даёт задачу градостроителю?
— Горожане?
— Ну, только если в некотором идеальном смысле… Урбан-политик формулирует задачу или выход из проблемной фазы. А откуда он берётся? В принципе, урбан-политик должен быть где-то в мэрии — то ли мэр, то ли вице-мэр, то ли председатель горсовета. Но это по идеальной картинке. И в своё время Виктор Денисов был таким урбан-политиком. При этом он не был градостроителем, не был архитектором, но он был урбан-политиком. И в какой-то момент эту функцию на себя берут интеллектуалы. В данном случае, у нас функцию политического решения взял на себя губернатор вместе с Советом по культуре, а разработку технологии — интеллектуалы. Ведь сколько было попыток «решить» эту территорию за последние десять лет? Две или три. Но было непонятно, по какому алгоритму решать этот клубок проблем, который здесь сплавился в единую массу. Два раза пытались конкурс проводить, но не смогли даже техническое задание написать, потому что не было алгоритма реализации.
— Но разве «Сердце города» было инициативой губернатора?
— Это было политическое желание губернатора — разобраться с этой проблемой. И в частности, это была инициатива из недр Совета по культуре, где Светлана Сивкова (директор Музея Мирового океана — прим. «Нового Калининграда.Ru»), Олег Васютин (архитектор — прим. «Нового Калининграда.Ru») и я, по сути, предложили губернатору этим заняться в качестве примера обновления культурной политики. Он сказал: «Давайте ваши предложения». Мы собрались в рабочую группу, сформулировали наши предложения — сделать бюро, провести конкурс. Потом к нам присоединилась Ольга Мезей (архитектор — прим. «Нового Калининграда.Ru»). Сформировали предложения по алгоритмам, а губернатор с ними согласился и сказал «Давайте!». Провели Историко-культурное исследование, и дальше поехало… И вот сумма этих обстоятельств позволила сделать конкурс и всё, что сложилось вокруг.
— В плане самообразования что-то дал этот проект вам?
— Конечно. У меня сейчас эксклюзивная компетенция… Ко мне обратился главный архитектор Свердловской области и сказал «Александр, я хочу сделать так, как вы сделали».
— Организовать бюро и провести международный конкурс?
— Да, у них там есть сходная проблема — городу скоро 300 лет, а в центре депрессивная территория с заброшенными Демидовскими заводами, которые памятник истории, её нужно решать комплексно. Он в нашем решении увидел алгоритм, которым может воспользоваться. Мы, по сути, начали экспорт этой технологии.
— Это то, о чем говорил осенью Свят Мурунов?
— Да, любопытно, что Ханс Штимманн наш конкурс приводит в пример того, как нужно было делать им в Берлине. Он говорит, что они в Берлине неправильно начали делать, они начали с замка. А нужно было начать с окружения, а потом к замку приходить от решённого контекста. Вот в Калининграде правильно сделали — начали с контекста, а потом уже подходят к бывшей замковой территории.
«Это даже не диско, это ВИА „Сябры“»
— Но ведь есть же альтернативные взгляды на будущее исторического центра города. Вот недавно калининградские архитекторы представили свой проект.
— Давайте поймём статус этого проекта. У нас есть ситуация Олимпийских игр, когда приехали со всей Европы спортсмены, жюри, публика. Выстрел пистолета, все побежали, кто мог — добежал до финиша, а кто-то даже победил. Нормальная соревновательная часть. Закончились соревнования, приходят местные ребята и говорят: «Слушайте, мы тоже хотим побегать по этой дистанции». Им говорят: «Знаете, а всё закончилось». А они: «Ну мы же тоже хотим, мы местные же, мы же бегуны. Мы же архитекторы, вот наше предложение». А теперь второй вопрос — а на какие задачи, на какие вопросы отвечает их проект? На их желание поработать над сложной проблемой — и всё? Потому что у нас около года формулировалось техническое задание, исходя из идеологии возврата сюда исторического градостроительства и исходя из задач реализуемости. Не немецкого, а европейского. Потому что не бывает немецкого градостроительства, бывает европейское. И поэтому конкурсные проекты отвечали на задачу техзадания в рамках идеологии возврата сюда исторических градостроительных решений. Вот тот проект, который сделан группой Лебедихина, он не отвечает на задачи исторического градостроительства.
— Получается, что альтернативный проект не отвечает на задачи конкурса?
— Конечно! Они какие-то себе вопросы задали и как-то на них пытаются ответить. И для меня это странно, потому что мы совпадаем только по территории, но не по задачам и решаемым проблемам. Практикующий архитектор от «виртуального архитектора» отличается тем, что отвечает на запрос заказчика. И если архитектор не будет отвечать на запрос заказчика, то у него не будет заказов. Но есть архитекторы-художники. Они — творцы. Они творят, рисуют какие-то картинки и не находят на них заказчика. Потому что заказчик смотрит на них и говорит: «Ты молодец, ты здорово потворил, но не факт, что это кому-то нужно, кроме тебя».
— Артур Сарниц очень любит делать проекты и макеты центра города. Вы об этом?
— Нет, Артур занимается другим, он занимается возвратом визуального образа города Кёнигсберга в сознание горожан. В этом смысле его макеты скорее ре-исторические, чем архитектурные в плане сегодняшней архитектуры или даже исторической архитектуры, которая может совмещать историческое с современным, как это сделано в Берлине. Как Штимманн совместил консервативное градостроение и современную архитектуру. И все понимают, что сейчас в Берлине хорошо, потому что он в своё время это сделал. Ты идёшь, у тебя вокруг комфортная среда, и одновременно она формально историческая, по тем же самым квартальным системам сделанная. Но он писал жёсткое техзадание для каждого квартала. Не так давно обсуждали конкурс на один торговый комплекс, и у меня спросили мнение по тем проектам, которые были представлены, мол, какой вам проект нравится. Подождите, говорю, торговый комплекс подразумевает бизнес-концепцию, бизнес-план. Соответственно должна быть сначала бизнес-концепция, она потом перетекает в ТЗ, которое говорит — на основании бизнес-концепции должно быть столько-то площадей, они должны быть расположены там-то, загрузка вот отсюда, высотность такая. И тогда это нормальный проект, если у него есть осмысленное ТЗ. А если ТЗ нет, и архитектор рисует просто фасад, то это не проект, а «картинка для привлечения внимания», чтобы попиариться среди уважаемых бизнесменов, показать, что ты занимаешься «крупными проектами» и вообще думаешь о развитии.
— Касательно Сарница, кстати. Губернатор требовал подключить его к работе вашего бюро. Подключился?
— Ну, мы несколько раз встречались в Общественной палате. У нас будут следующие фазы, например, фаза, связанная с консолидированной концепцией. Будем обсуждать всё это в том числе и с ним. Будут фазы, на которых будем сотрудничать. Я не вижу никаких препятствий — например, по теме реконструкции Деревянного моста с сохранением исторических элементов при задаче удвоения трафика.
— Как с архитектором или как с представителем Общественной палаты?
— И так, и так.
— Так что же всё-таки вам не нравится в альтернативном проекте?
— Он не альтернативный. Возникла, к сожалению, позорная ситуация, за которую неприятно по поводу наших калининградских архитекторов. Они, наверное, всё-таки не понимают, что существуют нормальные международные стандарты деятельности и подачи проектов. И это, в частности, привело к очень стыдной ситуации. Господин Лебедихин принёс свой проект с просьбой посмотреть, как он может быть использован в работе, может быть, опубликован. Мы опубликовали его на нашем сайте в разделе «Проекты вне конкурса», и потом обнаружился подлог. Эта команда приписала в проект тех авторов, которые не участвовали в их финальной работе. В частности, голландский архитектор Андреа Мён, с которой они начинали работать на воркшопе, но потом, как выяснилось, их пути проектные разошлись. Сейчас они включили её в авторский состав своего проекта безосновательно. Мы написали запрос к ней в бюро, она с удивлением узнала, что она автор какого-то проекта, посмотрела его, сказала, что это ни в коем случае не имеет никакого отношения к её идеям и что это недопустимо, чтобы её имя стояло рядом. Практически та же история — со вторым неместным «членом команды», профессором МАрхИ Андреем Некрасовым, который тоже отказался от соавторства со словами, что «проект группы Лебедихина нам не близок». Мы собираемся обратиться в Союз архитекторов, чтобы они дали свою оценку этой ситуации. Это провинциальное, дремучее представление о том, как надо делать совместные проекты с международными командами, как вообще сегодня делаются проекты, особенно по центру города. И это свидетельство потери квалификации и профессиональной, и командной.
— Ну там же не указано, что она соавтор, а сказано, что видение основано на совместной работе на воркшопе.
— Давайте это детское лукавство оставим для детского сада. У каждой книги есть титульный лист, на котором написаны авторы. И у каждого проекта есть титульный лист или штамп, на котором написаны авторы и принимавшие участие. В тех материалах, что были переданы нам, написаны фамилии Мён и Некрасова, и их фамилии стоят первыми. И Мён в своём письме пишет, что, конечно же, этот проект <Лебедихина и группы> не основан ни на чём том, что она говорила или делала на воркшопе. Это совершенно что-то другое. То есть они могут, конечно, попытаться нас обмануть, но автор, на которого они ссылаются, утверждает обратное. Это не имеет ничего общего с её проектами и с её мыслями. Мы связались с профессором МАрхИ Андреем Некрасовым, он передал нам для публикации проекты своих студентов, которые получились после воркшопа. Посмотрите их, они гораздо интересней и современней «альтернативного местного творчества». Есть такой сериал «Симпсоны», там есть персонаж, который танцует диско. И время от времени в некоторых сериях он появляется, и, по-моему, один из Симпсонов говорит: «Слушайте, а он не знает что ли, что диско умерло?». А ему отвечают: «А ему неважно, ему нравится танцевать». И мир уже давно ушёл, уже давно другая музыка играется, а он по-прежнему танцует диско. И эти архитекторы по-прежнему играют то, что хотели играть 30 лет назад. Рисуют то, что хотели рисовать 30 лет назад, и пытаются нам подарить. А мы вежливые люди, мы боимся им сказать, что всё уже давно поменялось настолько, что это очень нелепо — то, что вы рисуете. Это даже не диско, это ВИА «Сябры».
«У нас уже было достаточно безысторического Калининграда»
— Ну, к вам тоже есть претензии со стороны общественности. Что в ваших проектах очень мало зелени, например.
— У нас проект не про зелень. У нас проект про градостроение. Да и как кто-то может говорить, что у нас мало зелени, если они ещё не видели консолидированной концепции? Зелень появляется на следующих фазах. Правильно?
— Также многим не нравится ваше заигрывание с историческим Кёнигсбергом.
— Знаете, а нам не нравится заигрывание с советским Калининградом, который провалился как урбанистический проект. Чтобы понять, что эти люди могут, нужно посмотреть, что они сделали. Например, господин Еремеев (архитектор Вадим Еремеев — прим. «Нового Калининграда.Ru») знаменит двумя градостроительными проектами, за которые, в общем-то, должно быть стыдно (это если не брать легендарный спуск для колясок из брусчатки на Нижнем озере). Балтрайон, в народе «кишлак», проектировал, в том числе, и господин Еремеев в советское время. Окей, советское время закончилось. Может быть, он может что-то другое? Но нет, в нулевые годы он спроектировал во второй раз Балтрайон, который называется «Сельма». Это абсолютно безликий советский город. Сегодня проектировать советский город — это преступление. Особенно, если ты действуешь в центральной части, которая напичкана историей. Поэтому, например, мне и калининградцам, с которыми я общаюсь, и которые как раз поддерживают «Сердце города», именно нравится то, что здесь задачей стоит возврат к градостроительной истории. У нас уже было достаточно безысторического Калининграда. Хватит. Они продолжают идею Дома Советов, они пытаются оживить мертвеца. Они делают ещё больше фонтанов (куда? зачем?), они делают эту эспланаду вниз к реке через Московский проспект. Они по-прежнему пытаются играть в Дом Советов как в правильное решение. Это советская школа, и она потерпела крах в центре Калининграда, а они не хотят этого признавать, что их профессиональная идеология потерпела крах. Поэтому они будут как угодно сопротивляться, говорить, что «техзадание написано неправильно», «конкурс проведён неправильно», Олимпиада проведена неправильно. Давайте проведём конкурс по нашим лекалам. Но мы уже видели то, что они умеют делать, и многие уже живут в том, что они спроектировали как градостроители. Спросите у жителей Балтрайона, когда они пытаются утром вырваться из этого мешка.
Есть хорошая цитата какого-то архитектора, которая очень чётко фиксирует моё отношение к происходящему: «Врач может закопать свою ошибку, а архитектор — нет». Эти люди хотят славы, хотят заказов, хотят участвовать в исторических деяниях. Но они не хотят нести ответственность за свои прошлые деяния, не соответствуют масштабу проблемы, не соответствуют сегодняшнему дню. Как к ним относиться? Ну, как… вот они есть, эти люди, они будут свои предложения давать — ну и прекрасно. Такая палитра ответов на сложный вопрос центральной части Калининграда. Но дворовые забеги, конечно же, не альтернатива Олимпийским играм — это разные вещи. А у нас после Олимпийских игр пришли местные ребята на ту же беговую дорожку и тоже попытались пробежать дистанцию — но всё закончилось, конкурс закрыт. У всех была возможность пробежаться наравне со всеми, что ж вы не участвовали? Вон Тревор Скемптон в одиночку третье место взял…
— А «Сердце города» — это, по-вашему, историческое деяние?
— Я думаю, что мы, конечно же, решаем городскую историческую проблему. И если ты решил или продвинулся существенно в её решении, то это, конечно, историческое деяние. Но оценят это только потомки.
Фото — Виталий НЕВАР
© 2003-2024